Я дрался с Панцерваффе. "Двойной оклад - тройная смерть!" - Артем Драбкин

После гибели комбата мне приказали вернуться на батарею и снова принять ее под командование. Потом приехали на разборки представители из СМЕРШа дивизии. Нарыть они ничего не смогли. Сидели в штабе дивизиона и вытаскивали свидетелей на допрос.

Мы находились на передовой, в низине, и немцы, из каменного фольварка расстреливали нас из пулеметов. По телефону из штаба требовали срочно прислать свидетелей. Ребята ползли в тыл под плотным немецким пулеметным огнем. Один из них, который мог в принципе "расколоться" на допросе, получил по дороге в штаб ранение в ногу и сразу был направлен в санбат. На батарее все облегченно вздохнули... И такое бывало на фронте...

Несколько слов надо сказать о командире дивизиона майоре Кузнецове. За глаза его называли по-свойски, но с уважением, просто - Федя, был он одной из самых противоречивых человеческих натур, которые мне пришлось встретить на протяжении всей жизни. Смесь достоинств и недостатков. Майор Кузнецов был кадровым военным, родом из Горьковской области. В 1943 году ему было лет тридцать пять от роду. Дивизионом он командовал с 1942 года и был в нем "бог и царь", окруженный денщиками, холуями и ППЖ. И вроде человек справедливый, толковый, решительный, но самодур. Вспыльчивый, но не злопамятный. За всю войну я не помню, чтобы он кого-то "упек" в штрафную роту, хотя мог это сделать много раз. Большой любитель выпить, бабник и охальник, знаток матерного языка, он был любим солдатами. Если бы не пил - был бы идеальный командир.

Отчаянно смелый по пьянке, он в конце войны очень захотел выжить, при себе держал военфельдшера и стал постоянно подставлять других под пули... Вместо войны "заболел трофейной лихорадкой" и на этой ниве заметно преуспел. За наградами особо не гонялся, имел четыре ордена, включая орден Красного Знамени, хотя мог при желании навесить себе на грудь еще несколько. Федя был в хороших отношениях с начальником штаба артиллерии дивизии. Любил действовать самостоятельно, а не подчиняться пехотным начальникам. Поэтому когда нас придавали пехоте, он бывал недоволен и раздражен: "Опять эти обалдуи из штаба артиллерии отдают нас для "поддержки штанов!" Любил покрасоваться на людях.

Не раз случалось, под обстрелом, когда мы с ходу разворачивались на самом "передке", под носом у противника, его громогласные команды и изощренная хмельная брань далеко разносилась, так сказать, над полем брани. Возможно, и до немцев долетало: "Смотри, пехота, как истребители воюют! Не прячьтесь по кустам! В штаны напустили! В душу! В бога! Мать-перемать!" И гнал свой "виллис" вперед до упора, а мы, само собой, летели за ним.

Конечно, часто "залетали", и многие ни за что сложили свои головы. Часто, слишком часто...

В Карпатах, уже после Ужгорода, на марше в горах, наш Федя по пьяной дурости угробил половину дивизиона. Пехотная колонна остановилась впереди нас перед поворотом дороги. Немцы держали дорогу под плотным огнем, и все, кто отважился выскочить за поворот, были сметены немецким артогнем.

Перед нами была пробка из подбитых машин. Кузнецов обложил пехоту по матушке и крикнул: "Сачки! Мы вам покажем, как воюют гвардейцы!" Дал приказ продолжить движение вперед. И когда мы появились из-за поворота, то попали под точный артналет. Потери наши были больше 50%... И даже этот случай бойцы Феде простили...

Непростой был человек. Евреев не любил, но при мне на эту тему много не разорялся. Хотя мог позволить себе ляпнуть, что-нибудь такое: "Ты что там с орудиями встал?! Палестина тебе там, что ли!?" На Одере, в районе Глейвице, подъехали к переправе. Весь берег завален трупами после неудачной переправы и ликвидации немцами плацдарма, захваченного ранее нашими стрелками. Одер в том месте был шириной метров триста.

На том берегу нашей пехоты уже не осталось. Федя мне приказал переправиться с одним орудием на немецкий западный берег и закрепиться. Я спросил его: "Товарищ майор, я что, один плацдарм держать должен? Кто-нибудь еще будет?" В ответ: "Нет. Надо будет, мы тебя с этого берега поддержим!"

Переехал по понтонному мосту на противоположный берег. Семь человек, одно орудие, половина БК... Без связи... Сразу за нами саперы расцепили понтоны и увели их в сторону. Одним словом, пустили нас помирать смертью храбрых, "на живца". Когда ночью до нас добралась полковая разведка с соседнего плацдарма, мы долго не могли поверить, что до сих пор живы. А пустить мою батарею под танки впереди пехоты для командира дивизиона тоже было плевым делом. Впереди немецкая деревня.

Кузнецов дает приказ: "Двигай туда, займи деревню и дай зеленую ракету, что деревня наша!" Приказ получен. Без разведки движемся вперед. А за домами немецкие танки...

- Кто из ваших солдат, командиров орудий, наводчиков, водителей вам наиболее запомнился?

- Помню почти всех, с кем пришлось служить вместе в разное время.

В декабре 1943 года, когда я прибыл на передовую и принял под командование взвод, двумя моими расчетами командовали Воловик и Батурин.

Командир второго орудия Воловик, парень 26 лет, москвич, человек образованный и культурный, до войны успел закончить учительский институт и готовился преподавать историю в люберецкой школе. Очень смелый боец.

Первым расчетом командовал старший сержант Батурин, бывший токарь Челябинского тракторного завода. Старожил дивизиона, воевал в нем с лета 1943 года. Командир был толковый и волевой, но обладал тяжелым своевольным характером. Человеком был грубым и самолюбивым, с суровым нравом, всегда пытался подчеркнуть свою исключительность, держался уверенно, жестко, а порой - нагло. Командовать таким человеком было непросто.

И Батурин, и Воловик после ранений возвращались на батарею, что само по себе было героическим поступком. Ведь добровольно к нам никто не приходил.

Старший сержант Строкач, мой помкомвзвода, умевший ладить с людьми. На него я всегда мог положиться.

Младший лейтенант Володя Пирья, пришедший к нам в конце 1944-го. Погиб нелепо, подорвался на собственной гранате.

Командир орудия Мальков. Добрый, но умевший быть строгим. Солдаты его любили и доверяли ему. Своих и чужих солдат он называл "милок", так Малькова все на батарее звали Милок. Погиб в конце сорок четвертого года. Немцы просочились на батарею, и Малькова ранило разрывной пулей в шею.

До санбата его не довезли.

Мой ординарец и связной Никитин, казавшийся мне пожилым в его 46 лет. Простой человек, отличавшийся природным тактом, умом и естественной добротой. У него был сын на фронте, мой одногодок, так он заботился обо мне, как о своем родном сыне.

Наводчик Ковалев, до войны работавший помощником шеф-повара в хабаровском ресторане, знаток французской и китайской кухни. Возил с собой коробку красного дерева с набором невиданных нами кулинарных инструментов. Все мечтал попасть служить поваром в обслугу к какому-нибудь генералу. Но никаких попыток изменить свою фронтовую судьбу Ковалев не предпринимал, а честно воевал наводчиком "сорокапятки". Это достойный поступок.

Командир четвертого орудия Рахматуллин, из Татарии, погибший в конце войны.

Водитель Зайко, бывший моряк. Прекрасный солдат и товарищ, один из лучших водителей дивизиона. После ранений вернулся в дивизион. Редкий случай, чтобы шофер, который везде нарасхват, захотел из госпиталя возвращаться в часть, где ему предстоит почти ежедневно "выскакивать" на прямую наводку. А выдвигаться на позицию и сниматься с нее часто приходилось под немецким огнем. Лейтенант Волосов, воевавший до ранения в гаубичном полку и после госпиталя попавший в ОИПТД. У нас был снова ранен. Надеюсь, что выжил.

Старшина батареи Алимов, пришедший к нам из роты ПТР. Веселый, смелый, разбитной, кадровый солдат призыва 1940 года. Опытный наводчик, бывший учитель из казахстанского Чимкента Хайрулла Керимбеков, с которым я был дружен.

Своеобразной личностью был сержант Кокотов. До войны - доцент пединститута. В войну был капитаном, командиром зенитной батареи, охранявшей штаб армии. Импозантный, представительный, интеллигентный, внешне напоминал генерала. Угодил в штрафную роту, но благополучно пережил свой срок в ординарцах у ротного командира штрафников. К нам пришел сержантом.

Хитрый был человек. Дошлый. То у него перед боем срывало дульный тормоз с ЗИС-3, то горючего для тягача не осталось. Умел выживать этот товарищ.

Командир орудия Синельников, кубанский казак, кавалер двух орденов Славы. Прекрасный охотник. Мимо нас как-то гнали колонну пленных, и среди них Синельников увидел "власовца", служившего у немцев ездовым. Оказалось, что это его бывший сосед по станице. Синельников сильно избил соседа-предателя, но убивать не стал и другим не дал.

Еще раз повторюсь, что помню многих, и если продолжу сейчас дальше перечислять, то вы быстро устанете.

- Какие потери нес ваш ОИПТД?

- За полтора года моей службы в дивизионе в строю осталось не больше 25% первоначального состава, но это включая штабных. Из моих солдат, из декабрьского состава 1943 года, выжили и довоевали на батарее только Воловик, Никитин, Батурин, Зайко. Из семи командиров взводов, воевавших в дивизионе в начале сорок четвертого, выжил я один.