ХВ Дело № 3 (СИ) - Борис Борисович Батыршин

на нить накаливания, фольга вспыхивала и давала ослепительную вспышку — причём без неприятных побочных эффектов вроде громкого хлопка и клубов вонючего магниевого дыма, так и норовящего осесть на одежде в виде белёсого налёта.

Это, между прочим, тоже весьма необычно — «флэш-ганы», запущенные в производство всего два-три года назад, даже в Европе были изрядной редкостью, а уж встретить их в СССР… Да, похоже, у Елены свет-Андреевны действительно очень серьёзные покровители, раз они в состоянии обеспечивать свою агентессу её таким продвинутым оборудованием!

Пока я размышлял на эту тему, женщина закончила возиться с оборудованием, подложила взятый из папки лист под объектив, приникла к видоискателю и… я чуть запоздал зажмуриться, когда фотоколба полыхнула ослепительным магниево-белым светом. В результате на некоторое время я ослеп — перед глазами плавали чёрные и красные круги, и я попятился от двери. Елена же времени не теряла: в щели снова полыхнуло, потом ещё и ещё — успевай только менять фотоколбы и доставать из папки новые листки.

Я насчитал одиннадцать вспышек и, когда очередная пауза затянулась, вернулся на свой наблюдательный пункт. Елена уже собиралась уходить. Спрятала в саквояж фотохозяйство, собрала и пересчитала использованные фотоколбы, вернула на место папку. Потом осмотрелась — не оставила ли следов? — и направилась к двери. Я бесшумно метнулся к своему убежищу за пожарным ящиком — не хватало ещё попасться напоследок! Но, видимо, её глазам тоже изрядно досталось от дюжины вспышек подряд, и вряд ли она различала что-нибудь даже в свете своего фонарика. Во всяком случае, теперь Елена передвигалась куда медленнее и осторожнее, чуть ли не на ощупь. Я задержал дыхание — сердце билось гулко и часто, так, что я даже испугался на миг, что она услышит его пульс. Но нет, шаги удалялись, уже пропали последние отсветы на стенах коридора. Я перевёл дыхание, медленно — очень медленно! — досчитал до ста, и пошёл к двери гоппиусовского «архива», нашаривая в кармане отмычки. Жизнь становилась всё интереснее и интереснее.

V

— Боюсь, Александр Васильевич, вы не совсем верно оцениваете то, что произошло с доктором Либенфельсом.

Барченко сумрачно глянул на меня поверх очков.

Меня вызвали в лабораторный флигель на следующее утро, сразу после завтрака. На этот раз беседа состоялась не в кабинете Барченко, а в помещении побольше, куда вела дверь в самом торце коридора. В моё время его назвали бы «комнатой для брифингов» — из мебели здесь имелся только большой стол посредине, окружённый стульями, да школьная доска на стене — с узкой полочкой, на которой сиротливо притулился кусочек мела.

— Что вы имеете в виду… э-э-э… Андрей, кажется?

— Алексей, с вашего позволения. А что я имею в виду… Вы же, если я правильно понял, полагаете, что Либенфельс погиб из-за того, что не сумел удержать контроль над зо… «мертвяками»?

«Мертвяки» — так теперь мы называли либенфельсовых зомби. Попытки приучить собеседников к более привычному (для меня, во всяком случае) термину разбились о глухую стену непонимания. Удивительно, но из руководителей проекта о зомби и гаитянском вуду знал только Барченко — да и то, самую малость.

— Да, эти твари вышли из повиновения и задушили его. — согласился Гоппиус. Он сидел на другом конце стола и прихлёбывал мелкими глотками чай из стакана в жёлтом латунном подстаканнике. — Вы же сами пишете в своём отчёте…

Он отставил стакан в сторону и пододвинул к себе папку.

— Вот: «когда мы увидели доктора Либенфельса, он полулежал на мертвеце, помещённом на экспериментальный стол, причём этот мертвец обеими руками сжимал ему гортань, что, вероятно, и послужило…»

-…причиной смерти, да. — я не дал ему закончить. — Благодарю что напомнили, Евгений Евгеньевич, но на память пока не жалуюсь. Я, собственно, о другом. Если вы внимательно изучите мой отчёт, то узнаете, что первые два «мертвяка» встретили нас в зале перед лабораторией.

Гоппиус посмотрел на меня с откровенным неудовольствием.

— Я читал внимательно, спасибо. — буркнул он. — Но это-то здесь при чём? Либенфельса задушили в соседней комнате, и сделал это….

— Другой мертвяк, верно. Я сам разжимал его пальцы. И если вы немного подумаете, то придёте к такому же выводу, что и я. А именно: Либенфельс поставил первых двух сторожить соседний зал! И они, заметьте, его распоряжение выполнили, попытавшись не пропустить нас. Это ведь так просто, верно? Нужно только призвать на помощь логику.

Гоппиус покраснел, как рак. Я внутренне возликовал: ага, не очень-то приятно получать отповеди от сопляка, да ещё и подчинённого?

— Погодите, Алексей… — Барченко насупился ещё больше, отчего сделался похожим на очень недовольного жизнью английского бульдога. — Но откуда вы знаете, что те двое не участвовали в убийстве Либенфельса?

— ну, это совсем просто, Александр Василич. Те двое были вооружены — один мечом, другой винтовкой, которую он использовал, как дубину. Если бы они тоже напали на своего создателя, то измочалили бы его тушку в хлам — а на трупе Либенфельса других повреждений, кроме следов пальцев на шее, я не нашёл.

— Но они могли держать немца, покуда третий его душил…

Я помотал головой.

— Не похоже. Тогда Либенфельс, скорее всего, лежал бы на полу, а тут картина ясная — он склонился к своему «подопытному», а тот внезапно вцепился ему в глотку!

Барченко в задумчивости подёргал себя за нижнюю губу. Гоппиус молчал, недовольно зыркая на меня со своего конца стола. …Пожалуй, зря я его так, надо бы сбавить обороты. Помощь Гоппиуса мне ещё понадобится — с установкой без него не разобраться, и не стоит вот так, с ходу, делать его своим врагом…

— Да вы бы и сами во всём разобрались, Евгений Евгенич, если бы видели своими глазами! — я адресовал ему самую робкую и заискивающую из своих улыбок.— Из отчёта много не поймёшь, я, наверное, недостаточно ясно всё изложил, вот и ввёл вас с Александром Васильичем в заблуждение…

..не хватало ещё постучать себя в грудь, посыпать голову прахом и воскликнуть: «Mea culpa!»[1]…

Гоппиус сразу оживился и заулыбался в ответ.

— Если, как вы говорите, Алексей… э-э-э… простите, не знаю, как вас по батюшке?

— Незачем, Евгений, Евгенич, какие мои годы! Алексей — и ладно.

…А ведь подействовало! Правы были кот Базилио и Лиса Алиса: «…ему немного подпоёшь — и делай с ним, что хошь!» Хотя, Гоппиус