Мистик Томас Свит - Евгений Александрович Козлов

ангела хранителя, лишь слово, именно в тот роковой момент, когда мы уже бездумно занесли ногу над пропастью. Я слышу, но противлюсь, стараюсь не замечать, потому и глух, вдобавок еще и нем.

Более уважаемый столичный врач, тщательно осмотрев мое горло, в итоге осмотра произнес неутешительный вывод, потрясший всех, он предполагал, что я самолично отказываюсь говорить по собственному желанию, так как видимых и косвенных повреждений речевого аппарата не обнаружилось. Отныне на меня взирали не только как на больного, диагноз сумасшествия читали в моем поведении, меня начали вдруг, то ли пуще жалеть, либо льстиво презирать.

Детей, которые поздно начинают говорить считают глупыми, недоразвитыми, отсталыми, к сожалению, всю последующую жизнь будут ставить аналогичное клеймо, если человек малообщителен, то он, по мнению общества, есть никто. Казалось бы, мелочь, всего лишь речь, ведь для изъяснения существует великое множество способов, жесты, эмоции, чувства, поступки, творчество, но как ни странно и чересчур завышено во главе стоит общение. Как так вышло, трудно понять, одно ясно, стоит его исключить, и люди сразу отвернутся, начнут давить, порою унижать и, в конце концов, скажут, что его будто нет, он выпал из жизни, ты вообще не живешь, раз не желаешь разговаривать с нами. Так становятся изгоями, из-за одной нелепой мелочи, они всего лишь мало говорят, при этом спешат помочь ближнему делом, но вопреки добродетелям остаются в замкнутой тени.

Карета неспешно двигалась по твердому грунту, из окна открывался чудесный вид на заснеженные долы. Я пытался смотреть в одну точку, дабы скрыться от проницательного взора Агнетты. Вот-вот она задаст мне каверзный вопрос по поводу предстоящей свадьбы, или снова попытается приласкать меня как кота, и мне вновь придется отбиваться от нее четкими местами резкими фразами, наполненными моралью, словно актер повторять один и тот же текст. Путешествие затянулось, сам смысл похода отчетливо не вырисовывался, свежий воздух все же имеет целебные свойства, развеяться нужно было определенно, соприкоснуться с чужеземной природой, познакомиться поближе с будущей супругой. Почему я так холоден, могу безоглядно обрести с ней счастье, больше не буду чувствовать себя одиноким, буду согрет теплом прикосновений и познаю таинство поцелуя, но, нет, что-то в этом есть порочное, отталкивающее. Я человек, который живет одним днем, много ли совершаю значимых поступков, оставлю ли после себя хотя бы что-нибудь, ничего, вся эта канитель по поводу помолвки полностью выбила меня из привычной колеи, приходится задумываться о будущем, кажется, я начинаю все глубже утопать в суете. Агнетта сидела напротив, я же не удостаивал ее и поворота головы, вполне умышленно строил франта, в ее девичьих глазках должно быть казался, дерзок, как излияние силы, непривычно общество леди столь близкое, тут ничего не поделаешь, в скором времени свыкнусь, с будущими обязательствами и укоренившейся ответственностью.

Стоит мне представить опечаленные очи Агнетты, смотрящие с вопросом, я невольно размякаю, настороженность исчезает, и я слабею в клевете над своими устоями, делаю лишь один взмах, дабы поощрить неискушенную особу своим вниманием. Я повернулся. Но напротив меня сидела не Агнетта, а Бела, она прекрасна, с прощальным взором, заключая в себе всю скорбь мира, но пылинка надежды будто мерцала в ее непроницаемой душе. Нимфа безмолвна, она протягивает руку и передает мне загадочные карточки. Я неуверенно беру и читаю, на первой было написано – “Никогда”, на второй – “Никогда”, и на третьей также трагично – “Никогда”.

Я просыпаюсь с отчетливым осязаемым сновидением. Матушка стоит передо мной и легко касается моего плеча, она взволнована и нетерпелива.

– Просыпайся. Приехала Агнетта, для того чтобы навестить и высказаться. – сказав, она уходит, оставив меня в ожидании.

Вскоре обонянием я уловил знакомый аромат недорогих свежих духов, она приближалась, тщательно отмеривая каждое слово, в каком настроении и каковы намерения ее, мог только гадать, но всё равно бы ошибся, ведь леди столь непредсказуемы. Ее речь была готова, она говорила тихо, будто успокаивала меня, без фальши и чопорности, без напора и натянутости, лишь голая правда. Но наша помолвка расторгнута, измена на лицо, однако давал ли я повод, и обещание вечной верности, нет, лишь формальности связывали нас, все же она живой человек, рассказывать письменным текстом о случившемся я не хотел, пусть останется тайной.

Она говоря, подошла к моей кровати, словно к тяжелобольному, в глазах ее читалась жалость, раньше не видел Агнетту такой. Я лежал, не двигался, слушал.

– …Я так беспокоилась о вас. Пожалуй, весьма неоднозначно было отправляться в столь опасное путешествие, но вы поправитесь, я знаю, доктор говорит это сильный испуг, либо вы зажали нерв, потому неспособны говорить. Мы обязательно что-нибудь придумаем, вот увидите. Вы заговорите.

Агнетта всегда отличалась праздным оптимизмом, как впрочем, женщин задумчиво меланхоличных с явной отстраненностью от внешнего мира не так много, успокоение от невзгод они ищут в беседах, сладком или в приобретении вещей. Она обычно действовала подобным образом, всюду улыбалась и была приветливой, однако солнечное настроение порою возникает в отношении симпатизирующих ей людей, с остальными же сдержанно холодна, главное – выгодно или не выгодно. Впоследствии в ней укоренится этот циничный оптимизм. Она многого добьется, имея такой располагающий подход к жизни, будет счастливой, но когда приходят мысли о потере всего этого изобилия благ, как неотвратимая смерть, тогда она всячески начинает обманывать себя, снова улыбаясь. Жалкое зрелище, самообман. Мне приходилось всё это видеть и слышать, она суетилась, имея на то эгоистичные желания.

– Как только вы поправитесь мы поженимся. – повторяла она неоднократно.

Для меня сей фраза прозвучала как вопрос, на который неминуемо предстояло ответить, и ответ не заставил себя ждать, впереди мне зададут три вопроса, но ответ всего один. Указав перстом на листок бумаги, Агнетта сразу сообразила мою потребность в изъяснении, подала чернила и перо. Я скорописью начертал всего одно роковое слово – никогда. Можно обвинить меня в бессердечности, но леди просто села на хрупкую неуверенную ветвь, которая вот-вот оборвется, переломится, и ей придется перелететь на другую, ее вины нет, она не любит меня, никогда не любила, она не знает, что есть любовь, для нее любовь это совокупность земных благ, счастье и подобное. Она даже не подозревает, что любовь есть страдание, самопожертвование, смирение, любовь это боль, преодолевая которую, понимаешь всю ценность и безграничность сострадания, ей, к сожалению, эта непреложная истина неведома. Далее она будет продолжать обманывать себя, обложив себя драгоценностями, и лаской слов, будет ощущать внутреннюю пустоту и надменность чувств. Ведь любовь можно доказать лишь двумя известными способами: самопожертвованием и верностью, одно миг, второе