Самба-храбрец. Сказки и легенды Сенегала - Автор неизвестен

— Но сын мой уже спит. Не стану же я его будить!..

— Я сама поддерживала огонь в горне, когда сын твой еще не родился, — оборвала его гиена Буки и принялась раздувать мехи.

Тегг раскалил в горне кусочки железа, выковал на наковальне двенадцать шипов, а потом бросил их в воду, в калебас из красного дерева.

Когда шипы остыли, гиена Буки подставила кузнецу свой толстый лоб, и Тегг-кузнец накрепко прибил ей оба рога.

Вернулась Буки к себе, но не успела даже вздремнуть, потому что запел первый петух. Вскочила гиена и побежала по тропинке, которая вела к пастбищу.

Всполошились буйвол, и баран, и антилопа, и все их родичи, завидев рогатую Буки.

— Ли лане ла, вайе? (Что это такое?)

— Мо! Ки кане ла? (О, кто же это?)

— Ки кане вайе? (Кто же это такой?)

— Я гиена особой породы! — ответила им Буки. — Скоро ли мы пойдем на пастбище?

Ей объяснили, что, пока солнце не выпьет всю росу, никто не должен касаться травы ни губами, ни зубами, ни языком. Тот, кто наестся мокрой травы поутру, раздуется, как бурдюк, и лопнет!

Наконец солнце встало со своего ложа и начало тяжело подниматься в гору. И тут Буки показалось, что солнце заметило ее и остановилось. Остановилось и уставилось в изумлении на ее рога. И все лучи его засверкали, заиграли на шляпках двенадцати шипов, вбитых в толстый лоб гиены Буки.

Подошла Буки к газели Кевель и спросила:

— Кевель, у тебя не кружится голова?

— Нет! — ответила газель и на всякий случай отскочила подальше от странной соседки.

— А у меня кружится, — пробормотала Буки. — С чего бы это?

Солнце грело все жарче, лучи его давили на шипы Тегга-кузнеца, шипы давили на рога, и рога давили на лоб гиены все сильнее.

Подошла Буки к буйволу Йоку и антилопе Кобе и спросила, вздыхая:

— Почему я вас плохо различаю? У меня такое чувство, будто весь мир повис у меня на рогах!

— Как это, весь мир на рогах? — удивился буйвол Йок. А антилопа Коба сказала:

— Странно.

И тут наконец буйвол Йок подал знак и сказал:

— Трава подсохла. Можно начинать! Гиена Буки сделала один шаг.

Солнце ударило ее по рогам, украденным из термитника.

Гиена Буки сделала второй шаг.

Солнце ударило ее по шипам, вбитым Теггом-кузнецом.

Гиена Буки сделала третий шаг.

Солнце раскалило шипы, вбитые в толстый лоб гиены, голова ее отяжелела, хребет согнулся, дрожащие лапы разъехались, и гиена Буки свалилась без памяти.

Так и не довелось гиене Буки отведать травы!

Как Буки воскресла

В тот год Буки-гиена почему-то забыла о своих привычках и решила вскопать и засеять поле, как все ее соседи.

Но гиена ничего не понимала в крестьянской работе, а потому пришла она к всезнающему зайцу Лёку и сказала ему:

— Если ты мне поможешь выбрать участок и расскажешь, как надо возделывать землю и что на ней сеять и сажать, я сил не пожалею! Я буду копать, и рыхлить, и сажать, и сеять, и окучивать, и пропалывать. У меня будет лучшее поле в деревне! Так я решила! Надоело мне каждый раз, когда у всех созревает урожай, бегать и попрошайничать, а то и воровать на чужих полях.

— Превосходная мысль, сестрица Буки! — живо откликнулся Лёк. — Я так рад, что ты решила быть не хуже других. Если хочешь, я тебе помогу. Но ты сама сделаешь самую тяжелую работу и, конечно, отдашь мне за совет и помощь половину первого урожая.

— Я согласна, — ответила Буки. — Работа меня не пугает, а без твоих советов мне не обойтись.

Когда пришло время полевых работ — незадолго до начала дождей, — Лёк прискакал к дому Буки. Он вызвал гиену, отвел ее на равнину и сказал:

— Земля здесь принадлежит тому, кто ее возделывает. Выбирай себе любое поле любого размера. За эту неделю ты должна вырвать все кусты, сложить их в кучу и сжечь, а потом вскопать наше поле. А я приду и рассыплю по полю золу, чтобы удобрить землю.

Буки с рвением принялась за дело, и через неделю ее поле было раскорчевано и вспахано, выровнено и взрыхлено лучше всех других полей деревни. И когда начались дожди, Буки с Лёком посадили маниоку и сладкие бататы и посеяли арахис и гомбо.

И взошли на их поле самые сильные ростки арахиса и гомбо, и завязались самые крупные клубни маниоки и бататов. Через месяц все в округе восхищались полем гиены. Крестьяне приходили полюбоваться, как тянутся вверх высокие стебли маниоки и как стелются по песку ползучие стебли бататов; под широкими листьями их уже появились завязи. И арахис, посеянный прямыми рядами, был тщательно прополот и ухожен.

Буки гордилась своим полем, думала о богатом урожае, и мечтала, что наконец-то она наестся до отвала.

А Лёк подумывал, как бы ему не попасть впросак, когда придет время дележки.

Дожди шли и шли, а потом стали выпадать все реже. С каждым днем становилось жарче, и урожай начинал созревать на полях.

Сначала убрали гомбо, но гомбо вовсе не интересовало Буки, и его разделили поровну. То же самое было и с тыквами и даже с арахисом, — раздел обошелся почти без всяких споров и ссор.

Но в земле еще оставались сладкие бататы, а главное — сочные коренья маниоки. Жадная Буки спала и во сне видела сотни и сотни вкусных корней и клубней. И все чаще приходило ей в голову, что их уговор — все делить пополам — просто несправедлив! И однажды сказала Буки зайцу:

— Лёк, я выкорчевала и вскопала все поле, а ты только болтал да прыгал вокруг. Подумаешь, рассыпал золу по полю — это же легче легкого! А поэтому я считаю: большая часть остального урожая должна достаться мне!

— Да ты что, опомнись! — возмутился Лёк. — Без меня ты бы вовсе ничего не собрала, а мои советы стоят в десять раз дороже всей твоей работы. Наоборот, это я должен получить большую долю бататов и маниоки.

И так раз от раза, день ото дня споры их разгорались и ожесточались. Они глаз не спускали друг с друга, и каждый боялся остаться в дураках.

Буки-гиена, все это знают, не очень-то умна. Однако она придумала хитрость, которая чуть было не удалась.

Однажды, когда маниока и бататы уже дозревали, приплелась гиена вечером в свою хижину и упала, корчась от боли. Забеспокоились ее дети, столпились вокруг Буки.

— Несчастные мои детки! — простонала гиена. — Бедные мои сиротки, я умираю! Я съела падаль отравленного зверя. Наверное, охотник убил его стрелой, смазанной ядом. Чувствую, жизнь покидает меня…

Молодые гиены принялись визжать и плакать, а Буки еще сильнее корчилась и стонала.

— Ой, вайе-вайе! Если я умру раньше, чем друг мой заяц успеет прибежать, скажите ему: я оставляю ему весь урожай маниоки. Надеюсь, он вас не обидит! Но он должен выполнить мою последнюю волю: пусть меня похоронят на нашем поле, где я столько работала в поте лица…

Когда Лёк вернулся в деревню, ему рассказали, что Буки сожрала в лесу отравленную падаль и умирает. Зайца это не слишком удивило. Он-то знал, как Буки жадна и неразборчива в еде. И Лёк уже начал прикидывать, какую выгоду он получит от смерти Буки. Ведь надо же, как ему повезло!

И вот с радостным сердцем, хотя и с грустным видом побежал он, опустив уши, к дому Буки.

Но когда заяц вошел во двор, он увидел, что там собралось уже полдеревни, и понял, что опоздал, гиена испустила последний вздох.

Заяц заплакал и запричитал:

— Буки, моя сестрица, дорогая моя помощница! Ты столько работала на нашем поле! Какое несчастье, какое горе! Теперь уже ты не увидишь нашей превосходной маниоки, которую я собирался тебе уступить без дележки… О, горе, горе!

Тут дети Буки рассказали зайцу о последней воле своей матери и поручили ему похоронить ее, как она того пожелала.

Сами понимаете, заяц был рад-радешенек поскорее закопать гиену, чтобы потом, уже ничего не боясь, дожидаться спокойно, пока маниока и бататы не станут крупными и сочными.

Вырыл Лёк на краю поля неглубокую яму, только чтобы Буки в ней уместилась, и дети Буки похоронили гиену.

В эту ночь заяц спал спокойно. Он был уверен, что теперь-то гиена его не обворует!

Но Буки, как вы уже догадались, была не мертвее Голо-обезьяны или М'Бам-Ала, кабана-бородавочника, которые днем и ночью разоряют и грабят крестьянские поля.

Едва пришла ночь и заяц спокойно заснул, Буки вылезла из могилы, стряхнула песок, прокашлялась, прочихалась, протерла глаза и принялась за сочную маниоку. Она нарочно вырывала корни в разных местах, чтобы заяц ничего не заметил.

К рассвету наелась гиена до отвала и снова зарылась в свою яму, выставив наружу толстый полый стебель проса, чтобы легче было дышать.

Как и каждый день, Лёк с утра побежал осматривать свое поле.

«Сейчас, когда эта грязная тварь подохла, можно и не спешить, — думал заяц. — Сейчас я могу подождать, чтобы все коренья и клубни дозрели».