Эксодус (Книга 3, 4 и 5) - Леон Урис

- Не будь ты таким нетерпеливым, Маленький Гиора. Ты еще поймешь, что самое худшее в подполье это то, что приходится ждать. Я частенько задаю себе вопрос: а чего, собственно, мы ждем?

- Мне уже приходилось жить в подполье, - живо ответил Дов.

- Знаю. - Акива встал и потянулся. - Ждать, ждать и снова ждать. Ты еще очень молод, Дов. Ты должен научиться быть не таким серьезным и натянутым. Это всегда был один из моих недостатков. Я тоже всегда весь отдавался делу. День и ночь я работал для дела.

- В устах Акивы это звучит странно.

- В мои годы люди начинают болтать всякое. Мы ждем. Чего? Возможности окунуться в новое ожидание. Если мы попадемся, мы в лучшем случае отделаемся ссылкой или пожизненным заключением. Нынче они чаще всего вешают и пытают. Вот поэтому я и говорю - не надо быть таким серьезным. У нас много девушек-маккавеек, которые были бы очень рады познакомиться с Маленьким Гиорой. Почему бы тебе не пожить, пока живется?

- Я к этому равнодушен, - твердо ответил Дов.

- Ишь ты, - засмеялся старик. - Может быть, у тебя есть девушка, и ты просто скрыл это от нас.

- У меня была девушка, - ответил Дов, - но теперь с этим покончено.

- Придется мне сказать Бен Моше, чтобы он тебе подобрал другую; ты бы тогда мог выйти с ней погулять.

- Мне никого не надо, и никуда я отсюда не уйду. У меня нет важнее дела, чем сидеть в штабе.

Старик снова прилег и задумался. Затем он опять заговорил.

- Ты неправ, Гиора, ты очень, очень неправ. Самое важное дело на свете, это вставать утром, отправляться в поле, работать там, затем возвращаться вечером и знать, что у тебя кто-то есть дома, кого ты любишь, и кто любит тебя.

Старик снова ударился в сентиментальность, - подумал Гиора. Чернила уже высохли. Он прикрепил фотокарточку. Акива задремал на койке, а Дов снова зашагал по комнате. После того как он отослал письмо миссис Фрэмонт, стало еще хуже. Теперь ему все время хотелось участвовать в операциях. Рано или поздно он попадется англичанам, те повесят его, и тогда будет покончено со всем.

Никто не знал, что он именно оттого так безумно храбр, что ему на все наплевать. Он ничего так не желал, как погибнуть от неприятельского огня. Ему снова снились кошмары, и Карен больше не появлялась между ним и дверцой, ведущей в газовую камеру. Теперь она уедет с миссис Фрэмонт в Америку. Это хорошо. А он будет ходить на задания, пока не попадется, потому что не имеет никакого смысла жить без Карен.

Тем временем человек пятьдесят переодетых полицейских незаметно подбирались к зданию штаба. Они действовали быстро, одного за другим сняли и увели часовых, не дав им предупредить штаб. Затем они окружили плотным кольцом весь квартал.

Пятнадцать полицейских, вооруженных полуавтоматами, слезоточивыми бомбами, топорами и кувалдами, спустились в подвал и заняли позицию у двери штаба.

В дверях раздался стук.

Акива вздрогнул.

- Это, наверно, Бен Моше и Нахум. Поди открой им дверь, Дов.

Дов осторожно надел сначала цепочку, затем приоткрыл дверь. В ту же секунду кувалда обрушилась на дверь, и дверь отлетела в сторону.

-Англичане! - взвизгнул Дов.

Акива и Маленький Дов попались!

Эта ошеломляющая весть была у всех на устах. Легендарный Акива, который больше десяти лет водил англичан за нос, попался наконец.

"Измена!" кричали Маккавеи. Они обвиняли во всем Хагану. Ведь Бен Моше и Нахум встречались с Зеевом Гильбоа. Либо он сам, либо какой-нибудь другой ангент Хаганы пошли за ними следом и установили, где расположен штаб. Как иначе его могли выследить? Обе организации были снова на ножах. Маккавеи не скупились на обвинения. Ходили сотни слухов о том, каким именно путем Хагана предала Маккавеев.

Британский губернатор Палестины потребовал немедленного суда над задержанными, с тем чтобы приговор еще больше деморализовал Маккавеев. Ему казалось, что если англичане быстро приговорят Акиву, это в какой-то мере восстановит авторитет британских властей и положит конец деятельности Маккавеев, так как старик Акива долгие годы был движущей силой террористов.

Губернатор распорядился, чтобы суд был тайным. Фамилию судьи, ради его же безопасности, тоже держали в тайне. Акива и Маленький Гиора были приговорены к смертной казни через повешение. Казнь должна была состояться спустя две недели после вынесения приговора.

Обоих посадили в неприступную тюрьму Акко.

В своей ретивости губернатор допустил роковую ошибку. Он не допустил на суд журналистов. Меж тем у Маккавеев всюду - особенно в США - были очень влиятельные друзья, которые оказывали им всяческую, в том числе и финансовую, помощь. Вопрос о виновности или невиновности Акивы и Маленького Гиоры совершенно утонул в страстном взрыве, последовавшем за преданием гласности вынесенного приговора. Подобно инциденту с "Эксодусом", приговор, вынесенный двум Маккавеям, вызвал ожесточенные нападки на англичан. Журналисты раскопали и опубликовали биографию Дова, все, что ему пришлось вынести в Варшавском гетто и в Освенциме, и это вызвало бурную волну сочувствия по всей Европе.

Особое возмущение вызвало то обстоятельство, что суд был тайным. Фотографии восьмидесятилетнего Акивы и восемнадцатилетнего Маленького Гиоры, пророка и его ученика, производили глубокое впечатление на воображение читательской публики. Журналисты требовали свидания с осужденными.

Сесиль Брэдшоу входил в ЮНСКОП и находился как раз в Палестине. Наученный опытом "Эксодуса", он знал, к каким последствиям может привести вся эта шумиха. Посовещавшись с губернатором, он тут же потребовал указаний от Министерства колоний. Инцидент выставлял англичан в очень дурном свете, и это как раз тогда, когда в Палестину приехала комиссия ООН. Вместо того, чтобы прекратить деятельность Маккавеев, все это дело могло вызвать новую волну террора. Брэдшоу и губернатор решили действовать без проволочек и показать всему миру, что британское правосудие умеет и прощать. Ссылаясь на крайне юный возраст Дова, а также на глубокую старость Акивы, они объявили, что осужденным разрешается просить о помиловании и что британские власти удовлетворят эти ходатайства. Это заявление действительно приостановило бурю протеста.

Губернатор и Брэдшоу съездили в Акко, чтобы лично передать эти хорошие вести Акиве и Дову. Осужденных повели в кабинет начальника тюрьмы, где двое высших сановников без околичностей изложили им суть предложения.

- Мы люди рассудительные, - сказал губернатор. Мы привезли вам на подпись вот эти ходатайства. Официально это - ходатайства о помиловании, но, между нами, это чистая формальность... предлог, так сказать.

- Вам нужно всего лишь подписать эти бумаги, - сказал Брэдшоу, - и мы заключим с вами честный уговор. Мы вывезем вас из страны, вы отбудете небольшой срок в одной из наших колоний в Африке, а через несколько лет все это дело совершенно забудется.

- Я вас не совсем понимаю, - ответил Акива. - Почему это мы должны отбывать какой-то срок в Африке? Мы никакого преступления не совершали. Мы всего лишь боремся за наши естественные и исторические права. С каких это пор солдат, сражающийся за свою родину, - преступник? Мы - военнопленные. Вы не имеете никакого права приговорить нас к какому-то сроку. Мы находимся в стране, оккупированной врагом.

Лоб губернатора покрылся потом. По всему было видно, что сломить старика будет нелегко. Он не раз слышал все эти доводы из уст фанатичных Маккавеев.

- Послушайте, Акива. Мы приехали не для того, чтобы вести с вами политические дискуссии. Речь идет о вашей жизни. Либо вы подписываете эти ходатайства о помиловании, либо мы приведем приговор в исполнение.

Акива посмотрел на двух англичан, на лице которых можно было прочитать, насколько они обеспокоены. Ему было совершенно ясно, что англичане пытаются либо добиться какого-то преимущества, либо исправить какую-то ошибку.

- Послушайте, юноша, - обратился Брэдшоу к Дову. - Ведь вам не хочется болтаться на веревке, правда? Возьмите вот и подпишите, а вслед за вами подпишет и Акива.

Брэдшоу придвинул к нему ходатайство и достал свою авторучку. Дов посмотрел некоторое время на документ, затем плюнул на него.

Акива посмотрел на двух оторопевших от неожиданности англичан.

- "Своими же устами ты вынес себе приговор" - презрительно изрек он.

В печати под аршинными заголовками появились сообщения об отказе Акивы и Маленького Гиоры подписать ходатайства о помиловании. Все газеты истолковывали этот отказ как драматический протест против англичан. Десятки тысяч евреев Палестины, которые до этого не питали особых симпатий к Маккавеям, пришли в восторг от поступка осужденных.

Наутро старик и юноша стали олицетворением духа еврейского сопротивления.

Вместо того, чтобы нанести удар Маккавеям, англичане вот-вот создадут двух мучеников. Им не осталось ничего другого, как назначить срок казни: ровно через десять дней.