Я - Легион - Михаил Злобин

полминутки, как меня почти мягко потянули за руку и завели в очередной вонючий бетонный отнорок.

И снова началась малопонятная мне бюрократическая суета, которая продлилась еще часа полтора, а то и все два. Под конец этого бумажного безумия, после всех безжалостных пыток канцелярщиной, я оказался в камере. Причем, судя по подобравшемуся здесь контингенту, выбор конкретно этой конуры был сделан не случайно. Тут прослеживался явный расчет на то, что меня будут ломать морально и прессовать физически. Ну что ж, посмотрим, одни уже попытались…

— Опа, гля, братва! — С деревянных нар, на которых не было постелено даже вшивого матраца, поднялся бородатый детина, который своей лохматостью мог посоперничать с болонкой. Он говорил с характерным «гэканьем», что выдавало в нем уроженца либо юга страны, либо мигранта с бывшей братской республики. — А шо это за Машку к нам подселили?

Его остальные не менее здоровые сокамерники начали заинтересованно меня разглядывать, излучая целый спектр не самых радушных эмоции в мой адрес. Кто-то показательно сплюнул, кто-то начал мерзко ухмыляться, другие многозначительно похрустели костяшками пальцев, и только один безразлично мазнул по мне взглядом и вернулся к созерцанию стены.

Всего я насчитал в камере восьмерых человек на шесть деревянных шконок. Интересно, а как они спят-то? По очереди что ли?

— Ну, шо стоишь, залётный? Не знаешь, как в хату входить надо? Ты проходи-проходи, не стесняйся!

Не обманываясь преувеличенно дружелюбными интонациями одного из здешних сидельцев, я прошел в камеру, внимательно следя за каждым чужим движением. Сила во мне вскипела, поднимаясь яростной волной и требуя учинить здесь кровавую бойню, но я сдерживал ее порывы. Не хватало мне превратиться в сумасшедшего берсерка, который с отчаянностью самоубийцы первым бросается на толпу…

— Ты кто по масти будешь?

Этот вопрос, заданный донельзя токсичным тоном, явно содержал в себе подвох, и я четко уловил, что какой бы ни был дан ответ, он не будет правильным, и попытка ответить на него серьезно будет лишь означать, что я принял правила этой тюремной игры.

— Моя масть — на тебя ноги класть. Еще будут тупые провокационные вопросы, или вы, шакалята, уже на меня броситесь?

Моя реплика заставила лица здешних узников перекоситься в озлобленных гримасах, и вот уже передо мной стоит целая эта орава, толкаясь плечами и гневно раздувая ноздри.

— Слы, баклан тряпочный, ты за базар ответить смогёшь? — Почему-то в первых рядах оскорбленных оказался тот самый бородатый детина, а не тот, что у меня спрашивал про масть.

— А что ты мне хочешь предложить? — Моя внешняя невозмутимость и бушующее внутри пламя из жажды чужой боли, видимо, каким-то образом разносилось по окружающему пространству, потому что уголовники явно не горели желанием броситься на меня. Они сейчас походили на трусливых псов, что рычали, скалили зубы, но не рисковали нападать в открытую. Скорее они ждали, когда я потеряю бдительность или хотя бы отвернусь, чтобы быстрым и подлым ударом вывести меня из строя.

— Ты знаешь, что с такими балаболами на зоне делают?! — Бородачу явно уже следовало броситься на меня, но он все еще менжевался.

— А что ты мне невпопад отвечаешь? Я же спросил о твоих предложениях.

— Вот ты и определил себя! — Почти торжественно провозгласил здоровяк, оглядывая своих товарищей в поисках поддержки. — Вопросом на вопрос только черти отвечают! Значит, ты черт и есть по жизни!

— Грустно слышать, что ты сам записал себя в черти, — я скорчил издевательски скорбную мину и сочувственно покачал головой, — ведь ты всего секунду назад сам на свой вопрос ответил вопросом. Кхм, вы бы ребята подальше от него встали, а? А то насколько я эти ваши тюремные приколы знаю, чертей западло трогать, а вы прямо в притирочку к нему стоите…

— Ах ты, сука! — Вот такого грязного по зоновским меркам оскорбления здоровяк уже не выдержал и рванулся ко мне в стремительном выпаде. Причем сделал это настолько быстро, что успел обхватить меня руками, стискивая в медвежьих объятиях, прежде чем я даже сумел среагировать!

Он приподнял меня, отрывая мои ноги от земли, и не успел я испугаться за свое состояние здоровья, которое грозило прямо сейчас заметно ухудшиться, как детина отвел назад голову, намереваясь раскроить мне лицо ударом своего огромного лба.

Хе-хе, вот такое я люблю!

Раздался глухой удар и хруст, который потонул в последовавшем сразу за ними разъяренным воплем уголовника. Это всего лишь его башка вместо хрупкого носа повстречалась с гораздо более крепкой лобной костью. Мне только пришлось чуть наклонить шею, прижав подбородок к груди, и этот придурок сам наказал себя, глубоко рассадив свою переносицу, которая теперь щедро заливала ему кровью рожу.

Однако не могу не признать, что его богатырский удар черепом пошатнул меня настолько сильно, будто мне зарядили веслом по голове. Не успей я вовремя подставить под его огромный котёл своё чело, то, боюсь, лежать бы мне сейчас в глубокой отключке. Или если б не волна боли, что захлестнула меня секундой позже его звериного рёва отразившегося от голых стен камеры, то даже и не знаю, сумел бы я вообще устоять на ногах.

Но я сумел. И сейчас, ощущая прилив сил и непередаваемой эйфории, я с силой развел локти, выталкивая свой корпус из чужого захвата, и спрыгнул на пол. Слегка пригнувшись и оказавшись на уровне гульфика нападавшего, я всадил ему крайне жесткий и бесчестный удар локтем в пах.

Воздух загустел вокруг меня еще сильнее, и мне доставляло неописуемое удовольствие глядеть на то, как медленно сереет лицо бородача, и как его залитые кровью глаза начинают вылезать из орбит. Мои губы помимо воли растянулись в хищном оскале. Давайте же скорее, нападайте, слабаки!

Завертевшаяся в следующие секунды в ограниченном пространстве камеры карусель смогла бы поразить любого стороннего наблюдателя своей чудовищной жестокостью и кровавой остервенелостью, центром которых я стал. Я просто бил во все стороны, кроша носы и в прямом смысле ломая чужие лица.

Мои собственные кости сгибались и трещали от небывалых нагрузок, лишь каким-то чудом умудряясь не расщепиться на осколки, а шокированные связки вторили им надсадным стоном, которым сопровождалось каждое движение, находящееся далеко за гранью человеческих возможностей.

Крики уголовников, должно быть, разносились сейчас далеко за пределы камеры, наполняя шумом коридоры и врываясь к соседям. Так жаль, что я их не мог сейчас ими насладиться лично…

Не прошло и пары минут в ускоренном восприятии, как я ощутил на своем плече нарастающее тупое давление. Боли, ясное дело, я не почувствовал, но перевести взгляд посчитал просто необходимым. Когда я непонимающе повернул голову, то увидел, что один из сидельцев умудрился проскочить ко мне незамеченным с выдранной металлической подпоркой, что удерживала здесь шконки. Более того, этот гаденыш