Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин

– в его понимании, конечно. И усталость, замешанная на потрясениях ночи, и вынужденная бессонница – все это навалилось тяжелым молохом. Эта пытка исключения сна требовала одного – сна…

Я не видел смысла в том, чтобы сидеть у телефона, дожидаясь звонка, как угловатая девственница с прыщами на лице, мечтающая о первом свидании с тощим поклонником. Если зазвонит телефон, я его услышу.

Забравшись в постель, я мгновенно уснул и увидел во сне большую симпатичную крысу, она была мягкая, будто плюшевая, и ластилась, как верная собака. Но когда я раскурил кубинскую сигару и предложил ей затянуться, крыса поднялась на задние лапы, отстранилась от подношения и сказала голосом диснеевского утенка Дака: «Ганс, не делай этого, ты меня обижаешь!..»

Противно зазвонил телефон.

Я привстал, взглянул на циферблат наручных часов – прошло полтора часа, как я провалился в сон.

Звонок настырно повторился. Я снял трубку.

– Да, я слушаю.

– Ганс, я тебя не оторвала от дела? – послышался знакомый девичий голос.

Странно, подумалось мне, я рассчитывал услышать иной тембр, иного человека.

– Да, я слушаю, – автоматически проговорил я.

– Это опять я, Эрика. Эрика Шнайдер.

– Да, – тупо повторил я.

– Я… Я внизу в вестибюле. Могу я подняться?

– Попытайся, – отшутился я. – Если, конечно, доберешься, дверь будет открыта; так что прошу ее не выламывать – только повернешь ручку, и она сама распахнется.

Положив трубку, я отомкнул дверь, сгреб в охапку брошенную на полу одежду, закинул ее в ванную, причесался, нацепил на ноги тапочки и запахнулся в роскошный халат. Сансаныч, по-моему, из кожи вон лез, чтобы представить меня, как Гансвурста: разряженного в пух и прах кретина. Впрочем, я был спокоен и не волновался.

Пару раз по определенным заданиям мне пришлось носить нацистский мундир, горланить заводной шлягер «Хорст Вессель», печальную «Лили Марлен» и разухабистую «Эрику», а также крыть евреев, негров и даже русских на чем свет стоит. По сравнению с этими проектами перевоплощение в дешевого мафиози я воспринял как праздник.

Снаружи послышался цокот каблучков, и я повернулся лицом к двери. Эрика проскользнула в комнату, плотно прикрыла за собой дверь и остановилась, привалившись спиной к косяку. Она пыталась отдышаться. Смотреть на нее, запыхавшуюся, раскрасневшуюся и прижимавшую к груди маленькую черную сумочку было любо-дорого. Сумочка мне сразу бросилась в глаза. Похоже, ее что-то распирало.

– В чем дело? – прогудел я. Потом, присмотревшись и увидев слезы, я вскинул голову: – Что с тобой случилось?

Она отмахнулась от меня, как от назойливой осенней мухи.

– Не плачь, фройляйн! – ободряюще ухмыльнулся я. – Кто обидел мою детку?

Эрика с сожалением посмотрела на меня и шмыгнула носом.

– Вот, – заявила она, вытаскивая конверт из сумки. – Забирайте. Это ваше!

Я взял конверт и осторожно раскрыл. Там лежали деньги – вторая половина от обещанной суммы.

– Смелее! – мотнула головой Эрика. – Прячьте в свой кошелек. Это вторая половина ваших грязных денег. Берите и уезжайте. Уезжайте с моих глаз долой. Подальше. Я бы с удовольствием послала вас к дьяволу, но мне его жалко – вы погубите даже дьявола.

Она громко всхлипнула.

Тут снова зазвонил телефон. Я взял трубку. Грудной женский голос заговорил:

– Это герр Фрейд? Я звоню, как мы…

– Я занят, – оборвал я звонившую – это опять был условленный звонок. – Перезвоните через полчаса.

– Понятно…

Я повесил трубку.

Этот звонок означал, что я все-таки чего-то добился. Разумеется, я бы дорого дал, чтобы узнать – чего именно? Повернувшись к Эрике, я вынул из кармана чистый носовой платок и вложил в ее руку.

– Высморкайся и расскажи папочке Гансвурсту обо всех своих горестях.

Эрика брезгливо посмотрела на мой платок и швырнула его на пол; затем по-детски несколько раз провела под носом тыльной стороной ладони. Словно надеялась шокировать меня этой выходкой.

– Хорошо, – сказал я, – раз ты брезгуешь моим платком, выпей что-нибудь – только не говори, что не прикоснешься к моему гнусному шнапсу. И вообще, хватит на сегодня эмоций. Я понял твое поведение: ты меня больше не любишь.

– Да я ненавижу вас! Не знаю, как я могла просить вас шпионить за… за…

– Прекрати! – рявкнул я. Упрятав в карман конверт с деньгами, я сказал ей: – Иди в ванную и умой личико, а то краска потекла. Посмотрись в зеркало, возможно, поправишь что-нибудь на своей чудесной мордашке и кое-что в одежде.

– Я не потерплю…

– Ступай. – Я развернул ее за плечи и шлепнул по хорошенькому задику.

Эрика негодующе передернула плечами.

– Не смейте ко мне прикасаться!

– Не волнуйся, я не заразный.

Она обожгла меня взглядом.

– Если бы не вы, я бы ни за что…

Я затолкнул взъерошенную Эрику в ванную, плотно прикрыл дверь.

Опять затрещал телефон. Я пересек комнату. Если так будет продолжаться, придется нанять секретаршу.

– Герр Фрейд, я должна поговорить с вами, – послышался мягкий женский голос.

– Хорошо, я перезвоню через пару минут…

Я быстро спустился вниз. Набрал в телефоне-автомате нужный номер.

– Ситуация крайне непонятная и запутанная. Промедление недопустимо, обвал акций и банкротство. – На меня полился поток завуалированной информации…

– Понял. Делаю все в соответствии с аварийной ситуацией на бирже.

– Утро вечера мудренее, – твердо сказали на другом конце провода.

– Но я должен знать, из-за чего вышла осечка…

– Утром, – отрезали там, – мы сами свяжемся с вами.

Я положил трубку и быстро вернулся в номер.

Пусть знал я не многим больше, чем прежде, но, судя по реакции моих боссов, я нечаянно разворошил осиное гнездо.

Эрика появилась из ванной с подавленным видом, но выглядела уже вполне благопристойно.

Я вручил ей стакан.

– Кто-то звонил? – спросила она.

– Не твое дело! – огрызнулся я. – Не суй нос куда не надо.

Она вспыхнула.

– Почему вы такой грубый?

– Полегче на поворотах, Эрика, – процедил я. – Ты еще не видела Гансвурста грубым.

Эрика с тяжелым вздохом уставилась на меня. Огромные ее глазищи смотрели с укоризной.

– Не понимаю я вас, Ганс. Правда, я и себя не понимаю. Я знаю, что вы ужасный человек, и без конца твержу себе, что ненавижу и презираю вас, но вот вижу вас – и теряюсь. Вы разговариваете со мной в своей хамоватой, насмешливо-покровительственной манере, совсем по-человечески. И у меня сразу все из головы вылетает. – Она прихлебнула из стакана. – Что случилось? Что нарушило ваши планы?

– А почему ты считаешь, что мои планы нарушились?

– Вы все время лавируете, прикрываетесь шуточками – в общем, череда каких-то масок. Или мне кажется? Кстати, и фрау Шварцер как-то подозрительно на меня поглядывает, будто пронюхала что-то. Я ей сказала, что мне все надоело и я возвращаюсь домой.