«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - Александр Мартынов

Итак, за период «зубатовского» руководства у Азефа, вероятно, было 2–3 руководителя Зубатов, Медников и, может быть, и ещё кто-то. Итого с прежними уже 5–7 руководителей!

С 1902 года Азефа передают Л. Ратаеву. В то же время он видится с директором Департамента полиции А. Лопухиным; прибавим и их в наш счёт: итого около девяти руководителей!

С 1903 по 1906 год Азеф отходит от сотрудничества[73], затем возвращается; некоторое время им руководит П.И. Рачковский, возможно с кем-нибудь из своих доверенных лиц; наконец, Азеф поступает в распоряжение А.В. Герасимова. Итого, в общем, не меньше целого десятка руководителей за 15 лет сотрудничества! Нужно признать при этом, что только два руководителя Азефа отвечали вполне своему назначению; это — С.В. Зубатов и А.В. Герасимов.

Таким образом, разбирая первый из поставленных нами вопросов: было ли руководство Азефом «непрерывным», было ли одно лицо, которому он мог доверять в смысле сохранности своей от «провала», — мы можем ответить отрицательно.

Разберём и другой из поставленных вопросов: как русская политическая полиция «гарантировала» Азефа от «провалов» и как она заботилась о нём? Русская политическая полиция «провалила» Азефа чуть ли не в первые же месяцы его сотрудничества из-за небрежности, неумения и слабости техники розыскного дела. Произошло это так. Азеф из Ростова-на-Дону удрал за границу в 1892 году, так как в Ростове выяснилась его связь с местной подпольной революционной группой. За границей он сходится с русскими политическими эмигрантами и через «ростовских» продвигается в кружки активных эмигрантов. Он решает использовать свои связи и знания об эмигрантах и завязывает сношения с Департаментом полиции; последний принимает его предложения, но тянет дело, и Азеф анонимно присылает предложения и начальнику губернского жандармского управления в Ростове-на-Дону. Последний по почерку узнаёт Азефа, и по его данным производит ликвидацию; при неосторожных опросах арестованных вскрывается, что сведения у жандармской полиции идут из-за границы; в эмигрантских кругах сразу же настораживаются против «ростовских» товарищей, и один из них открыто указывает на Азефа. Первые подозрения возникли… Правда, они скоро отметаются.

Подозрения относительно Азефа возникают, выдвигаются и отметаются в бесконечной череде. Вина в этих подозрениях очень часто лежит на деятелях розыска. Измена чиновников политического розыска Меньшикова и Бакая и указание ими на роль Азефа являются крупными недочётами политического руководства. Насколько, подчас явно, руководители Азефа «не щадили» его и подводили к опасности «провала», лучше всего вскрывает следующая история. В 1903 году некая Софья[74] Клитчоглу, ранее очень близкая по своей террористической деятельности к известному Гершуни и Боевой организации, возглавлявшейся последним до его ареста, создала на юге России небольшую террористическую группу и перебралась в Петербург для того, чтобы «поставить» покушение на Плеве. Как только Азеф узнал о планах Клитчоглу, он немедленно сообщил о них Л. Ратаеву; оба находились в то время за границей, но тотчас же выехали в Петербург для предупреждения готовящегося покушения. На почве последовавшего затем ареста Клитчоглу и её группы у Ратаева вышел большой конфликт с Департаментом полиции. Зная, что в скором времени предстоит арест Клитчоглу, Азеф, естественно, уклонялся от личной встречи с ней; Департамент полиции настоял на этом свидании для получения подробностей и обещал, что аресты не будут произведены в непосредственной близости от их свидания. Азеф на свидание пошёл и узнал от Клитчоглу все подробности как о составе группы террористов, так и об её планах. Все эти подробности были переданы Департаменту полиции; последний, из-за внутренних интриг руководителей политического розыска (начальник Петербургского охранного отделения, не то Я. Сазонов, не то полковник Кременецкий, теперь в точности не помню, кто именно из них, но думается мне, что полковник Я. Сазонов вёл интригу против Ратаева), не выполнил обязательства: арест Клитчоглу Петербургское охранное отделение произвело почти непосредственно вслед за её свиданием с Азефом.

По свидетельству Л. Ратаева, подобный нелояльный поступок политической полиции подействовал на Азефа самым удручающим образом. Азеф тогда же говорил, что в подобных условиях ему «становится трудным работать» на полицию.

Несколько позже сложилась неблагоприятная для «психики» Азефа, как сотрудника, обстановка, когда Ратаев стал кое-что скрывать от Департамента полиции, а последний от Петербургского охранного отделения.

В этой нездоровой атмосфере Азеф «работал» как секретный сотрудник в самые тяжёлые годы революционного нажима на власть. Если прибавить, что в годы 1905–1906 власть в России вообще растерялась и «ушла», мы, может быть, поймём и шатание ума и у Азефа, и неуверенность его, к какой стороне «примкнуть».

Итак, на поставленный нами второй вопрос: как гарантировала политическая полиция Азефа от «провала»? — надо ответить — плохо!

Эти два ответа до некоторой степени «извиняют» Азефа.

Арестованные, поручик Григорьев и поручик Надаров (его отец занимал высокий командный пост в Забайкалье), были немедленно доставлены в управление из Петропавловской крепости для допроса. Помню, что ввиду важности дела мы перестали считаться со временем, и арестованных доставили для допроса что-то около 9 или 10 часов вечера. Мне, как лицу, нёсшему тогда адъютантские обязанности (новый адъютант, назначенный на моё место, ожидался со дня на день), выпало в связи с этим делом много работы. Перепечатывались копии протоколов допросов (арестованные офицеры быстро сознались и сами записывали длиннейшие откровенные показания; не дожидаясь их полного окончания, каждый лист показаний переписывался немедленно в нескольких экземплярах); всё это я сверял, выправлял описки и ошибки и немедленно отправлял начальству. Тут были копии для Департамента полиции, для начальника охранного отделения, для прокурора судебной палаты, для министров юстиции и внутренних дел. Показания этих офицеров, совсем ещё молодых людей, сводились к подробному описанию вовлечения их в подпольную «эсеровскую» организацию, имевшую задачей использование их в качестве террористов. Оба они, каждый в отдельности, нарисовали интересную в психологическом отношении картину какого-то необъяснимого и в то же время неотвратимого внушения, оказывавшегося на них беседами всё с тем же «Гершкой» (Григорием) Гершуни. Фигура этого незаурядного «эсеровского» лидера и наталкивателя на террористические акты молодых, неуравновешенных в психическом отношении фанатиков стала выступать особенно ярко именно после откровенных показаний этих офицеров. Одно покушение намечалось на обер-прокурора св. Синода Победоносцева, а другое, насколько помню, на министра внутренних дел. Офицерская форма должна была служить, по мнению Гершуни, хорошей ширмой при покушении. Руководящая роль Гершуни в террористическом акте Балмашева вскрылась также в значительной степени из показаний тех же офицеров.