«Если», 2000 № 12 - Дэйв Крик

А потом — погоня уже была в нескольких мгновениях от его горла — взвизгнул воздух над головой, и долетел до ушей негромкий хлопок. И сразу же — Дым все еще бежал — преследования не стало. Он пробежал еще несколько шагов и упал на траву, и лежал, обмирая, воображая круглый значок «Дива Донна» в куче окровавленных костей, но ничего не происходило, опасности не было. Тогда Дым поднял голову и осмотрелся.

Поблизости — никого. А далеко, уже у самого леса, скользили по траве одна большая волна и две небольших — уходили, не оглядываясь, волки.

Совсем рядом трава была примята и пахла кровью. Дым поднялся на трясущиеся от усталости ноги, приблизился, глянул…

Волк был чудовищен.

И волк был мертв; в груди его зияла дыра, в которую Дым мог бы просунуть кулак.

Если бы ему удалось преодолеть ужас перед мертвым, но оттого не менее страшным пожирателем мяса.

На другой день он увидел местных обитателей. Следы их пребывания попадались ему уже давно, от самого пригорка с мертвым волком, но их самих воочию видеть не пришлось до самого полудня.

Сперва в шелест травы и дыхание ветра вплелся далекий звук. Мелодично, с неравными промежутками звякали колокольчики. Один, другой, третий…

А потом, поднявшись на очередной холм, Дым увидел внизу спокойно бредущую толпу. Издалека идущих не отличить было от прохожих на площади или от поклонников Дивы Донны, по-простому идущих на концерт из поселка в поселок. Разве что поклонники Донны не носили колокольчиков…

Дым стоял, почему-то не решаясь тронуться с места. Толпа, не замечая его или не обращая на него внимания, обтекала холм…

Дым преодолел себя. Понемногу, по шагу, приблизился.

Первое, что поразило его — запах. Похоже, что люди… существа, составлявшие толпу, никогда не мылись.

— Эй, — сказал он хрипло. Несколько голов повернулось в его сторону, остальные продолжали рвать траву, росшую прямо под ногами.

Дым остановился снова. Взгляды; на него смотрели безмятежные, ничего не выражающие, сонные глаза.

— Эй, — повторил Дым просто от страха. Потому что в этот момент он испытал ужас, какого не испытывал даже во время погони. Даже за минуту до неминуемой, казалось, смерти…

Из толпы выбрел один, покрупнее прочих, в космах нечистой свалявшейся шерсти. Вожак; на шее его болтался медный колокольчик, чуть поменьше того, что украшал собой жилище Дымового советчика.

Вожак остановился перед Дымом, смерил его с головы до ног мутным взглядом, в котором, как показалось Дыму, все-таки мелькнул проблеск мысли. Наклонил голову, расправил плечи, как бы демонстрируя силу и предлагая новоприбывшему, если он того желает, оспорить звание вожака в немедленном поединке…

— Нет, — Дым отшатнулся.

Вожак, удовлетворенный его отступлением, побрел дальше. Низко, мелодично звякал колокольчик.

Они были целиком и полностью счастливы. За несколько дней пребывания в их обществе Дым освоил нехитрый язык жестов, запахов, прикосновений и звуков, с помощью которого эти существа общались между собой.

Самки иногда проявляли к Дыму интерес, самцы, опять-таки иногда, — враждебность; большая часть новых соседей не испытывала по отношению к Дыму никаких чувств. Почти всем нравилось, когда Дым с ними разговаривал — но два-три самца страшно раздражались при звуке речи.

Никто не понимал ни слова.

Стадо (а сообщество странных существ было именно стадом) медленно двигалось по степи, никем не направляемое и никем не сдерживаемое — так, во всяком случае, казалось на первый взгляд. Никто никому не указывал, что делать и как себя вести; травы было вдоволь, у травы был отменный, богатый оттенками вкус, и Дым, как бы он ни был удручен и озабочен, не мог не оценить его.

Детей в стаде не было, однако многие самки явно готовились к появлению потомства. Несколько раз Дым видел в небе хищных птиц — но они кружили недолго и вскоре куда-то исчезали. Ни намека на существование волков Дым не встретил за все время, проведенное в стаде.

Не раз и не два он собирался отстать от общей толпы и двинуться дальше в поисках Хозяев, однако всякий раз что-то удерживало его. Дым боялся себе признаться — но пребывание в стаде, пусть тупом и смрадном, давало ему давно позабытое чувство покоя и безопасности.

Спустя несколько дней они встретились посреди степи с другим стадом. То было поменьше и двигалось, кажется, побыстрее. Недолго думая, Дым оставил старых товарищей ради новых, которые, впрочем, ничем почти не отличались, разве только цветом шерсти…

Сперва последовал знакомый уже ритуал знакомства с вожаком. А потом неожиданно девушка, тонконогая, совсем молоденькая, заняла место справа от Дыма и пошла рядом, время от времени кося темнокарим глазом.

«Самка», — говорил Дым про себя.

Девушка.

— Послушай, — сказал он шепотом.

Она встревожилась.

— Хорошая… Хо-ро-ша-я, — сказал он одними губами. — Ты слышишь?

Она чуть улыбнулась. Чуть-чуть. А возможно, Дыму померещилась ее улыбка.

Так, бок о бок, они брели весь следующий день. Дыму было приятно срывать для нее самые душистые, самые сладкие соцветия. Ему казалось, что всякий раз, принимая подарки, она улыбается уголками рта. Чуть-чуть.

— …Пойми, я никого не обвиняю. Ни ее… жену. Я просто не хочу ее никогда больше видеть, слышать о ней. В последние дни, когда мы еще были вместе… это такой взгляд на мир, ничего не изменить. У нее один взгляд, у меня — другой. Она говорила, что она не вещь моя и не собственность, и не только я имею на нее право. Считала меня жадным, нетерпимым — потому что я не хотел ее ни с кем делить. В древние времена, когда жив был Лидер, семья считалась нормальной, когда друг друга любили двое. А потом оказалось, что это против природы. И мы пошли на поводу у природы… и потеряли что-то важное… я так говорил, но она не соглашалась. То, что связывало нас когда-то, эта приязнь… вся истончилась, как ниточка. А потом случилось… потеря сломала ее окончательно. Я думаю, если встречу ее — не узнаю. Я не помню ее лица, забыл. Может, я и дурак, я готов, чтобы меня называли дураком. Но я-то ее… понимаешь, не готов был дарить ее кому-то, хоть и на время. Казалось бы, что такого — особенно если я далеко или занят… А кто-то рядом и свободен… Она говорила, что «это жизнь». Но по мне — это не жизнь как раз, это… Послушай. Может, я и дурак, но ни в чем не раскаиваюсь ни на стебель.

Она жевала траву.

— А мальчишек наших звали Рос, Мири и Кит. Тройняшки. У Роса шрамик был на носу… Представляешь, я до мельчайшей подробности помню, как их провожали на службу. На границу. Кто где сидел, кто что говорил, кто как смеялся. Кит со своей девушкой почему-то поссорился, а потом помирился. Вкус пьяной вишни помню. Красный полумесяц на скатерти — отпечаток от стакана. Вот. До сих пор. Сезон они прослужили — вместе. Слышишь?