Гений Сталин. Титан XX века (сборник) - Михаил Ошлаков

Сталин знал, что альтернативу его проектам аппарату уже предложил Троцкий, уверенный в необходимости изменения избирательной системы по существу только после победы коммунизма, что гарантировало бы пожизненные права аппарата на власть. Троцкий писал:

Само по себе уравнение политических прав рабочих и крестьян может и не нарушить социальной природы государства, если влияние пролетариата на деревню достаточно обеспечено общим состоянием хозяйства и культуры. В эту сторону должно несомненно вести развитие социализма. Но если пролетариат, оставаясь меньшинством народа, действительно перестает нуждаться в политических преимуществах для обеспечения социалистического курса общественной жизни, значит, самая потребность в государственном принуждении сходит на нет, уступая место культурной дисциплине. Отмене избирательного неравенства должно было бы в таком случае предшествовать явное и очевидное ослабление принудительных функций государства. Об этом, однако, нет и речи ни в новой Конституции, ни, что важнее, в жизни.

Разумеется, аппарату импонировала подобная позиция, и он был твердо намерен свести, в конце концов, сталинские проекты именно к варианту Троцкого.

Ответный удар троцкистов

В этой непростой ситуации в Москву пришла знаменитая телеграмма от секретаря Западно-Сибирского обкома партии Р. И. Эйхе с требованием санкционировать репрессии против затаившихся врагов. Спустя несколько дней аналогичные требования хлынули потоком из всех областей, краев и республик Советского Союза. Демонстрируемое при этом секретарями единство было грозным предупреждением Сталину.

В число «враждебного элемента», подлежавшего репрессиям, включались бывшие кулаки, «церковники и сектанты», бывшие репрессированные по политическим мотивам, бывшие активные участники антисоветских вооруженных выступлений, бывшие члены антисоветских политических партий (включая националистов – грузинских меньшевиков, армянских дашнаков, азербайджанских мусаватистов и пр.), бывшие белогвардейцы и уголовники.

Однако на деле региональная партийная элита и ее безграмотные прихлебатели спешили прежде всего уничтожить молодых и образованных специалистов. Характерный пример такого преступления приведен в фильме «Добровольцы», где старый начальник, горлопан и демагог, пытается расправиться с Николаем Кайтановым.

Так начался тот самый 1937 год.

Вполне естественно, что осуществить задуманные репрессии региональные руководители не могли без самого активного участия органов НКВД и их нового шефа Николая Ивановича Ежова. Обладатель недоброй памяти «ежовых рукавиц», бесспорно, остается не только самой темной, но и самой загадочной фигурой нашей современной истории.

Существует версия о том, что, будучи сам в прошлом секретарем обкома, Ежов поддержал репрессивный почин своих недавних коллег из чувства корпоративной общности. Однако история того, насколько безжалостно и люто расправлялся он с людьми самого различного положения, включая своих бывших коллег и товарищей, делает маловероятным предположение о том, что нарком включился в репрессии только из чувства «биографической нежности» к партийному аппарату.

Надо учитывать, что к моменту прихода Ежова в НКВД в его центральном аппарате всецело царили методы работы, установленные при Ягоде. Руководство НКВД умело делать только одно – арестовывать и выбивать показания. К началу 1937 года у высших чекистов сложилось ложное впечатление о том, что спрос на репрессии будет только возрастать и что, следовательно, наступило их, «чекистов», время. Впав в эту иллюзию, руководство НКВД определенно сорвалось с тормозов, оно стало вести себя нагло и напористо и, словно бросая вызов Сталину, арестовывать всех подряд. Конечно, Ежов, будучи непрофессионалом в вопросах чекистской работы, попав в такую атмосферу, оказался под ее сильным влиянием, зачастую идя на поводу у наиболее волевых сотрудников, таких как его заместитель Фриновский.

По воспоминаниям современников, главной чертой Ежова была исполнительность и аккуратность по службе. Можно предположить, что личные комплексы (Ежов был очень мал ростом) заставляли его трудиться с необузданным старанием, лишь бы доказать себе и окружающим свою человеческую и профессиональную состоятельность. К сожалению, эта черта Ежова наложилась на бушевавшую в стране разоблачительную истерию, которой нарком внутренних дел, конечно, не имел права поддаваться. Ежов же, не будучи сильно умным человеком, отождествлял эту истерию с линией партии и рвался занять в борьбе с врагами первое место, начав уничтожать людей с совершенно иррациональных, математических позиций.

Сталин был в шоке, ведь именно Ежов должен был стать его главной ударной силой в борьбе с аппаратом. Сталин отлично знал Ежова по работе в аппарате ЦК, он проверил его на сверхответственной и тонкой кадровой работе, подключал к ведению «Кремлевского дела» и «Московских процессов» – ничто не предвещало подобной метаморфозы.

В свое время Троцкий писал:

Было бы наивностью думать, будто неведомый массам Сталин вышел внезапно из-за кулис во всеоружии законченного стратегического плана. Нет, прежде еще, чем он нащупал свою дорогу, бюрократия нащупала его самого. Сталин приносил ей все нужные гарантии: престиж старого большевика, крепкий характер, узкий кругозор и неразрывную связь с аппаратом как единственным источником собственного влияния.

Если уж Троцкий в тишине Койоакана запутался в этом вопросе, поставив телегу впереди лошади, то Ежову, безусловно, разобраться в ситуации было тем более сложно. Он и не разобрался. Ежов не понял, что воля партийного аппарата на этот раз расходится с волей Сталина , и неосознанно принял сторону именно аппарата, втянувшись в навязанный ему бюрократией репрессивный конвейер.

Когда Сталин увидел, с каким рвением и фанатизмом Ежов принялся стряпать репрессивные дела, он понял, что жестоко ошибся, но сделать уже ничего не мог. Приказать или просто посоветовать Ежову смягчиться означало обвинить наркома в превышении власти и дать ему со всей откровенностью понять, что именно он, Ежов, понесет ответственность за разгул репрессий. «Окрысить» против себя наркома внутренних дел в такой политической ситуации Сталин не решился.

По той же причине не имел он возможности и освободить Ежова от работы, поскольку преемник наркома неизбежно становился участником репрессий и также подлежал впоследствии привлечению к ответственности. А кучи готовых наркомов в рукаве у Сталина, конечно же, не было. Безусловно, он уже держал для этой должности в уме Берию, но понимая все исключительные качества последнего для назначения шефом НКВД, отдавать руководителя Грузии «на размен», списывать его под неудачное назначение Ежова не собирался. Надо признать, что Сталин попал в критическую ситуацию и, по сути, оказался беспомощным.

Что касается Ежова, то он, по-видимому, от простого исполнительского азарта быстро вошел во вкус. Власть развращает – это факт известный. Не очень умный человек маленького роста, которого всю жизнь мало кто принимал всерьез, вдруг ощутил себя не просто вершителем судеб подследственных, но вершителем судьбы России, исторической личностью, призванной осуществить особую, исключительную миссию. Посмотрите на его фотографии этого периода – какой наклон головы! Какой значительный взгляд! Моисей, наделенный Создателем абсолютным знанием и отпечатанными в единственном экземпляре скрижалями, да и только!

Однако и Ежов на каком-то этапе не мог не понять, что вся эта кровавая баня рано или поздно окончится и придется за нее отвечать. Тогда Ежов окончательно сломался, личность его перестала существовать, а остался лишь обреченный своей собственной кровожадностью фантом.

Может возникнуть вопрос: почему Сталин не только не сдерживал репрессии, но и в ряде случаев настаивал на их расширении, неоднократно с этой целью направляя в регионы своих представителей? Дело в том, что региональные руководители пошли ва-банк; если бы они почувствовали, что Сталин играет, что он, хотя бы внутренне, не согласен с ними, недоволен, они бы приложили все силы к тому, чтобы уничтожить его и установить непосредственный контроль над всем государством. Они должны или повязать с собой Сталина, или убить его. Типичная бандитская логика.