Дата моей смерти - Марина Юденич

Однако, то, что это именно так, он понимал не сразу, а потому первая реакция бывала довольно острой.

Большинство пугалось, вздрагивая и непроизвольно пятясь на лестничную площадку.

Случались и забавные истории: один мой приятель, переступив порог пустой квартиры, вежливо поздоровался, приветствуя собственное отражение.

Я же за многие годы к фокусу старого трюмо привыкла, но сегодня, взгляд в распахнутую дверь, заставил и меня в испуге отшатнуться.

Зеркало привычно мерцало в полумраке своим старческим ликом, но что-то было не так.

Что-то, заметно преобразившее гладкую поверхность и сильно испугавшее меня вначале, оказалось алой надписью наискосок раскроившей зеркальную поверхность, как кровавая рана.

Словно кто-то стремительный, жестокий и сильный, как беспощадные всадники революции, наотмашь рубанул шашкой живую плоть старого зеркала, смертельно ранив его.

Впрочем, это — всего лишь красивая аллегория, навеянная яркой картинкой из старого учебника истории. Нет, и не было никаких всадников революции.

И вовсе это не кровь растекается по старому зеркалу, а бегут небрежно набросанные буквы.

Алые, потому что писались они не чем иным, как любимой моей красной губной помадой. Правда последние полтора года любовь эта была платонической: губ я не красила, и вообще косметикой не пользовалась. Не хотелось. Но помаду я узнаю сразу, как только проходит оторопь.

И манера писать ею на зеркалах, именно так, наискосок, размашисто и небрежно, известна мне хорошо.

Это была одна из дурных привычек Егора, а, точнее: один из способов подразнить меня. Он часто оставлял мне короткие послания на зеркалах, всегда отыскивая тюбики моей любимой помады, куда бы я их не прятала.

Я свирепела и ругалась нещадно, а душа плескалась в теплых волнах бескрайнего счастья: он написал мне что-то, он искал мою помаду, может, потратив на это изрядное время, и все это время он думал обо мне…

Теперь он снова нашел мою красную помаду, хотя для этого ему пришлось уж точно изрядно потрудиться. Помаду теперь я, разумеется, не прятала, но всю косметику просто убрала подальше, с глаз долой, чтобы не будила больные воспоминания.

Послание было коротким.

" Умница. Все сделала правильно. Выйди в чат в 18. 00. Гор. "

Взгляд мой испуганно метнулся к циферблату часов: не опоздала ли?

Время, как и прочие реалии этого мира, тоже практически перестало занимать мое внимание.

Но, оказалось, что призраки им отнюдь не чураются, и я опять готова была прилипнуть глазами к флегматичным стрелкам.

К счастью, ждать мне оставалось недолго: уже через полчаса, не выпив даже чашки чая, я включила компьютер.

Еда, как выяснялось постепенно, тоже, очевидно, относилась к факторам реального мира, и есть мне, действительно, совсем не хотелось.

Разумеется, на место встречи я примчалась раньше назначенного времени, и одиноко торчала в чате, нервно постукивая пальцами по клавиатуре.

Но в шесть часов вечера, и даже без одной минуты, ко мне присоединился новый посетитель, который не преминул представиться коротко и веско: Гор.

— Привет, — первым заговорил он, — я не опоздал. Замечаешь перемены?

— Боюсь верить — А ты не бойся. Теперь ничего не бойся — Почему — теперь?

— Потому что теперь я с тобой — Кстати, ты обещал рассказать, почему же ты все — таки меня бросил?

Причем так…

— Не продолжай. Я сам знаю — как. Как трус и подлец. Тебе хочется порассуждать на эту тему? Давай! Мне этого очень не хочется, Скажу больше: мне стыдно, а поскольку ты знаешь, что я не очень привычен к этому чувству, то поймешь, наверное, что оно доставляет мне боль. Но ты имеешь право настаивать на своем. И я тебя понимаю. Давай! Препарируй подлую душу!

— Ничего ты не понимаешь. Не нужно мне твое раскаяние, и муки твоей совести не доставляют мне наслаждения. Я только понять хочу: за что?

— " О, вопль женщин всех времен… " — теперь он цитировал Цветаеву А ведь это я открыла ему ее мир! И поначалу он небрежно отбрасывал томики стихов, комментируя кровоточащие строки зло и цинично. Я плакала, а он гладил меня по голове и вкрадчиво говорил про нее мерзости.

— Да. Вот и скажи, мой милый, что же такого я тебе сделала, что ты счел возможным избавиться от меня, как от надоевшей дворняги.

— Хорошо. Но сначала ответь, тебе известно одно из главных правил человеческого общения, разумеется, если ты хочешь, чтобы это общение было продуктивным?

— Их много. Какое ты имеешь в виду?

— Очень простое: человеку надо говорить то, что он хочет от тебя услышать.

— Об этом я слышала. Но только, извини, это правило не человеческого общения, а общения слуги и господина. В случае, когда общение действительно человеческое, то есть — равное, следует, по-моему, поступать как раз наоборот: говорить то, что есть на самом деле.

— А почему ты так уверена, что твое видение единственно верное?

— Совсем не уверена. Но для этого и существует дискуссия. В случае человеческого общения. Между рабом и рабовладельцем она, разумеется, исключена.

— Может быть, может быть. Но, давай согласимся на том, что спорно и твое, и мое утверждения.

— Пусть так. Но беседа наша принимает все более философский характер, а мне бы хотелось простого ответа, без иносказаний. Впрочем, если ты не хочешь, можешь не отвечать. Переживу. Будем считать — проехали.

— Да нет, я же обещал. И потом вопрос я задал вовсе не для того, чтобы увести тебя в философские дебри. Он — прелюдия, так сказать, увертюра. А теперь, изволь, получи конкретный ответ. Ты ведь помнишь, как, примерно, за полгода, до того, как я тебя оставил, я спросил: что ты скажешь, если я уйду из бизнеса в политику?

— Прекрасно помню.

— Ты сказала: это зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «политика» Цитирую близко к первоисточнику?

— Цитируешь дословно. Но позволь и мне, тем более что речь идет о моем ответе. Дальше я сказала: если ты собираешься в депутаты, то это мало, что изменит, по крайней мере, на данном этапе. И для этого совсем не обязательно уходить из бизнеса.

— Правильно. А я спросил: а если не в депутаты?

— Тогда — куда? В исполнительную власть? Министром или заместителем? На меньшее — ты вряд ли согласишься. Это реально и перспективно. Но готов ли ты стать чиновником, пусть и крупным? И потом, тебе что, предложили пост, или ты намерен сам предлагать свои услуги?

— Снова верно. А я гнул свое: а если не чиновником?

— То есть — все-таки выборы?

— Угадала — Но куда же? В губернаторы? В мэры? Где? Москва, понятно, отпадает.

Область? Какая? И с чего ты взял, что тебя выберут в какой-то области? Ты — коренной москвич, живешь в Москве, здесь все твои капиталы… Провинциалы теперь сами с зубами, им варяжские князья не нужны.

— И тогда…

— И тогда ты сказал: а если посмотреть выше?…

— И ты рассмеялась. Нет, сначала ты все же переспросила: "…

Президентом, что ли? " А потом засмеялась.

— А потом извинилась — Да-а-а, разумеется, ты же такая воспитанная, тонкая и тактичная… Ты извинилась. Но потом очень ласково и очень доходчиво, как маленькому мальчику разъяснила мне, что я сморозил откровенную чушь, потому что… Ну, да ты, я думаю, помнишь все свои доводы?

— Помню, конечно. И скажу тебе больше: не знаю, как далеко ты продвинулся в своем становлении за эти полгода, но даже, если предположить, что очень далеко, все равно и теперь я скажу тебе тоже самое.

— Теперь-то конечно…

— Не надо! Ты знаешь, что я совсем другое имела в виду — Знаю. Ну, а другие люди считали совершенно иначе, и представь себе, не просто предложили мне попробовать свои силы, но и разработали целую программу. Детка! Да, да я знаю, на телевидении ты играла в политику, вернее около политики. И тебе казалось, что ты хорошо разбираешься во всем механизме власти. Иллюзия! Ты видела только самую вершину айсберга, то, что хотят показать «пиплу», но настоящие механизмы упрятаны глубоко.

— И тебя к ним допустили?

— Почти. Ты, между прочим, была права, когда смеялась, потому что тебе представлялся я — одинокий ковбой, решивший въехать в Кремль на своем мустанге. Это, и вправду смешно. Но уже тогда у меня на столе лежала технология. И какая технология! Однако, сейчас я знаю, что и она — ничто. И с ней одной, я точно так же исполнил роль классического ковбоя — неудачника, как и без нее. Потому что главное на Олимпе, это чтобы тебя захотели видеть каким — ни — будь: отраслевым Богом или самим Зевсом. Тогда заработает технология и очень даже славно заработает. И все. И шапка Мономаха у тебя на голове, или в кармане, это уж как тебе больше нравится, потому что ты теперь — Главный. Я внятно объясняю?

— Вполне. Одно только уточнение: кто формирует команду богов, включая самого Зевса. Кто должен захотеть увидеть тебя в ее рядах?

— Это хороший вопрос. Но, увы. Ответа не будет.