Американские каникулы - Эдуард Лимонов

Злодеи в ТВ, быстро мелькая лопатами, вырывали гроб из земли.

На следующий день, около 11 часов, разваливаясь на части от усталости, мы понюхали кокаина, влезли в «бьюик», и она отвезла меня в Иммигрэйшан Сервис на Федеральной площади, где у меня был в тот день апойнтмент.

— Позвоню тебе вечером, — сказал я ей, прикрывая дверцу машины… Я не позвонил ей вечером и не позвонил ей никогда. Зачем, ей-Богу? Следующая наша встреча была бы неинтересна. И я и она, мы присовокупили друг друга к нашим альбомам воспоминаний, и возможно, сейчас в Нью-Йорке она как раз рассказывает подруге: “Был у меня однажды и русский парень. Он был писатель…

Юбилей дяди Изи

Теперь я знаю, как они становятся Мейерами Ланскими или Лемке-бухгалтерами. Я увидел своими глазами. Я присутствовал на одном из эпизодов «Крестного отца», проигранном передо мною жизнью.

Я застрял той весной в Лос-Анджелесе. Я и Виктор сидели в русском ресторане «Мишка» на Санеэт-бульваре, пили водку, и он сказал мне:

— Я еду на юбилей к дяде Изе. Поехали со мной. Не пожалеешь. Уверен, что тебе будет интересно. — И увидев скептическую гримасу на моем лице, выдал мне справку: — Дядя Изя — мультимиллионер и мафиози. Доказать это, наверное, никакой суд не сможет, но сам факт, что он, приехав пять лет назад из Кишинева, сделал огромные деньги в констракшэн-бизнес, говорит сам за себя. Всем известно, кому принадлежит в Штатах констракшэн-бизнес…

По непонятным мне причинам адвокат Виктор опекал меня и считал почему-то своей обязанностью меня развлекать. Ловкий, циничный или желающий казаться таковым, злой, Виктор гордился своей профессией. Неизвестные мне деловые операции связывали его с хорошо откормленными типами в расстегнутых до пупа рубашках и с золотыми цепями вокруг красных шей, время от времени подходившими к нашему столу, чтобы с ним поздороваться.

— Поехали, — продолжил он соблазнение, — посмотришь, как евреи выебываются. Он себе целый замок построил над обрывом, этот старый козел! Бассейн, по дому снизу доверху по всем пяти этажам лифт ходит… Слуги, растения…

И, стряхнув пепел с «Марлборо», Виктор хрипловатым голосом пропел несколько строчек воровской русской песни:

— Там девочки танцуют голые,Там дамы в соболях.Лакеи носят вина,А воры носят фрак!

Мы встали и направились к выходу через весь шумный ресторан «Мишка». На сцену как раз вышла полупьяная певица Галина, и публика, состоявшая в основном из евреев-эмигрантов, шумно захлопала. У исполнительницы русских и цыганских песен был хороший голос, высокая и красивая, она пользовалась популярностью. Начинался еще один вечер в «Мишке».

— Ха, сейчас ты увидишь еще более густую смесь… — сказал Виктор, когда мы оказались за дверью.

И Виктор поморщился. Непонятно было, нравится ли ему густая смесь или он осуждает. Или ей завидует.

Его мощный серый «крайслер» доставил нас вверх, на холмы, выше лос-анджелевского смога, туда, где живут богатые. Когда мы выехали на черный асфальт частной дороги, лишь по одной стороне которой, на низвергающемся в долину крае обрыва возвышались жилища тех, кто сделал свои деньги, пошел дождь. Тихий и мягкий, но тропически густой, он быстро закрасил переднее стекло. И Виктор включил щетки. Примитивные роботы, заменяющие труд клошара с тряпкой в черных руках, сгибаясь худыми коленями саранчи, монотонно исполняли свои упражнения. Снова и снова.

Мы прибыли далеко не первыми. Прыщавый толстоногий юноша в джинсовых шортах, с красным флажком в руках, рассеянно заметался, пытаясь отыскать для нас место парковки. Уже несколько десятков автомобилей скатывалось вниз вдоль дороги, уткнувшись мордами в тщательно забетонированный срез скалы или в полутропические мексиканские кустарники. Мы отдали «крайслер» юноше, Виктор взял с заднего сиденья сверток — подарок, и мы пошли к замку дяди Изи. Короткий дождь прекратился. Остро пахло мокрым лимоном в жарком банном воздухе. Только два этажа возвышались, облицованные розовым мрамором или подделкой под мрамор, над уровнем дороги.

— Похоже на мавзолей или баню… — шепнул я Виктору.

Мы взошли по ступеням. У широко раскрытых высоких двустворчатых дверей в дом стояла крупная дама с живым потрескавшимся лицом, обильно украшенным золотом. Золотые массивные серьги с зелеными камнями (изумруды, предположил я), а в полутьме ее рта приветливо мелькнуло еще несколько золотых пятен.

— Поздравляю, Роза, с новорожденным! — сказал Виктор, поцеловав даму в щеки и потом в губы. — Вот привез вам писателя.

Дама Роза улыбнулась нам всем лицом: тяжелым подбородком, подведенными синими глазами, жирной губной помадой стареющей еврейской красавицы. В свое время она была, без сомнения, гуд бэд джуиш герл[39] — была строптивая и любвеобильная, но, отгуляв свое, утомившись, вышла замуж за бизнесмена Изю, нарожала ему детей и сейчас иронически, но прилежно выполняет роль хозяйки дома, матери и жены.

— Здравствуйте, писатель! — сказала она. — У нас сегодня будет целый стол писателей и журналистов. — Она назвала фамилии редактора русской газеты, издающейся в Лос-Анджелесе, редактора русского журнала, издающегося в Израиле, и еще пару фамилий, совсем мне неизвестных. — Спускайтесь вниз, «сам» должен быть в большой гостиной или у бассейна.

Через открытые двери зала, в котором мы находились, я смог разглядеть еще по меньшей мере два зала, обильно заставленных шкафами с посудой и хрусталем, устланных коврами и сверкающих свеженатертым паркетом. Юноша в белой паре, с галстуком и почему-то в ермолке, приколотой к волосам, открыл перед нами тяжелую дверь лифта. Мы поехали вниз, Виктор, прижимая к бедру подарок.

Из лифта мы вышли на террасу, уставленную рослыми пальмами в кадках. Посередине террасы голубел обширный бассейн, а в нем покачивалась надувная шлюпка. Вокруг бассейна, у пальм, стояли группами гости. Терраса вся висела над туманной долиной, на дне которой, неразличимый сейчас, должен был находиться, по моим расчетам, Лос-Анджелес. От бездны террасу ограничивал металлический забор с перилами, достигающий уровня груди взрослого человека.

— «Сам» вон, видишь, в белом шелковом пиджаке! — Виктор указал мне на группу коренастых мужчин, возглавляемую крупнолицым, обильно загорелым типом в очках с затемненными стеклами.

Дядя Изя держал в руке рюмку с ярко-желтым напитком и показывал другой рукой в пол террасы. Вдруг топнул по полу ногой. Другие тоже топнули.

Мы приблизились к группе.

— Поздравляю дядю Изю с наступающим юбилеем, — сказал Виктор и от бедра понес руку по направлению к дяди Изиному небольшому, но широкому животу, выступающему из расстегнутого пиджака (живот был затянут в белую трикотажную рубашку поло), — скромный подарок.

Дядя Изя взял сверток. Поглядел на Виктора, потом на меня, стоящего рядом с Виктором.

— Спасибо, Витюша, сладкий, — произнес он наконец и передал сверток оказавшемуся рядом усатому и мускулистому молодому человеку. И хлопнул Виктора по плечу.

— Вот, привез вам Лимонова, — подтолкнул меня Виктор.

— Поздравляю. Желаю вам успехов, — сказал я.

— Спасибо… спасибо… — Дядя Изя некоторое время разглядывал меня плохо видимыми мне под затемненными стеклами глазами. — Как же, слышал о вас, читал, — неожиданно объявил он. И приветливо исказив физиономию, протянул мне руку.

Мы обменялись рукопожатием, а Виктор прокомментировал вслух:

— Дядя Изя любит читать и хорошо знает русскую литературу.

— Возьмите себе выпить, хлопцы, — дядя Изя, взяв нас за плечи, повернул нас лицами к дому. — Вон видите, на нижнем этаже — бар. А еще один на третьем. — И он подтолкнул нас в сторону дома.

Мы ушли с террасы в указанную хозяином дверь и обнаружили там хорошо оборудованный бар со стойкой, высокими стульями, диванами и несколькими столами. Бар мог спокойно потягаться с баром небольшого отеля. Несколько барменов, один в белой куртке, распоряжались за стойкой.

— Эдик! — На меня выпрямился от одного из столов худой, с крутой шапкой крупно завитой листвы волос, некто. Шапка с сединой. — Да ты помнишь ли меня? — засомневался он первым. — Я — Мишка, Мишка Козловский, кинооператор. Помнишь, я приходил к тебе в Москве? Ты тогда жил на улице Марии Ульяновой. Я приносил тебе перешивать брюки из израильских посылок…

Тут я его вспомнил. Вместе с еще одним типом, кинорежиссером, они сняли неплохой фильм об одном из важнейших событий гражданской войны в России — о путче левых эсеров. Теперь он жил здесь и работал в Голливуде. Говорили, что успешно. Я присел рядом с ним и его компанией, состоящей из нескольких уже подвыпивших мужчин, двое из них были американцы с банальнейшими именами — Джон и Стив — и такими же, как имена, банальнейшими физиономиями, и девушки Анны — широкотазой, с голубыми глазами и крупной грудью. Так как все гости дяди Изи, кроме меня, были, по утверждению Виктора, евреями, то нет нужды упоминать, что и Анна была еврейской девушкой. Мишка Козловский называл ее «моя актриса». Актрисой ли была Анна в Голливуде или в Мишкиной жизни? То, что с Мишкой ее связывали неделовые отношения, нетрудно было догадаться — время от времени они вдруг непроизвольно касались друг друга таким постельным образом и в таких местах, что сомнения быть не могло — они были любовники.