На краю одиночества (СИ) - Демина Карина

Неужели добралась? Оно шелестело. Набегало и отступало. Дразнило близостью, запахом воды и камня, водорослей, которые раскладывала на берегу мотками зеленых нитей. Оно звало Анну голосами чаек. И замолкало.

А потом море исчезло.

И запах. И все исчезло, осталась лишь темная комната и смутно знакомый мальчишка, сидящий напротив. Он забрался на табурет с ногами, руки вытянул и теперь развлекался покачиваясь взад-вперед, при том норовя усидеть.

– Где я? – тихо спросила Анна.

– У нас, – мальчишка ответил, правда, покачнулся и едва не сверзся с табурета. – Мастер сказал смотреть. Я смотрю.

– Ты кто?

– Не помнишь? Илья. Шлюхин сын, – он прищурился, пытаясь уловить в выражении лица Анны что-то такое. – Моя мать была шлюхой.

– А моя меня прокляла.

– Тоже прикольно, – кивнул мальчишка.

Конечно. Как Анна могла забыть его? Но это потому, что в ее голове поселилось море. А оно гораздо смывать воспоминания, которые полагает лишними.

– Не упадешь?

– Не должен. Я хотел вором стать. А придется некромантом.

– Тоже прикольно, – Анна попыталась сесть, но голова кружилась.

– Ага… – он все же слез и поинтересовался: – Пить хотите? Мамашка моя с похмелья всегда сушняком маялась.

– У меня не похмелье.

– Но пить хотите?

– Хочу.

– Воды? – на всякий случай уточнил Илья.

– Воды.

Вода была тепловатой и пахла колодцем, но Анна пила, не способная напиться. И когда стакан опустел, Илья наполнил его вновь.

– Зачем ты хочешь убить Богдана? – Анна все же сумела справиться с жаждой, но головокружение не прошло. И она легла. Диванчик был жестким, в спину впивалась выскочившая пружина, а пара мрачноватых пейзажей грозила свалиться Анне на голову.

И она закрыла глаза.

– Кого? А, графинчика… а чего он выпендривается? – Илья нисколько не удивился вопросу. – Самый умный, типа…

– А он умный?

– Умный, – подумав, согласился мальчишка.

– И за это его следует убить?

Молчание.

Не ответит? Он и не должен. Кто такая Анна, чтобы задавать подобные вопросы.

– Не-а, – Илья допил воду. – И не стал бы я его… небось, не дурак, чтобы в работный дом да с запертым даром. Это так, чтоб не зазнавался больно. И вообще, поглядим через год, кто и кого… у меня, небось, собственного учителя не было. И книг не было. И хрена ли с того, что я не знаю, где у скоттов самая южная точка. Или Берег слоновой кости… вот на кой ляд он мне сдался?

Его возмущение было вполне себе искренним, и Анна улыбнулась.

– А вдруг поехать захочешь?

– Так… заплачу, пускай везут.

– А если повезут не туда?

Илья задумался и поскреб в затылке. Потом опомнился и руку за спину убрал.

– Вы не бойтесь, вшей у меня давненько вывели. А это так… по привычке.

Он поерзал на стульчике и сказал:

– Я честно читаю… только все одно не больно-то понятно.

– Думаю, – Анна все же села. – Тебе просто нужен хороший учитель. И все получится.

Ей самой хотелось верить в это.

Костер разложили во дворе.

Огонь горел ровно и ярко, волны жара покалывали лицо, плясали искры, кружился белый пепел. В рыжем пламени плавилась луна, которая опустилась ныне низко.

– Ты бы пошел, что ли, к невесте, – Земляной сидел на земле и разбирал ветви. Еловые, натесанные в ближайшем лесочке, лягут на землю, укрывая ее.

Поверх кинут рябину.

Раньше свадьбы справляли по осени, когда на рябиновых ветвях повисали гроздья алых ягод, а ныне с ветвей облетали лишь лепестки.

Глебу трусливо подумалось, что, возможно, это знак.

И ритуал не возьмется.

Ведь случается, что даже при дотошном исполнении всех условий, ритуал не выходит.

– Объяснился бы…

Черные свечи, в которых была изрядная толика человеческого жира.

Походный алтарь.

Чаши.

Клинок.

Мальчишки, которым позволено было присутствовать, и они замерли, приоткрыв рты от любопытства. Казалось, они и дышать-то позабыли, лишь жадно следили за руками Алексашки. А тот не спешил, словно издевался.

А идти надо.

Разговаривать.

И говорить придется много, потому что промолчать Глеб не имеет права.

– Иди, иди, – Земляной потянул толстую нить. – Пока дед не явился.

– Дед?

– А ты не почуял? – нитка цеплялась за пальцы, обвивая их паутиной. – Здесь он… его сила проклятье связала. Прячется. Только я уже не та бестолочь, чтобы проворонить. Ну да… сам знает, как оно лучше.

Вздохнул.

Поскреб ногтем кончик носа и произнес:

– Иди уже, а то время.

Анна сидела у окна. Она забралась на старое кресло, укрылась старым же гобеленом, который гладила, будто пальцами разглядывая всех этих запылившихся рыцарей и поутративших красоту дам. Она смотрела в окно, за которым догорал закат.

– Вечер добрый, – сказал Глеб. – Илья, свободен.

Мальчишка, который устроился у ног Анны с ножиком в руке, вскочил. И ножик спрятал.

– На стол положи, вредитель.

Илья вздохнул, но перечить не стал.

– У нас посуды и без того не хватает, а вы еще портите, – Глеб сказал это нарочито громко, не сомневаясь, что где-то поблизости скрывается Арвис. И собственная неспособность почуять этого мальчишку раздражала.

Не только она.

– Вечер добрый.

– Добрый, – ответила Анна.

– Сиди… тебе удобно? И мне жаль.

– Мне тоже, – она кивнула так серьезно и ладонь потрогала. Осколки стекла Земляной вытащил, а раны обработал дезинфектантом, весьма эффективным, но вот довольно едким. – Что это было?

Глеб присел на пол.

На то самое место, которое облюбовал мальчишка.

– Анна, тебе придется выйти за меня замуж.

– Что? – она удивилась.

Не испугалась. Не отвернулась. Просто удивилась.

– Проклятье никогда не уходит от человека полностью. Вернее, как бы сказать, в том, кто передал его тебе, осталась частица, и между этой частью и твоим проклятьем осталась связь.

– Я знаю.

Она прикусила губу и пальцами пошевелила.

– Болит?

– Немного. Но… оно опять ожило, да? Только утром… я…

– Дед?

– Что?

– Это дед Земляного, да и вообще… самый старый мастер в Империи. Говорят, давно уже разменял третью сотню лет. Некоторые вообще уверены, что он бессмертен и стоит у трона со времен его основания. Но это несколько преувеличенно…

– На бессмертного он не похож, – согласилась Анна. – Правда… я не уверена, что знаю, как выглядят бессмертные.

– Я тоже не уверен, что знаю. Но сотню лет он точно разменял. Да и что остального касается… когда-то Алексашкин предок заключил договор с тьмой. И он, и потомки его обрели редкий по силе дар, способности оперировать с чистой силой… создавать… в общем, многое они могут. И живут куда дольше обычных людей. Только говорить об умениях своих не больно-то любят, да и понимаю, почему. Не всякое знание идет на пользу.

Глеб взял ее ладонь.

Теплая.

Хрупкая. Пальцы будто полупрозрачные. И тонкие шрамы на них кажутся узором. Стереть бы его, но вместо этого Глеб осторожно гладит, будто пересчитывает.

– Земляной-старший служит короне. И Алексашка… у них и выбора особого нет. Впрочем, все не то… в общем, если кто и способен снять твое проклятье, то только дед. И я рад, что он появился. Человек он не самый приятный, но коль уж взялся за дело, будь уверена, доведет до конца.

Ногти розоватые.

Короткие.

А на тыльной стороне ладони шрамов нет.

– Он… – Анна сглотнула. – Сказал, что не сумеет, что нужна кровь… как я поняла, моей матери.

– Нужна, стало быть, добудет, – Глеб вздохнул. Небо за окном стремительно темнело. Так только у моря бывает, чтобы еще недавно прозрачная легкая синева вдруг загустела, вывернулась наизнанку, выплеснув выводок созвездий.

А говорить следовало вовсе не про Земляных.

– На твое проклятье воздействовали, – Глеб поцеловал раскрытую ладонь. – И пока у нас получилось блокировать это воздействие, но… магия крови весьма многообразна.