Геноцид - Томас Диш

Да, этим нельзя было не восхищаться. Если смотреть на вещи объективно, как это делал, скажем, Джереми Орвилл, явление это было и в самом деле восхитительное.

Безусловно, у Растения были преимущества, которых другим недоставало. Оно развивалось не просто само по себе: за ним еще и присматривали, о нем превосходно заботились.

Так, например, на опытной делянке, где Растение было посажено и переживало свой первый сезон, были вредители, сельскохозяйственные паразиты. Но за этим строго следили.

К тому времени, когда Андерсон, Орвилл и другие мужчины (те, кто не поленился отправиться с ними) вернулись из очередной экспедиции в глубь Растения, Мэй Стромберг исчезла. Исчезло и тело ее сына. В течение всех последних часов, проведенных возле умирающего ребенка, она не проронила ни слова, ни слезинки, и лишь когда он умер, прозвучал отчаянный крик обезумевшей от горя женщины. Потерю мужа и дочери она перенесла сдержанно, как будто чувствуя, что это допустимая потеря, и, значит, скорбь о них можно отложить, ибо скорбь – это роскошь в их положении. Теперь же, кроме скорби, у нее не оставалось ничего.

Не считая Мэй Стромберг, их стало двадцать девять. Андерсон велел всем немедленно собраться. От собрания освобождались только две женщины, все еще лежавшие с воспалением легких, и находившаяся при них Элис.

– Мне кажется, – начал Андерсон после короткой молитвы, – что среди нас началось разложение.

Раздалось покашливание и шарканье ногами. Он подождал, пока все стихнет, и продолжал:

– Я не могу никого винить в том, что Мэй вот так взяла и сбежала от нас. Даже ее я не очень виню. Но те, кого пощадил тот последний удар, а Провидение Господне привело сюда, те из нас, так сказать…

Он запнулся, безнадежно запутавшись в собственной речи – последнее время с ним что-то происходило, и это проявлялось все чаще. Он прижал руку ко лбу и глубоко вздохнул.

– Я хотел сказать, что нельзя вот так валяться да жрать из молочной реки с кисельными берегами. Работать надо. Надо набираться сил, готовиться к испытаниям, которые еще ждут впереди, и… И, так сказать, нельзя распускаться. Сегодня я спускался по этим туннелям еще глубже в эту преисподнюю и выяснил, что ниже эта съедобная штука получше. Там ее поменьше, а сама она поплотнее, не такая сладкая и не так отдает кондитерской. Еще я выяснил, что там и кислорода не столько, что вы от него… Я хочу сказать, когда мы были повыше, мы начали превращаться в племя этих… как их?

– Лотофагов6, – подсказал Орвилл.

– Вот-вот, в шайку лотофагов. Это надо прекратить, – и в подтверждение своих слов он стукнул крепко сжатым кулаком об ладонь.

Грета, всю вторую половину речи поднимавшая руку, наконец встряла с вопросом, не дожидаясь приглашения:

– Можно спросить?

– В чем дело, Грета?

– О какой работе вы говорили? Я что-то не вижу, чтобы мы забросили какие-то дела.

– Девочка, мы же вообще ничего не делаем. Разве это не понятно?

– Но вы мне не ответили.

Андерсон остолбенел от такой наглости – и от кого! Двух месяцев не прошло с того дня, когда стоило ему слово сказать, и ее побили бы камнями, как прелюбодейку, а теперь эта шлюха бунтует и выставляет напоказ свою гордыню.

Ему бы следовало сокрушить ее гордыню одним ударом. В ответ на этот вызов надо было объявить во всеуслышание, хотя бы теперь, кто она такая: она – потаскуха, которая таскается за братом своего мужа. Он не отразил нападения, это была слабость, и все это прекрасно поняли.

После долгой зловещей паузы он заговорил снова, как будто никто не перебивал его:

– Мы должны выбраться отсюда! Нельзя просто так валяться. Надо все время трудиться. Каждый день. Мы не будем рассиживаться тут на одном месте. Мы исследуем все вокруг.

– Здесь нечего исследовать, мистер Андерсон. И с какой это стати мы каждый день должны действовать? Почему не расчистить одно удобное место и не поселиться в нем? Еды предостаточно в любой из этих здоровенных картофелин…

– Хватит! Хватит, Грета! Я все сказал. Завтра мы… Грета встала, но вместо того, чтобы шагнуть вперед, в круг света, она отступила назад.

– Нет, не хватит! Это с меня хватит! Я по горло сыта помыканиями, точно я рабыня. С меня довольно, я выдохлась! Мэй Стромберг правильно сделала, что…

– Сядь, Грета, – приказал старик. Его тон из сурового стал просто резким: – Сядь и заткнись.

– Ну уж нет. Нет больше Греты. Я ухожу. Все кончено. С этой минуты я буду делать, что мне в голову взбредет, а если кто-нибудь хочет пойти со мной – ради Бога!

Андерсон выхватил пистолет и прицелился в зыбкое очертание фигуры, удалявшейся от светового круга.

– Нейл, вели своей жене сесть. Или я застрелю ее. Не сомневайся, не промахнусь – клянусь Богом, убью!

– Э, Грета, сядь, – посоветовал Нейл.

– Не застрелите. Хотите знать, почему? Потому что я беременна. Вы же не станете убивать собственного внука, или как? А уж в том, что он ваш, тоже не сомневайтесь. Это была ложь, грубая подтасовка, но она сделала свое дело.

– Мой внук? – как эхо повторил потрясенный Андерсон. – Мой внук! – и он перевел дуло «питона» на Бадди. Его рука дрожала – то ли от ярости, то ли просто ослабла, трудно сказать.

– Это не я, – бормотал Бадди. – Клянусь, это не я.

Грета скрылась во тьме, за ней стремглав бросились еще трое. Андерсон выпустил четыре пули, попавшие одному из беглецов в спину, и совершенно без сил рухнул на едва-едва светившуюся лампу. Лампа погасла.

Застрелил он Клэя Кестнера, а четвертая пуля, навылет прошившая тому грудь, попала в голову женщине, которая в панике вскочила на ноги при звуке первого выстрела. Теперь их оставалось двадцать четыре, не считая Греты и двоих мужчин, успевших уйти вместе с ней.

Глава 11

ЕСТЕСТВЕННАЯ СМЕРТЬ

У Андерсона прядями выпадали волосы. Скорее всего, в его возрасте это началось бы неизбежно, но он считал, что это от питания.

Скудные припасы, спасенные из пожара, были строго распределены на крохи, а немного оставшегося зерна предназначалось теперь частично для Мериэнн, частично – на семена для посадки, когда они вернутся наверх.

Он поскреб плешивый череп и принялся проклинать Растение, но проклятие получалось какое-то половинчатое – точно его раздражал начальник, а не шла беспощадная война с врагом. К ненависти примешивалась благодарность, кроме того, силы мало-помалу покидали его.

Все чаще и чаще он задавался вопросом, кого оставить своим преемником. Вопрос очень серьезный: Андерсон был, наверное, последним предводителем в мире, почти царем, и уж вне всякого сомнения – патриархом.