Я тебя никому не отдам (СИ) - Франц Анастасия

До сих пор свежи воспоминания, навсегда ставшие моим кошмаром: я еду, и передо мной возникает то, чего никак не могло быть — знакомая перевернутая машина. Машина, в которой в данный момент без сознания в тяжёлом состоянии находится моя Саша.

Мой крик боли, рвавшийся изнутри, который я не смог сдержать, стоило только попытаться сделать глубокий вдох. В мои лёгкие будто проник ядовитый газ, отравляя все живые клетки и всего меня медленно, но верно. И я не мог ничего сделать. Я оказался просто бессилен.

А когда услышал голос врача, а точнее, его слова — будто без страховки и каких-либо мер безопасности врезался на бешеной скорости в столб, оглушая себя, своё сознание.

Мои руки до сих пор дрожали от страха, сковавшего всё моё нутро, стоило только увидеть ад, разворачивающийся у меня перед глазами. Это было невыносимо больно. Ощущать страх, боль, которыми буквально была пропитана девушка, что вырывалась из цепких рук, мечась как загнанный зверёк по кровати, ничего не понимая.

В её огромных, перепуганных глазах плескалась паника — всепоглощающая, необъятная, захватившая всё её сознание.

Сердце просто колошматит об рёбра.

Набираю побольше воздуха в лёгкие и выдыхаю:

— Малыш, — говорю с нежностью в голосе, и Аля вздрагивает, сильнее вцепляется в меня. — Ты же понимаешь, что нам надо с тобой поговорить, — глажу её по волосам, говорю тихо, аккуратно, боясь спугнуть и сделать ей хуже. Настолько сильно боюсь её реакции на наш разговор. Но он нам нужен, поэтому медленно, постепенно пытаюсь достучаться до неё.

Саша молчит, ничего не отвечает, и это меня пугает. Аккуратно опускаю вторую руку на её талию и бережно отодвигаю от себя, желая заглянуть в её глаза. Моё сердце пропускает мощный удар, сокрушительным электрическим разрядом пронзая всего меня. Глаза расширяются от шока и страха. Трудно дышать. Даже больно. Физически. Морально.

Мой взгляд мечется по хрупкой куколке, падает на её руки. Я замечаю её правую руку, по которой тонкой струйкой течёт кровь.

Резко переворачиваю её на спину, отчего малышка вскрикивает и вся тут же сжимается в комок. Зажмуривает глаза и тяжело дышит. Это немного отрезвляет. Опираюсь двумя руками о кровать, нависая над Алей.

Чего ты боишься, малышка?.. Меня?

Хочется этот вопрос задать вслух, но отчего-то не решаюсь.

Не надо. Я никогда тебя не обижу и не дам в обиду никому другому. А тот, кто это уже сделал, поплатится за это.

Быстро оглядываю её вторую руку — крови нет. Но это ни черта не успокаивает, только сильнее разжигает внутри меня адский пожар, что вспыхнул в один миг, стоило только заметить на её правой руке кровь.

Тут же ощупываю всё это тело, внимательно осматриваю, чтобы не пропустить возможные повреждения, боясь, что она могла как-то причинить себе вред. Этот страх сильнее и мощнее пробирается внутрь меня, раздирая своими мощными, большими лапами.

Тяжело дышу, прикрываю глаза, выпуская изо рта судорожный вздох. Аккуратно, чтобы не спугнуть, тяну на себя запястье её повреждённой руки, чтобы посмотреть, что случилось.

Понимаю, что ничего с собой она не могла сделать, потому как кроме иглы, что была вколота в её вину, ничего не было. Но даже эта мысль не даёт мне успокоиться. Мне и моему сердцу, что не поддаётся разуму, а только больше сжимается в стальные оковы, боясь за свою девочку. Она давит, не позволяет здраво мыслить.

Подношу руку к себе ближе, рассматриваю. Понимаю, что кровь сочится из-за наскоро выдернутой иглы. Это нестрашно. Беру с тумбочки у кровати ватный тампон, аккуратно зажимаю ранку и сгибаю её руку в локте. Сейчас главное — остановить кровь.

Наклоняюсь к притихшей и, кажется, не дышащей девушке и тихо произношу:

— Как это получилось?

Малышка распахивает свои большие бездонные глаза, впиваясь в меня взглядом точно так же, как ещё некоторое время назад цеплялась за мои вещи, и смотрит. А я впитываю каждую её эмоцию в себя, что видится в этих красивых омутах.

Аля молчит, не произносит ни звука. Только слышу, как бешено бьётся её сердце, и вижу, как она смотрит на меня. И я не могу отвести от неё своего взгляда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Опускаю голову вниз, сталкиваюсь своим лбом с её. Прикрываю глаза.

— Прошу, не произноси сейчас того, что хотела произнести… — голос дрожит, срываясь на судорожный шёпот, я не договариваю.

Горло сдавило, горечь подступает к самому краю. Я боюсь сказать это слово, что режет меня, не жалея, без анестезии.

В тишине комнаты слышу её тоненький голосок, что так давно не слышал. Я так соскучился по нему.

— Я тебе нужна? — голос тихий, дрожит, в нём слышится неприкрытая боль.

Она вся буквально пропитана этой болью.

Замер. Знаю, сейчас она ждёт от меня ответа. И от него зависит всё.

Глава 25

Александра (Аля)

Я смотрела в тёмную бездну его взгляда, зная, чувствуя, что именно эти глаза могут меня погубить. Причём так, что я не смогу подняться. Не знаю почему, именно сейчас смотря прямо в них, я понимала это так же чётко, как и то, что земля круглая, или что после заката на небо всплывает, медленно паря, белая красавица Луна. Или же, что за весной приходит лето, а потом осень, сменяясь холодной лютой зимой, что своим губительным дыханием может тебя заморозить.

И сейчас мне становилось как никогда страшно. Страшно, что из-за этого человека, что сейчас смотрит на меня, я могу погибнуть.

Нет, не физически — морально. Он одним словом, взглядом может меня убить, и от меня ничего не останется кроме пустой оболочки. От меня останется только моё тело, когда как я сама, моя душа будет погибать, сгорать в беспощадном пламени, без права на оправдание, лишая надежды на то, что я нужна. Что именно я нужна, а не кто-либо другой.

Я жду ответа, замерев. Даже, кажется, мой пульс остановился, ожидая ответа от мужчины, который относился ко мне не как другие. Не беря в расчёт моего папу и Милу, которые всегда были рядом. Ради которых я живу и иду вперёд несмотря ни на что.

И вот в моей жизни появился человек, ради которого я готова на многое. Бороться, идти через боль, преграды. Лишь бы он находился рядом и смотрел на меня точно так же, как тогда на лестнице в самый страшный день, когда я потеряла мечту, моё обещание, данное дорогому человеку. Смотрел так, что моё бедное сердце, мне казалось, разлетится на мелкие осколки, чтобы потом вновь воскреснуть, восходя к наивысшей точке счастья и нежности.

Я хочу быть ему нужной. Не знаю почему, не понимаю, но я до отчаяния этого хочу. Но чёрт… Как я могу быть ему нужна — та, что останется до конца своей жизни калекой на инвалидном кресле, которая никому не будет нужна, а тем более ему. За которой нужен ежедневный присмотр, а ему нужны нормальные здоровые отношения, которые я не в силах ему дать.

Да и о чём я вообще, когда я ему сестра?

О чём ты, чёрт возьми, думаешь, Саша?..

Какие отношения, если ты ему сестра? Да, сводная, но это, собственно, ничего не меняет. Я буду маленькой сестрёнкой для него, которой просто нужна помощь. Вот и всё. Сестра. Тогда как он сам мне старший брат.

Пора признаться самой себе: Давид чувствует ко мне лишь жалость, а ещё считает себя виноватым, что не смог уберечь. Но он не виноват — и он должен об этом знать. Не виноват.

Эта мысль шипящей гадюкой вползла в сердце, отравляя меня своим ядом. Внутри всё сжалось, а в уголках глаз начали скапливаться мелкие слезинки, означая, что я вот-вот расплачусь прямо перед братом. А этого я не собиралась делать, потому что не хочу, чтобы он меня жалел. Я не хочу жалости ни от кого, но прежде всего от самого Давида.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мне не нужна его жалость. Нет. Нет.

По телу растеклась боль, к горлу подступила тошнота. Глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки и усмирить эмоции, чтобы не выдать, что на данный момент я чувствую. Чтобы чувства не выплеснулись, оголяя мою душу. Он не должен узнать, увидеть, что внутри меня полыхает дьявольский огонь, раскалённой кочергой ставя отметину на моё сердце.