Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945 - Карл Деметр

В любом случае прусский офицерский корпус, будучи традиционно аристократичным и привилегированным, уже воплотил в высокой степени типично германское представление о товариществе, и начиная с времен ландскнехтов этой концепции было придано новое значение. В XVII веке полковник находился лишь в частных контрактных отношениях с территориальным сувереном (правителем). Вследствие этого полк обладал в большой степени корпоративной автономией, в частности, имел собственный трибунал. Таким образом, офицерский корпус был правомочен самостоятельно решать, исключать или нет из своих рядов нежелательного члена. Начиная с конца XVII века и далее, до недавних времен, офицер классифицировался как нежелательный, если он отказывался драться на дуэли. Даже после того, как территориальные суверены отменили эту автономию в принципе, многие ее черты сохранились в каждом полку офицерского корпуса. Тем не менее было понятно, что идея суверена состояла в том, чтобы отобрать этот структурный элемент и встроить его в новую законную систему и порядок, который он должен был создать. Опыт, уходящий по крайней мере на столетие назад, показал, что в конце концов частная групповая юрисдикция, которой пользовались офицеры, могла привести к открытому столкновению с существующим законодательством. В целом, несомненно, мотивы, лежавшие в основе принимаемых мер, были чисто практического, эмпирического свойства; но они исходили из определенных принципов юриспруденции. Первой попыткой укрепить законный порядок и было внесение раздела о трибуналах чести в проект общего гражданского кодекса для Пруссии.

Между тем этот раздел так и остался проектом. Фридрих Великий, который, несомненно, был его вдохновителем, в следующем году умер, и его оппоненты взяли верх. Трудно сказать, можно ли было называть их сопротивление консервативным или анархичным, ибо прусский консерватизм, столкнувшийся с выдвижением новой и абсолютной концепции государства, принял подчеркнуто революционный тон. Каван, главный аудитор, несомненно, озвучил не более чем общее мнение офицеров, когда официально заметил, что «предполагаемые суды чести будет сложно примирить с самоуважением офицера и что означенное самоуважение может опираться в вопросах морали до некоторой степени на обычаи, а эти обычаи, как хорошо известно, имеют такое благотворное влияние на армию его величества, что настоящий дух и характер их ценятся весьма высоко». Эти высказывания старшего военного юриста привели к тому, что армейский совет стал возражать против проекта, рекомендованного высшей гражданской властью. Кабинет министров в приказе от 21 марта 1791 года посчитал, что в то время, как целью остается полное запрещение дуэльных поединков, введение трибуналов чести в армии будет самым неудачным шагом, ибо оно приведет ко многим нежелательным эффектам, воздействующим на дух армии. И поэтому было постановлено, что в отношении дуэлей между офицерами должно соблюдаться нынешнее и будущее законодательство, применимое к армии. Это означало, что раздел 77 преамбулы к общему гражданскому кодексу («Никто не имеет права искать справедливости по собственной воле») применялся в равной степени к офицерам, а раздел 79 гласил: «Споры следует решать, а наказания должны быть определены только судами, которым подчиняется каждый законопослушный житель государства».

Возможно, это выглядело так, словно обращалось внимание на букву закона, однако ничего не делалось, чтобы на практике улучшить положение – ничего, что могло бы перекинуть мост через пропасть, образовавшуюся теперь между законом земли и кодексом чести. На самом деле сам король воспринял эту пропасть как непреложный факт, ибо косвенно дал разрешение офицерам самостоятельно искать сатисфакции в вопросах чести и в то же время искренне признал, что вновь составленный гражданский закон неадекватен. Такое признание можно похвалить за искренность, однако невозможно назвать его мудрым. В любом случае законодатель спонтанно объявил себя банкротом и таким образом уменьшил власть государства. Как мог законник примириться с таким гражданским кодексом, где написано: «На аристократии, как первом сословии государства, лежит, по ее собственному выбору, главная ответственность за защиту государства и поддержание его внешнего достоинства и внутренней конституции».

И все же идея о разрешении ссор и других поводов для дуэлей среди офицеров судами чести продолжала жить. Если вначале она не нашла благосклонности в общественных дебатах, то все равно была далека от того, чтобы зачахнуть. В самом деле, она определяла направления, по которым этот вопрос развивался в течение последующих ста лет, и каждый Гогенцоллерн-преемник придавал вопросу различные нюансы – иногда подчеркивая корпоративный аспект, иногда – авторитарный. Реформа, если ее можно назвать таковой, началась в Пруссии в тот самый месяц и год, когда произошла «либерализация» набора в рекруты офицеров. Связь между этими двумя нововведениями и катастрофой под Йеной достаточно очевидна, а то, что эти события произошли в один и тот же месяц, делает связь еще более четкой.

На самом деле 3 августа 1808 года Фридрих-Вильгельм III издал важный приказ о наказаниях для офицеров. Он постановил, что офицер, ведущий распущенный образ жизни, не соблюдающий субординацию или выказывающий иную душевную низость, объявлялся непригодным для дальнейшего продвижения по службе. Вопрос должен был решаться большинством его сослуживцев-офицеров. Каждый офицер имел право обратиться за помощью к «суду чести» и, если он чувствовал, что его ложно обвинили, мог подать апелляцию и попросить провести расследование в другом полку. Это был своего рода манифест: «Если офицеры данного полка внимательно следят друг за другом, если старшие офицеры вовремя предупреждают своих подчиненных о том, что скрупулезное исполнение приказов должно стать для них вопросом чести, если доброе имя всего офицерского корпуса становится ответственностью каждого из них и если каждый ревностно, как это и должно быть, следит, чтобы ничто не отвлекало от службы, командующий офицер будет редко сталкиваться с неприятной необходимостью следить за дисциплиной офицеров, чье происхождение и образование должно гарантировать, что они не будут нуждаться в том, чтобы их побуждали выполнять свои обязанности». Дела, связанные с оскорблениями, по-прежнему не подлежали решению в судах чести. Однако это было сделано (как мы позже рассмотрим) в отношении всех прочих проступков в вопросах долга и поведения в частной жизни, которые могли бы опорочить истинное достоинство и доброе имя офицеров как группы или любого из них как члена этой группы. Более того, если допускалось, чтобы товарищество офицеров влияло на своих членов (что откровенно квалифицировалось как «слежение»), то оставался лишь маленький шаг до того, чтобы сделать «вопросы чести» в более строгом смысле этого слова объектом для судов чести. Прошло не менее двадцати лет, прежде чем такой шаг был предпринят.[19]

Декларация Фридриха-Вильгельма II от 21 марта 1791 года была слишком откровенна; и пагубные последствия, которые она породила, проявились в решении военного суда в 1809 году, который высказал еще более откровенное мнение о том, что в вопросах дуэлей применим не закон земли, но исключительно закон «чести». На это Фридрих-Вильгельм III отреагировал весьма остро. Что касается закона о дуэлях, то он твердо решил сохранить за собой право судить, заботясь лишь о том, до какой степени принимать в расчет «предрассудки» и позволить своему милосердию перешагнуть закон. Социальные условия внутри офицерского корпуса в годы, последовавшие за Наполеоновскими войнами, были таковы, что они давали повод для дуэлей среди офицеров почти каждый месяц, и очевидно, что они рассчитывали на то, что не обо всех дуэлях станет известно, а также полагались на милость суверена. В 1820 году эта милость фактически распространилась лишь на одно дело офицерского корпуса, а именно когда король, вопреки решению военного трибунала, оставил на службе лейтенанта, с которым незаслуженно грубо обращались, но он не бросил вызов своему обидчику. Генерал фон Борштель, командующий в Кенигсберге, где произошел этот инцидент, теперь должен был выполнить приказ короля. Далекий от мысли подать в отставку, он направил меморандум, в котором сделал ряд предложений о том, каким образом можно избегать дуэлей посредством судов чести (приложение 13). Борштель был справедливым и весьма энергичным офицером, всегда полным идей, встречавших одобрение короля.[20]

Предложения Борштеля попали на благодатную почву и привели к появлению приказа кабинета от 19 сентября 1821 года. Вопрос о судах чести для офицеров, таким образом, был вынесен если не на последнюю стадию, то на поворотный пункт. Теперь судам чести доверяли дела, в которых поведение офицера порочило не просто его самого, но и отражалось на чести всего сословия. Следовательно, с этого времени суды чести должны были стать компетентными органами, посредством которых офицерский корпус мог по собственной инициативе вмешиваться в ситуацию, чтобы обеспечить мирное, законное решение вопросов чести среди членов сообщества. С одобрения короля офицерское сообщество могло предписывать освобождение от службы и потерю офицерского статуса[21]. Появилось даже намерение преобразовать классовый дух и классовые интересы офицерского корпуса в первого и активного посредника для подавления дуэльных поединков.