Избушка на костях - Ксения Власова

указывающим направление ветра. Порог сарая перешагнула Яга. Серебристые волосы были подвязаны платком, на сгибе локтя покачивалось плетеное лукошко с коричневыми куриными яйцами. Вчерашнее роскошное платье сменилось на более простое, но сшитое все из такой же добротной ткани, чуть переливающейся в первых лучах солнца.

– Василиса! – крикнула Яга, приметив меня в окошке. – Раз уж проснулась, иди завтракать! Скатерть-самобранка уже стол накрыла.

– Сейчас приду! – пообещала я и нырнула обратно в комнату.

Жаловаться Яге на теней и просить о помощи было неловко. Казалось, я и сама должна справиться с этой напастью, а иначе какая из меня ведьма? Отошлют еще домой, так толком ничему и не научив…

При мысли о том, что ждет меня по возвращении в деревню, на сердце похолодело. Нет, раз уж я добралась до избушки и твердо вознамерилась получить ответы на все вопросы, нельзя отступать.

Солнце, неспешно выкатившееся на горизонт, алыми полосами пробежало по стенам и половицам. Выглянувшая было из-под кровати тень снова отпрянула. Я усмехнулась и задула свечу, превратившуюся за ночь в жалкий огарок.

Наспех переплетя косу, я потерла сонные глаза, похлопала себя по щекам, чтобы придать им легкий румянец, и, оправив сарафан, приоткрыла дверь в коридор. Возле порога обнаружился потерянный у колодца лапоть. Я радостно схватила его и крепко прижала к груди. Уже смирилась с тем, что ходить покамест придется босиком, а тут такой подарок! Не Кощей ли, часом, принес и поставил у двери?

Обувшись, я робко поскреблась в соседнюю спаленку. Ответом мне была тишина.

– Тим! – позвала я и постучала погромче. – Ты еще спишь?

Дверь распахнулась, явив друга. Его рыжие волосы вихрились на макушке, будто он только что оторвал голову от подушки. Под янтарными глазами залегли глубокие тени.

– Доброе утро, – хрипло проговорил Тим и потянулся. – Я все проспал?

Мятая рубаха задралась, обнажая подтянутый торс. Меня обдало жаром, и я, смутившись, торопливо завела руки за спину, будто боялась, что дотронусь до обнаженной кожи, покрытой легким золотистым загаром.

– Нет, – ответила я, стараясь не встречаться с Тимом взглядом. – Я тоже только проснулась. Яга ждет нас в трапезной.

Тим кивнул и, нырнув ненадолго в спальню, вернулся уже в свежей рубахе и с каплями влаги на лице и в волосах. Похоже, в его спаленке кувшин с водой все-таки был.

– Прости. Пойдем?

Его ладонь уверенно обхватила мою, и от такого родного жеста по коже пробежали мурашки. Краешком глаза я покосилась на капельки воды, сверкнувшие в его встрепанных медных волосах драгоценными камнями, а затем скатившиеся по скуле к распахнутому вороту, и постаралась унять зашедшееся в бешеном танце сердце.

– Как спала? – негромко спросил Тим, легко ведя меня по коридору к трапезной. – Приснился суженый на новом месте?

Лишь легкая улыбка, коснувшаяся его тонких губ, дала понять, что он шутит. Я фыркнула и покачала головой.

– Если бы! Я за ночь глаз почти не сомкнула… Не дождался меня суженый.

Тим медленно провел большим пальцем по тыльной стороне моей ладони, и от этой ласки, тягучей, как мед, по телу прокатилась теплая волна, а на кончике языка появился сладостный привкус карамельного петушка на палочке.

– Надобно мне охранять твой сон, раз уж он такой беспокойный, – встревоженно проговорил Тим и бездумно переплел наши пальцы. – Если и сегодня не уснешь, постучи три раза в стену, что нас разделяет.

Наши шаги негромким эхом разносились по пустому коридору. Костяные стены с тихим шорохом меняли рисунок, переплетая ладони самым удивительным образом. Завораживающее зрелище, но я почти не обращала на него внимания. В мыслях, словно в тесной клетке, не оставалось места ни на что больше – только на слова, которые так жаждало услышать мое истосковавшееся сердечко.

– Зачем? – тихо спросила я. – Что ты сделаешь?

Последний вопрос сорвался с губ помимо воли. Я словно поддразнивала Тима, подзуживала, как жадная до драки ребятня. Покосилась краем глаза и облизнула губы в ожидании ответа. Из стены прямо перед моим носом высунулся костяной указательный палец и погрозил мне. Я смутилась, но виду не подала. Молча поднырнула под неожиданное препятствие и пошла дальше.

– Как пес, проведу ночь возле твоей постели, – серьезно ответил Тим. – Сам глаз не сомкну, если потребуется.

Дыхание перехватило. На миг я едва не споткнулась, попросту позабыв, как ходить. Избушка, костяные стены, высокие потолки – все завертелось перед глазами, смазалось в одно цветовое пятно. Четким осталось лишь лицо Тима. Его открытый, внимательный взгляд притягивал меня, будто огонек костра в сумрачном холодном лесу.

Между нами повисло мгновение – то самое, когда правильно подобранные слова меняют судьбу, как река свое русло. Я ощущала это всей кожей, будто жар печи в стужу. Щеки вспыхнули, кончики пальцев дрогнули. Тим почувствовал это и медленно поднял на меня взгляд. Напряжение, как натянутая струна гуслей, готово было лопнуть. Я распахнула рот, силясь нащупать нужные слова – парочку, всего парочку, этого бы хватило, – но дверь трапезной распахнулась.

На пороге с плутовской улыбкой кота, утащившего из сундука клубок нитей, стоял Кощей.

– А, гости дорогие! – воскликнул он и мгновенно оказался за нашими спинами. Его руки уверенно легли на наши плечи, подталкивая к накрытому столу, видневшемуся в дверном проеме. – Ну же, не мнитесь у порога! Отведайте свежих блинчиков с вареньем!

– Какие же они гости, – раздался протяжный вздох Яги. – Свои уже, родные.

– Тоже верно! – согласился Кощей. – Ну что, дорогие, откушаете с нами?

Не дожидаясь ответа, он, словно хлебосольный хозяин, усадил нас за ломящийся от яств стол и потянулся к самовару. С золотистого жаркого бока свисала длинная связка баранок, и Кощей тут же сорвал ее, чтобы щедро угостить нас. Я покачала головой – и без них было чем набить живот: блины, оладушки, пироги и каши буквально заполонили собой всю скатерть. На ней едва-едва осталось места для дивного блюда, по которому снова, как и намедни вечером, каталось наливное яблочко.

Я украдкой покосилась на Тима. Сожаление каленым железом прижигало сердце. Драгоценный миг, словно только что пойманная из реки рыба, выскользнул из рук и скрылся в водах времени. Я тихонько вздохнула и полоснула Кощея мрачным взглядом. Тот широко, беззаботно улыбнулся и водрузил передо мной пузатую чашку ароматного чая с мятой и ромашкой.

– Сам травки сегодня для самовара подбирал, – подмигнул Кощей и тихо добавил: – Как знал, как знал, что без успокаивающей ромашки нам не обойтись…

Я надулась, мысленно сделала зарубку в памяти, а затем повернулась к Яге, внимательно глядящей в блюдечко.

– Снова Всемила высматриваешь?

Яга поморщилась, будто от укуса мошки, и неохотно бросила:

– Что на него смотреть! Помрет со дня на день.

– Тем более мы на него уже успели поглазеть до вашего пробуждения, – со смешком вставил Кощей и, поймав взгляд Яги, прикрыл рот ладонью. – Молчу-молчу, душа моя!

Я заметила их переглядки. Казалось, этим двоим и слова были не нужны! Задумчиво качнув головой, я сделала глоток ароматного чая. Тот обжег нёбо, и сквозь царапающий горло кашель я просипела:

– А за кем смотришь?

– За Святославом.

Яга чуть подвинула блюдечко ко мне и, прижав указательный палец к губам, кивнула на все более четко проступающую картинку на серебряном дне. Я с жадным любопытством подалась вперед, рука Тима, до этого мига лежащая в моей ладони, тихонько соскользнула на вышитую скатерть.

Перед взором промелькнули бескрайние леса, колосящиеся поля, купающиеся в лучах солнца златые купола церквей и крыши резных теремов. Сорвавшейся с дерева птицей мы взмыли вверх, а затем ухнули вниз – в открытые ставни княжеского терема. Высокие потолки, расписные стены, замысловатая резьба по дереву – такие богатые палаты могли принадлежать только княжескому роду. Словно в подтверждение моей правоты в блюдечке промелькнуло смутно знакомое лицо – тот самый князь, которого Яга одарила собственноручно сотканным покрывалом!

– Святослав, – повторила Яга, краем глаза наблюдавшая за мной. – Князь Златограда.

Нахмурившись, я впилась взглядом в Святослава. На нем лица не было. На посеревшей коже, приобретшей нездоровый, землистый цвет, ярким пятном выделялись лишь горящие отчаянием глаза. Бледные искусанные губы сжались в тонкую нить.

– Горе-то какое! – запричитала стоящая подле князя нянюшка. – Померла ваша матушка, померла!

Я изумленно моргнула: прежде ни одного слова не могла разобрать, а теперь все слышу настолько отчетливо, будто говорят совсем рядом. От чего так? Яга поворожила или колдовство, которым пропитано все в избушке, незаметно проникло и мне под кожу?

На дне блюдечка