Под куполом - Стивен Кинг

— Да, наверное, нет, Сэмми. Мне на работу в два часа, и…

— Ясмин ждет, — перебила Сэмми. — А ты же так ненавидишь эту сучку.

Да, это было правдой. Ясмин была сукой из сук изо всех «Братцев», по мнению Доди. А до двух еще почти четыре часа. Кроме того, ничего страшного, если она немного и опоздает. Разве Рози ее выгонит? А кто другой станет делать для нее эту сраную работу?

— О'кей. Только ненадолго. И только потому, что я ненавижу эту Ясмин.

Сэмми захохотала.

— И я не буду больше того, ну, сама знаешь чего. Ни того, ни другого.

— Без проблем, — согласилась Сэмми. — Давай быстрее.

И Доди села в машину и поехала и, конечно, поняла, что глумление над «Братцами» не дарит никакого удовольствия, если не зарядиться немного кайфом, и она зарядилась вместе с Сэмми. Вместе же они и организовали Ясмин сеанс пластической хирургии с помощью жидкости для прочищения канализационных стоков, и им было очень весело. Потом Сэмми захотела продемонстрировать ей классную новенькую кофточку, приобретенную ей в «Дэби»[86], и хотя она уже немного потолстела в животике, но на вкус Доди, она все еще выглядела хорошенькой, наверняка, потому, что они обе были немного нетрезвые — по правде говоря, в хлам обдолбанные — и поскольку Малыш Уолтер все еще спал (его отец настоял на этом имени для мальчика в честь какого-то старого блюзмена, и этот его постоянный сон, да-да, у Доди было подозрение, что у Малыша Уолтера задержка в развитии, что и не удивительно, принимая во внимание то количество дури, которую высмолила Сэмми, пока его вынашивала), они с Сэмми оказались в кровати и занялись тем самым, сами знаете чем. После чего заснули, а когда Доди проснулась, потому что Малыш Уолтер вопил — усраться-не-поддаться, быстрей звоним по телефону на Шестой канал[87], - то на часах было уже около пяти. Совсем поздно идти на работу, а тут еще Сэмми достала бутылку черного Джонни Уокера, и они бахнули разок, другой, третий, и Сэмми решила посмотреть, как там идут дела у бэби «Братц» в микроволновке, вот только электричества почему-то не было.

Доди доползла до города со скоростью меньшей шестнадцати миль в час, все еще пьяная и в параноидальном до чертиков состоянии, постоянно кося глазом в зеркало заднего вида, нет ли у нее копов на хвосте, почему-то уверенная, что, если ее остановят, то обязательно это будет эта рыжеволосая сучка Джеки Веттингтон. Или отец появится на перерыв домой и почувствует алкоголь в ее дыхании. Или мать окажется дома, обессиленная после этого идиотского тренировочного полета настолько, что решит остаться дома, вместо игры в бинго со своими в Восточной Звезде[88].

— Пожалуйста, Господи, — молилась она. — Прошу, проведи меня через это, и я никогда больше не буду этого самого. И того тоже, сам знаешь чего. Никогда в жизни.

Бог услышал ее молитвы. Дома никого не было. Электричества не было и здесь тоже, но в своем неуверенном состоянии Доди едва это заметила. Она заползла наверх по ступенькам в свою комнату, сняла с себя джинсы и рубашку и упала на кровать. Только на несколько минут, заверила себя. И тогда она закинет пропахшую драпом одежду в машинку, а сама станет под душ. Она дышала духами Сэмми, которые та, вероятно, покупает галлонами у Бэрпи.

Вот только из-за отсутствия электричества будильник себе выставить она тоже не могла, и когда ее разбудил стук в двери, было уже темно. Она набросила халат и спустилась на первый этаж почему-то уверенная, что появилась та рыжеволосая полицейская с большими сиськами, чтобы сейчас же ее арестовать за езду в нетрезвом состоянии. А может, еще и за употребление дури. Доди подумала, что и за то другое, сами знаете что, хотя это не является противозаконным, хотя и не была в этом полностью уверена.

Там оказалась не Джеки Веттингтон. Там оказалась Джулия Шамвей, редактор-издатель «Демократа». В руке она держала фонарик. Посветила прямо в лицо Доди, которое, наверное, опухло ото сна, глаза, безусловно, все еще красные, и на голове невесть что, — и тогда опустила фонарь. Свет прошелся по лицу самой Джулии, и Доди заметила на нем выражение сожаления, от чего девушка ощутила неуверенность и страх.

— Бедный ты ребенок, — произнесла Джулия. — Ты же еще не знаешь, да?

— Не знаю что? — спросила Доди. Именно тогда у нее появилось ощущение параллельной реальности. — Что я не знаю?

И Джулия Шамвей ей рассказала.

6

— Энджи? Энджи, прошу тебя!

Нащупывает путь сквозь коридор. Рука болит. В голове гудит. Она могла бы поискать отца — миссис Шамвей предложила ей помощь, начать с похоронного салона Бови, — но у нее кровь застыла от самого только упоминания об этом месте. Кроме того, ей больше всего сейчас нужна была Энджи. Энджи, которая обнимет ее крепко, без всякого намека на то, сами знаете что. Энджи, которая была ее лучшей подругой.

Какая-то тень выскользнула из кухни и быстро двинулась к ней.

— Ты здесь, слава тебе, Господи! — всхлипнула она еще громче и бросилась к той фигуре с растопыренными руками. — Ой, как это ужасно! Это мне наказание за то, что я была такой отвратительной, я знаю, знаю!

Темная фигура и сама расставила руки, однако, не для утешительных объятий. Вместо этого пальцы на концах тех рук сомкнулись у Доди на горле.

На благо города — на благо людям

1

Энди Сендерс действительно находился в похоронном салоне Бови. Он пришел туда с тяжелым грузом: волнение, тоска, разбитое сердце.

Сейчас он сидел в Поминальном зале № 1 в компании с телом в гробу, который стоял посреди помещения. Гертруда Эванс, восьмидесятисеми… (или, может, восьмидесятивосьмилетняя) умершая от острой сердечной недостаточности два дня тому назад. Энди еще присылал письмо-соболезнование, хотя неизвестно, кто мог бы его получить; Гертин муж уже лет десять, как умер. Но это не имело значения. Он всегда посылал соболезнование, написанное ручкой на официальном кремовом бланке с заголовком ОФИС ПЕРВОГО ВЫБОРНОГО. Он считал, что это входит в его обязанности.

Большой Джим не мог отвлекаться на такие дела. Большой Джим был весьма занят руководством тем, что он называл «нашим бизнесом», имея в виду Честер Милл. Сказать честно, руководил он им, будто своей частной железной дорогой, но Энди никогда на это не жаловался; он понимал, что Большой Джим прыткий. Энди понимал также и еще кое-что другое: без Эндрю Делоиса Сендерса самого Большого Джима, наверняка, не выбрали бы даже в секретари. Большой Джим умел продавать подержанные машины, обещая колоссальные выгоды, небольшой первый взнос и бонусы типа дешевых корейских пылесосов, но когда он попытался в тот раз стать дилером «Тойоты», компания вместо него выбрала Вилла Фримэна. Принимая во внимание его уровень продаж и расположение бизнеса возле шоссе 119, Большой Джим никак не мог понять, почему «Тойота» сделала такой тупой выбор.