Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века - Геннадий Аркадьевич Шевченко

дешевые одноместные номера, но также с цветными телевизорами фирмы «Филипс» с большим экраном и кухнями, где можно было готовить пищу и тем самым экономить суточные.

Жизнь в Женеве показалась мне райской. У меня была любимая работа, я готовил материалы и документы для представителя СССР в Комитете по разоружению посла В.И. Лихачева, проекты его речей, переводил различные документы с русского языка на английский, присутствовал на заседаниях комитета в Женевском Дворце наций и на различных приемах и обедах с иностранными дипломатами, был также шефом протокола делегации, следил за правильной организацией различных встреч посла. Режим работы был весьма вольготным — два часа обеденный перерыв, во время которого нас на машине, выделенной для делегации, отвозили в отель, где можно было не только пообедать, но и поспать.

Конференция (Комитет) по разоружению — постоянно действующий многосторонний переговорный форум в области разоружения и контроля над вооружениями. Он был создан в соответствии с резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН в 1961 году под наименованием Комитета по разоружению в составе 18 государств. В 1969 году число стран — членов Комитета возросло до 26, в 1975-м — до 31, а в 1978-м — до 40 государств. С 1984 года комитет был переименован в Конференцию по разоружению, в состав которой позднее вошли 66 государств, включая пять официальных ядерных держав — Россию, США, Великобританию, Францию и Китай.

После моей первой командировки в Женеву отец пригласил к себе в гости посла В.И. Лихачева, когда тот осенью 1977 года приехал на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Теперь мне была гарантирована следующая поездка, ибо в отделе царила сильная заинтересованность «заслужить» поездку в Женеву, и все сотрудники предпринимали все от них зависящее, чтобы их включили в состав делегации (в период временной командировки полностью сохранялся мидовский оклад и выплачивались суточные в размере 750 долларов в месяц).

15 сентября 1977 года я был назначен на должность старшего референта.

В начале февраля 1978 года меня стали оформлять для очередной поездки в Женеву. Однако меня смутил следующий факт. Первый раз я выезжал в Женеву в качестве эксперта делегации, имевшего 15-процентную надбавку к суточным. Теперь же этой ' надбавки меня лишили. Я узнал от П.Х. Абдуллаева, что приказ о составе делегации подписал новый первый заместитель министра В.Ф. Мальцев, который считал, что младших дипломатов не следует оформлять в качестве экспертов. Однако сейчас я думаю, что Мальцев был в курсе телеграмм резидента КГБ в Нью-Йорке о моем отце, и это послужило дополнительной причиной лишения меня вышеуказанной надбавки. Тогда мне было обидно, ибо такое правило не распространялось на С.Б. Бацанова, который, так же как и я, имел дипломатический ранг атташе. Я решил обратиться за помощью к заместителю министра И.Н. Земскову, который был весьма влиятелен и отец его хорошо знал. В частности, в 1977 году Земсков подписал мне письмо к профессору С.Н. Федорову, чтобы он принял меня для консультации в связи с моей высокой близорукостью.

Однако потом я передумал обращаться к Земскову — ведь приказ уже подписан. Интересно мнение о Земскове бывшею заместителя министра М.С. Капицы. Он считал, что «Земсков выполнял функции обслуживания семьи Громыко, прислуживал его жене и имел связи с КГБ. Он был «домашним замминистра». Лидия Дмитриевна Громыко давала ему поручения, если нужно было кого-нибудь устроить в МГИМО, получить квартиру и т. д.». И.К. Перетрухин пишет в своей книге, что связь начальника службы безопасности МИДа М.И. Курышева с министром по всем вопросам осуществлялась через Земскова. Один из его друзей, который проживает в нашем доме, сообщил мне в 2003 году, что Земсков якобы даже имел воинское звание генерал-лейтенант КГБ. Кстати, мой отец также дружил с Земсковым и разрешил мне обращаться к нему за помощью по любым вопросам. Я не исключаю того, что Земсков мог посоветовать резиденту КГБ в Нью-Йорке прекратить наблюдение за моим отцом или не реагировал на жалобы генерала Дроздова. Перетрухин отмечает, что, будучи неизлечимо больным (у него был рак легких) и хорошо понимая, что катастрофа может наступить в любой момент, Земсков оставил своей матери конверт, который должен был быть вскрыт в случае его внезапной смерти. В находившейся там записке было сказано, что ключи от его личного сейфа должны быть незамедлительно переданы только М.И. Курышеву, что и было сделано. Следовательно, Земсков доверял информацию, которой он владел, только КГБ, а не Громыко, хотя и был к нему близок.

По совету друзей в МИДе и тещи, чтобы сэкономить валюту в Женеве на нужные, дефицитные вещи, я закупил в Москве много продуктов, в том числе в спецбуфете (его называли «посольским») на седьмом этаже министерства, где «столовались» послы и заместители министра иностранных дел. На девятом этаже был также спецбуфет для дипломатов рангом пониже. Однако я туда не ходил, ибо там не было особо дефицитных продуктов. Сначала заведующая «посольским» буфетом прогнала меня, но после того, как она обслуживала Громыко с женой на квартире моего отца в Нью-Йорке в 1976 году, мнение заведующей буфетом изменилось. Я стал регулярно покупать там дефицитные продукты (с разрешения отца). Некоторые послы смотрели на меня, молодого дипломата, осмелившегося часто заходить в «святая святых», с большим удивлением. Один раз я увидел, как заведующая буфетом положила на тарелку бутерброд, намазанный толстым слоем черной икры. Я поинтересовался, для кого он предназначается. Она ответила, что для министра. «А не вредно ли ему в таком возрасте?» — спросил я. «Не вредно», — сказала она, улыбаясь.

Пользуясь положением отца и его близостью к министру, я никого не боялся и не заискивал перед мидовским начальством (однажды меня вызвал к себе грозный заместитель министра Я.А. Малик, которого дико боялись все подчиненные. Я вел себя абсолютно спокойно и не раболепствовал перед ним, как другие дипломаты), рассказывал сослуживцам политические анекдоты, иногда играл в шахматы с С.Д. Чувахиным в рабочее время. Кстати, Малик, рыкающий как лев на своих подчиненных, вел себя как мышонок в присутствии Громыко. Во время своей последней поездки в Москву осенью 1977 года отец даже сделал мне замечание. Он отметил, что я слишком много болтаю, и предупредил меня о более осторожном поведении. Не знаю, заботился ли он обо мне или о себе. Ведь отец уже как два года сотрудничал с ЦРУ.

Интересно, что во время работы моего отца на ЦРУ моя мама водила жену Громыко по магазинам Нью-Йорка и покупала ей на деньги отца подарки. Как отмечает И.К. Перетрухин, дорогие вещи моя мама «чаще пересылала через других