Похищенные часы счастья - Оливия Уэдсли

— Выехать? — повторил за ним Гюг.

Он был целиком поглощен настоящей минутой, захвачен прежними интересами, прежними делами. Он чувствовал торжество оттого, что ему одному решили поручить это дело, что его разыскивали, добивались. И понимал, что впереди его ждет еще больший триумф, если ему удастся завоевать нужный район для своей партии. Исчезло безразличие к политическим делам, владевшее им в последнее время, в эти дни острого счастья, когда жажда власти и честолюбие отступили перед смирением любви, когда трубный голос бурной политической жизни, голос побед, народного одобрения был заглушен смехом Ди, ее слезами и словами любви. Стремление к активной деятельности вновь вспыхнуло под влиянием слов Гаррона и внутреннего удовлетворения от обращения к нему как к человеку, сильная личность которого могла повлиять на судьбы партии и страны.

Дождь прекратился, и снова выглянуло солнце. Но Гюг видел сейчас перед собой ярко освещенный зал собраний и себя на трибуне. Он произносил речь, бросал меткие ответы на предлагаемые вопросы, возбуждал смех аудитории, завоевывал ее симпатии, овладевал умами присутствующих, направляя их в нужное ему русло.

Голос Гаррона, размеренный, но тем не менее властный, прервал нить его мыслей.

— Я полагаю, мы можем поспеть на ночной экспресс? — спросил он так, будто не сомневался в ответе.

— Да, — ответил тотчас же Гюг, все еще находясь под влиянием картины, пронесшийся перед его взором.

— Вы ведь пообедаете со мной? — продолжал Гаррон спокойно.

Он повернулся в своем кресле и в первый раз за все время пристально взглянул на Гюга.

Гаррон о многом догадывался, хотя мало о чем знал; но он прекрасно разбирался в людях, особенно в тех, с которыми собирался заключать условия. Он заметил, как изменилось лицо Гюга при последнем вопросе, как взгляд его потерял выражение глубокой заинтересованности. Он почувствовал, что настроение Гюга сразу упало.

Гюг отвел глаза.

— К сожалению, не могу, — сказал он принужденно. — Я… дело в том, что мне нужно привести в порядок свои дела и все прочее. Я должен сейчас же уйти, мне и так придется очень спешить…

Гюг колебался, и Гаррон понимал это.

Он вскочил на ноги с быстротой, которую трудно было ожидать от такого старого человека, и схватил Гюга за руку.

— Вы не можете отказаться, понимаете вы это, Гюг? — сказал он уже тоном приказа. — В случае, если вы станете колебаться, вспомните о моем обещании и о словах Дюргана, сказанных мне в парламенте три дня тому назад: «Передайте Картону, что победа в Вест-Бертоне даст ему не только возможность, но и уверенность». Вы знаете, что он под этим подразумевал: пост в кабинете министров. Но я знаю, что вы сделаете это не ради славы — дело идет о чем-то более важном: страна нуждается сейчас в вас.

Он отпустил Гюга, теперь он был твердо уверен в нем. Затем с усталым видом откинулся в кресле.

— Вернулась хорошая погода, мосье, — весело сказал Гюгу шофер, останавливаясь у ворот виллы.

Гюг увидел в окне белую фигуру Дианы; он знал, что она спешит сейчас к дверям — навстречу ему.

С сердитым и недовольным видом взглянул он на розовые стены виллы, перевел взгляд на расстилающуюся позади сапфировую поверхность моря. Он попал в западню, в которую рано или поздно попадает почти каждый мужчина, терзаемый борьбой между любовью и честолюбием. Нужно поступиться одним из этих чувств — другого выхода нет, необходимо принести в жертву либо требования сердца, либо доводы рассудка.

Гюг был слишком захвачен красноречием Гаррона, его уверениями, чтобы вовремя подумать о другой стороне жизни. А теперь уже поздно! Сейчас он вынужден действовать без лишних размышлений, не принимая во внимание участие во всем этом Дианы.

Он вошел, ковыляя, в холл и поднялся оттуда в маленькую гостиную.

— А я занималась делами, — со смехом встретила его Диана. — У меня готов обед, дорогой.

Нежная встреча, мысль о том, что Диана была всецело поглощена приготовлением ему обеда, заботами о нем, ожиданием его прихода, заставила Гюга почувствовать ненависть к самому себе.

— Мой любимый, ты не заболел? Не разболелась ли сильнее твоя нога? Ты так бледен! — воскликнула Ди испуганно.

Она стояла рядом с ним, ее пальцы ласкали его гладко причесанные волосы.

Ее прикосновение заставило его вздрогнуть.

— Слушай, Ди, — начал он отрывисто и остановился, не зная, как сказать Диане то, что он должен был ей сказать.

— Что? — спросила она, прижавшись к нему.

— Хочешь узнать, зачем Гаррон прислал за мной?

— Страшно хочу, — сказала Ди с легким смехом, — но я не хотела надоедать тебе. Я думала, что ты сам мне все расскажешь, когда захочешь.

— Боюсь, тебе это может не понравиться, — произнес Гюг почти неслышно.

— Что-нибудь случилось, что-нибудь, что может повредить тебе? — спросила Диана испуганно.

«Повредить ему? Помешать ему?» — Гюг чуть не рассмеялся вслух над горькой иронией этих слов; прилив гнева на самого себя, на Гаррона, который вырвал у него обещание, охватил его.

— Но в чем же дело, дорогой мой? — вскричала Ди. — Не мучь меня, Гюги, скажи мне все!..

— Я уезжаю сегодня вечером с Гарроном, — сказал Гюг. — Он считает, что только я один могу завербовать для правительственной партии очень важный избирательный округ. Это — вопрос чести. Я… Ты должна понять, Ди, я не представлял себе, что мне так скоро придется уехать отсюда. Не повезло мне, но…

— Ты хочешь сказать, что я не буду уже с тобой… больше? — спросила Ди, отшатнувшись от Гюга.

Он вскочил на ноги.

— Господь с тобой! — воскликнул он горячо. — Как можешь ты придавать моим словам такое значение?

Он порывисто привлек ее к себе, нежно целуя закрытые глаза, немые губы, бледные щеки.

— Ди, моя дорогая малютка, любовь моя! Клянусь тебе всем святым, что для меня есть в жизни, клянусь нашей любовью, твоим безграничным великодушием, что никогда еще с тех пор, как мы встретились, я так сильно не любил тебя! Но я должен уехать, я не могу не откликнуться на этот призыв, обращенный к моей чести, не могу отказать в услуге своей партии. Я буду считать часы, приближающие нашу встречу. У меня есть готовый план. Мы найдем себе квартиру в какой-нибудь спокойной части Лондона, например в Кенсингтоне. Я завтра же, как только приеду в город, займусь этим. Ты приедешь прямо туда, я тебя буду ждать. Ди, взгляни на меня, умоляю тебя, не мешай мне, я должен так поступить.

Диана открыла глаза и снова опустила веки, стараясь скрыть невольно подступившие слезы.

— Хорошо, — сказала она кротко. — Конечно, ты должен ехать. Ведь ты дал слово…