Улыбки уличных Джоконд - Александр Михайлович Пензенский

зашагал дальше, прошел мимо залитых огнем витрин, посторонился, пропуская шумную толпу пестро одетых смеющихся барышень.

– Константин Павлович? – Он обернулся. У входа стояла Агата – наверное, только что вышла на улицу. – Вы к нам не зайдете? Я скоро буду выступать.

Маршал подошел к девушке, прикоснулся пальцами к шляпе:

– Добрый вечер. Признаться, мне сейчас не до поэзии.

Но Агата ухватила его под локоть и потащила внутрь.

– Только не подумайте, что я вас подкараулила. Просто вышла подышать свежим воздухом перед своим номером, а тут вы такой мрачный бредете.

После такого длинного и наполненного событиями дня Константин Павлович даже не нашел силы сопротивляться и дал себя увлечь серебряному видению под электрические люстры шумного ресторанного зала. Агата усадила покорного Маршала за ближайший к сцене столик, сама что-то прощебетала подлетевшему фрачному официанту и скрылась за кулисами.

Стол мгновенно заполнился тарелками, блюдцами, фужерами и разноцветными бутылками, и Константин Павлович с удивлением вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего полудня. Сглотнув слюну, он махнул мысленно рукой, решая, что хватит на сегодня и волевых, и неосознанных решений, хватит терзаний, пора отпустить ситуацию. Налил себе рюмку водки из покрытого инеем графинчика, подцепил вилкой кусочек севрюги. Ледяной глоток моментально превратился внутри в огненную лаву. Константин Павлович быстро проглотил кусок копченой рыбы, практически не пережевывая, слегка откинулся на стуле, потянулся к галстуку, вспомнил, что тот остался где-то на аллее Таврического сада, налил себе еще водки, положил на тарелку холодной буженины.

И тут свет в зале погас, осталось лишь освещенное пятно на сцене, в которое медленно вошла Агата. Так же, как в прошлый раз, она охватила бледные плечи руками, прикрыла глаза, заговорила нараспев своим низким гипнотическим голосом:

Возьми мою руку

И в вальсе по кругу,

И не позабыть бы,

Клялись что друг другу

Любить до упаду,

Сминая преграды,

И не выбирая

Ни рая, ни ада.

И раз-два-три, раз-два-три,

Только в глаза смотри,

Чтобы до боли, до крика,

До дна внутри.

Песнями раненых

Дев нарумяненных

Мы разлетимся

С тобой по окраинам,

Гарью, пожарами,

Письмами старыми.

Главное, только

Возьми меня за руку.

Под нестройные хлопки Агата скрылась за кулисами, а через мгновение, в том же серебристом платье, но с шалью на плечах, сидела напротив Маршала.

– Ваши стихи? – Дождавшись ее кивка, он налил ей вина.

Та взяла хрустальный фужер за тонкую ножку, пригубила:

– Мои. Нравятся?

– Я не разбираюсь в поэзии.

Она обвела рукой с бокалом зал:

– А кто здесь разбирается? Давайте лучше выпьем.

Непроизвольно проследив за ее рукой, Константин Павлович изумленно поднял брови – через два столика от них в компании бутылки шампанского сидел Нейман. Он кивнул Маршалу, слегка покривил рот на Агату.

– Как продвигается ваше расследование? Нашли нашего Николя?

Константин Павлович обернулся на Агату, нахмурился:

– Увы, как в воду канул. Ни дома, ни здесь его не видели? Ведь так?

Он внимательно следил за мимикой собеседницы, но та ответила совершенно спокойно:

– Я точно его не встречала. Здесь он не появлялся, а искать встречи со мной где-то еще он вряд ли стал бы.

– Почему?

Она достала пахитоску, прикурила:

– У него сложилось неверное представление о моей доступности. И в недавнем прошлом он решил его подтвердить некими действиями. В результате схлопотал прилюдно по физиономии и больше со мной не здоровался. До сих пор.

– Давно это произошло?

– В середине лета. А как поживает ваша горничная? Она поправится?

Маршал хмуро кивнул:

– Поправится.

Налил себе еще рюмку, выпили. Агата молча наблюдала за его действиями, но когда он снова потянулся к графину, перехватила его руку.

– Она ведь не просто горничная, да?

Константин Павлович высвободил руку, отодвинул тарелку:

– Простите, но, думается, это не совсем ваше дело. Человек! – Откуда-то из-под земли вырос официант, Маршал расплатился, встал: – Хорошего вам вечера. – Он поклонился и повернулся к выходу. – Подождите! – Агата преградила ему путь. – Простите меня, пожалуйста. Я очень не хочу, чтобы вы на меня обижались. И собиралась попросить вас проводить меня до дома. Обычно я остаюсь здесь до утра – одной ночью страшно, особенно после всех этих убийств. А с вами не страшно. Обещаю не задавать неудобных вопросов.

Просьба прозвучала так неожиданно, что Константин Павлович сразу не нашелся что ответить, а после отказать уже было бы невежливо. Они спустились вниз, протиснулись через шумную буфетную и оказались на улице. Маршал направился к стоящему напротив входа экипажу, но Агата удержала его:

– Не стоит. Пройдемся пешком? Здесь не далеко. Я живу на Симеоновской[25] улице, за Фонтанкой.

Константин Павлович равнодушно пожал плечами, Агата взяла его под локоть, и они свернули на Садовую.

– Почему вы сегодня без галстука? И пуговиц нет.

– Так. Небольшое приключение.

Агата понимающе покачала головой:

– Дела полицейские? Ясно, тайны и секреты.

Константин Павлович промолчал. В тишине они дошли до Инженерной, повернули к площади, и тут Агата вдруг неожиданно спросила:

– Расскажете про нее? Вы ее любите?

Маршал резко остановился:

– Вы же обещали?!

Агата лукаво улыбнулась:

– Я вас обманула. Но вы же не бросите меня посреди улицы – рыцари так не поступают. – Это прозвучало так искренне и как-то по-детски, что Константин Павлович не выдержал и улыбнулся в ответ. Агата снова взяла его под руку и направила к реке. – Поговорите со мной. Я же вижу, что вы весь как чайник на плите: еще чуть-чуть – и взорветесь. Я человек чужой, может случиться, что мы и не увидимся больше. К тому же я женщина, может, сумею и советом помочь.

И Константина Павловича прорвало, будто он только и ждал этих слов. Они стояли на мосту, он смотрел на черную бликующую воду и говорил, говорил. Будто нуждаясь в физической опоре, он вцепился в железную ограду, словно канатоходец в свой шест. А Агата молча слушала со вниманием, склонив голову – ни оханий, ни восклицаний, просто грустно смотрела на профиль мужчины, который, похоже, в первый раз так долго и так открыто рассказывал о своих чувствах. Иногда он подолгу замолкал, захваченный каким-то воспоминанием, и она терпеливо ждала, пока он очнется.

– Я понимаю, что многое делал не так, но и как жить дальше без нее, я не представляю. – Констатин Павлович подвел наконец итог своей исповеди, отпустил плывущий в ночи мост и