Записки на запястье - Ольга Паволга

Дима жалуется утром:

— А спать всё равно хочется.

— Ты что-то делал, чтоб не хотелось?

— Да. Спал.

Сочиняем стишок для детского печенья, никак не ищется рифма. Вижу напротив Диму:

— Не думая, быстро назови рифму к слову «сафари».

— Джип.

Когда Диме говоришь «будь здоров», он иногда, подумав, проникновенно басит «ладно».

Саша рассказывает, как случайно в каком-то макете с полосы слетела фотография с пеликанами, и вместо неё встал снимок зеленого леса. Удачной оказалась уцелевшая подпись: «Пеликаны на охоте». Будто записку оставили.

Саша очень радостно всем:

— Вы знаете, вчера в нас въехал инкассатор!

Думаю теперь начинать так любое приветствие, у всех сразу рождаются какие-то надежды.

Сквозь гвалт слышен сдавленный голос корректора:

— Ну подвиньте уже свой креатив в угоду грамотности хоть раз!

Познакомилась в гостях с девушкой Верой, которая только-только уволилась из своего агентства, она мрачно говорила кому-то:

— Я давно уже решила, что мне нужно завести сенбернара и назвать его Бриф.

Поймала Митрича, разглядывающего яркий закат в окне, на словах:

— А молодцы… Хорошо по арт-директорски сделано.

Митрич разговаривает по телефону с композитором, в том числе произносит:

— Ну понимаете, мне бы хотелось, чтобы вы как-то постепенно двигались от Розовой Пантеры к Джеймсу Бонду.

Он же:

— Ну, Оля, что ты! Некоторые женщины имеют такую идеальную форму головы, что когда бреются наголо, становятся такими сексуальными, что просто отвал башки!

Не могу определиться, чьей…

Перед съёмкой жду Митрича с дочерьми, читаю учебник по фотошопу, открыта глава «Маски и каналы». Подходит, заглядывает через плечо:

— Про Венецию, да?

Жалуюсь Митричу, что зима, серость, что темно и поэтому нельзя снимать, что устала. Отвечает мне:

— А скоро вообще будет конец света.

— Я не боюсь.

— Ты не понимаешь, вдумайся. Конец. Света.

— И что?

— Нет света. Нельзя снимать.

Митрич, кивая на модель:

— Смотри, красота женщины, если с ней носиться, снашивается быстрее.

Снимала интервью Митрича в телецентре, забегаем в лифт, слегка прижимает дверьми. Митрич девушке внутри:

— Вы нас чуть не убили, вы не придержали нам двери, посмотрите кругом кровь, куски тел и мозги по стенам!

Невозмутимо, совершенно по-деловому в ответ:

— Так, ну телевизионщики как раз на этом этаже, отличный сюжет, в эфир дадим вечером.

В креативе прослушивание демозаписей дикторских голосов:

— Ну нет, этот мне не нравится. Он какой-то попсовый…

— Да ему надо сказать всего два слова: «плюшевое радио», какая тебе разница.

Боб, мрачнея:

— Коллеги, наш клиент утверждает, что цвет майонеза в нашем ролике опять не соответствует статусности его бренда.

Саша выкладывает из корицы, перца, аниса и прочего макет поздравительной открытки. Потом мы с ней носимся с диетическими сливками для фона, который нужно сфотографировать и говорим дизайнерам:

— Так, отойдите все, нам нужно снимать сливки.

То есть забрать себе самое лучшее.

Относила к секретарям открытое молоко, утром забираю, на нем желтый стикер с надписью «креатив». Свежий!

В креатив поставили ещё один стол, теперь там сидит человек, который обзванивает производства на предмет воплощения дизайнерских идей.

Вчера он громко целый день повторял, звоня в разные конторы:

— Понимаете, мне нужно, чтобы мы могли туда вставить женский тампон. Да-да. Именно туда, о чём вы сейчас засмеялись, между страниц.

Готовится съёмка, идет примерка, гримёр трогает волосы актёра, говорит кому-то в телефон:

— Нет, они у него пока как пружина, но гель, думаю, возьмёт.

Пожилой мужчина смущённо и встревоженно:

— Это они после купания…

У главного дизайнера на стене висит кожаный хлыст и рядом на верёвочке, как медаль, миндальное пирожное. Кнут и пряник, то есть.

С тех пор как я тут работаю, все друзья меня жалеют:

— Когда вы, Оля, к нам собирались в гости и не смогли придти, мне Женечка говорит: «Оля упала с ёлки». Я у неё спрашиваю, мол, как же так?! А она отвечает: «Ну она же теперь работает в рекламном агентстве, у них там ёлки!». Я переживала.

Съёмки, оказалось. Я упала, потому что у меня съёмки.

Съёмочная площадка, гримёр подводит к нам за руку модель:

— Ну вот, смотрите, я заскулила, как могла. Ещё?

В смысле — положила грим, максимально подчеркнув скулы.

Костюмер кому-то в телефон:

— Что? Я дура? Потому что не взяла зелёное платье?! Да модель была такая толстая, что её задница влезала только в синее!

Новый год, за окно вывесили охлаждаться шампанское, кто-то спустя час:

— Ну, кто-нибудь снимет эту проваленную явку с окна?

Измотанный Влад записывает данные актрисы, стандартные вопросы: рост, вес, объёмы:

— Размер бедер 48?

— Пффф, хххха, фрррррр — сорок восемь, да вы вообще уже! Сорок два!

— Прекрасно, а размер ноги?

— Сорок один, видите, у меня всё рядом.

Беседуем с юным актёром, у которого розовые на просвет уши:

— Отлично, на этом плане вы должны будете сидеть в седле и изображать погоню. Ездили верхом?

— Мы… на третьем курсе… лошадки… но я всё вспомню!

Креатив собирается к клиенту на презентацию, обсуждают, что из идей в каком виде везти.

В том числе говорят о ролике про сотворение мира:

— Мудборд мы делаем только для Бога.

Смеемся и плачем мы только тебе, Господи.

Март, слякоть, нужно отснять девочку а-ля Лолита, клиент придумал, что она лежит на газоне в цветах. Влад мечется по реквизиторам, целый день звонит:

— Так, вот смотрю последнюю твою сессию, отличная была трава. Теперь внятно отвечай мне, где ты её брал! Нет, ты должен мне сказать, я горю, дохну и вообще из последних сил тебе звоню, чтобы её получить! Сколько, да ты с ума сошел, метр травы столько не стоит!

Реквизитор группе:

— И на шпаге тут будет бум-бум-бум такое.

Все понятливо кивают, я не выдерживаю:

— Ира, прости, что такое это вот твоё «бум-бум-бум»?

— Это, Оля, в смысле узоры по клинку.

Через две минуты, потирая руки:

— И тогда у нас всё будет чики-пуки.

Пауза, потом задумчиво:

— Оля, это в смысле — хорошо.

Проводили кастинг старушек. Пожилым женщинам трудно подниматься к нам на третий этаж без лифта, они плохо слышат, не могут уяснить задачи, и пахнут сладкой пылью. Одну из них зовут Новелла, она достает свои фотографии, завернутые в жёлтую газету, приговаривая:

— Я могу быть очень разной, деточка, я, посмотри, всё-всё могу.

В результате утверждают миловидную женщину средних лет, которую потом четыре часа гримируют, потому что если пересушить феном на лице латекс, он лопается при малейшей улыбке. Когда ей сообщают на следующий день, что её утвердили, смеётся:

— У меня вчера был день рождения, я знала, что возьмут.

В студии сидела перед звуковым пультом, и видела, как на нём от кашля актёра на мгновение вспыхивают волной все лампочки и медленно гаснут, как бывает если дунуть на угли.

Актёр, который озвучивает сейчас половину рекламы на телевидении, первым делом, ещё до приветствия, открывает дверь кабины с микрофонами:

— Проветрить камеру пыток!

Режиссёр, рассказывая суть придуманного ролика, в котором присутствуют разные животные, на третьей минуте голосом вполне очевидно начинает имитировать манеру Дроздова.

Самое грустное — это детский кастинг.

Готовят детей к этому мамы, а водят, поскольку время рабочее, папы и дедушки. Некоторых девочек приводят по два раза в день, потому что «дедушка одел её не в то платье».

— Сколько лет девочке?

— А сколько надо?

Огромный, грузинский папа, мокрый от бесконечных крошечных колготок, кофточек, курточек ребенка, неумело пытается причесать замершую дочь, роняет расческу, испуганно спрашивает:

— Скажите, что нам будет, если она выиграет.

Прошу назвать имя, отвечает:

— Заза, — краснеет. — Нет-нет, это меня так зовут, её Вика.

Бабушка внучке:

— Наташа, улыбнись, как мама научила.

Утром на столе обнаруживаю конверт с фотографиями двух девочек, видимо сестёр, они по-взрослому накрашены, и вполне чувственно обнимаются, подписи на фото нет. Вечером одна из мам заговорщицки шепчет:

— Я вам девчонок вчера подбросила, видели, как вам?