Президент не уходит в отставку - Вильям Козлов

— Вы сегодня какой-то мрачный? — заметила Нина.

— Грущу, что снова вас долго не увижу, — отшутился Сорока, а про себя подумал, что вот Гарика критикует, а сам тоже хорош: говорит не то, что думает.

— Вы теперь знаете, где я работаю.

— Я завтра забегу, — сказал Гарик и вспомнил: — Ах да, мы рано уезжаем.

— А может, останешься? — Сороке стало смешно. — Нина покажет тебе все, что спрятано под прилавком.

— Я вам все покажу: что на витрине и что под прилавком, — не приняла шутку девушка и отвернулась к окну.

— Сразу за светофором направо, — скомандовал Сорока. Они уже проехали мимо кинотеатра «Гигант». Подстриженные липы и тополя стояли вдоль тротуаров пыльные, поникшие. По обе стороны дороги высились кирпичные добротные дома. Сорока повернулся было к Нине, собираясь что-то сказать, но тут увидел забавную картинку: на широком подоконнике второго этажа рядком сидели здоровенная овчарка и пушистый кот. Большая остромордая со стоячими ушами голова и маленькая круглая, усатая одновременно поворачивались то в одну, то в другую сторону. Иногда головы сближались, и тогда казалось, что животные мирно переговариваются, обсуждая, на их взгляд, не менее забавные картинки, происходящие с людьми на тротуаре.

— Как вам нравится эта парочка? — показал Сорока. Машина стояла перед светофором, дожидаясь зеленого света.

— Прелесть! — воскликнула Нина. — Вот бы нашу злюку Найду примирить с Сатрапом.

— С кем? — удивился Гарик.

— Мой дом, — сказала Нина. — А Сатрап — это наш кот.

Гарик остановился.

— Я сейчас вам весь маршрут до озера набросаю, если надумаете к нам приехать… — вспомнил он. — Тимофей, у тебя нет ручки или карандаша?

— Нет, — ответил Сорока, вылезая из «Запорожца», чтобы выпустить Нину.

— А вы не хотите, чтобы я приехала? — спросила его девушка.

— Приезжайте, — сказал Сорока.

— У меня еще есть одно дело, — проговорил он, забираясь в машину. И сказал, куда ехать. Голос его прозвучал глухо, а по лицу скользнула тень. Гарик, не задавая лишних вопросов, тронул машину. Он все-таки набросал в записной книжке девушки маршрут к озеру. До самого места ехали молча. Глаза у Сороки были отсутствующие — казалось, он напряженно прислушивается к самому себе.

— Ты подожди, я один, — сказал он другу и, прихрамывая, зашагал к высоким металлическим воротам. Сквозь железную решетку были видны диковинные автомобили: широкие, приземистые, с растопыренными ногами-шинами.

Гарик выбрался из «Запорожца», подошел к воротам и, закурив, стал разглядывать гоночные машины. Механики, не обращая на него внимания, занимались наладкой моторов. Гарик видел, как Сорока прошел через небольшую металлическую дверь, миновал широкий двор и подошел к невысокому коренастому человеку, устанавливающему на красный с желтым гоночный автомобиль широкий спаренный скат. Увидев Сороку, человек разогнулся и, глядя на него, стал медленно вытирать тряпкой руки. Лицо у него при этом было очень сосредоточенное. Сорока стоял спиной, и Гарик не слышал, что он говорил, но по тому, как на лице человека сначала выразилась досада, а затем раздражение, он понял, что разговор не из приятных.

Вот какой состоялся разговор между Сорокой и Борисовым.

Борисов (с плохо скрываемой досадой). Мне начинает это надоедать… Сколько можно об одном и том же? Этим делом занималась милиция, вопрос, как говорится, исчерпан. Что вам от меня еще нужно?

Сорока (ровным, спокойным голосом). Погиб мой товарищ. И я не верю, что это несчастный случай…

Борисов (с усмешкой). Милиция поверила, а вы — нет!

Сорока. Да, я — нет.

Борисов. Я вам ничем помочь не могу.

Сорока. Можете… (После паузы.) Скажите: кто был шестым в вашей машине?

Борисов. Нас было пятеро.

Сорока. Почему вы не хотите мне сказать правду?

Борисов (раздраженно). Ну, допустим, нас было шестеро, семеро, десятеро! Я не понимаю, что бы это изменило.

Сорока. Возможно, многое.

Борисов. У меня завтра ответственная тренировка, так что…

Сорока. Я ведь все равно узнаю правду.

Борисов (нагибаясь к скату). Желаю успеха!

— Я думмл, ты ему врежешь, — сказал Гарик, когда Сорока забрался в «Запорожец».

— А надо бы, — буркнул Сорока, думая о том, что сегодня он не зря приехал в гараж спортивных машин. Хотел того Борисов или нет, но Сорока после разговора с ним еще больше утвердился в мысли, что он не ошибся: в машине находился шестой человек… Правда, что это может изменить, как сказал Борисов, Сорока не знал, но зато знал другое: он не успокоится, пока не выяснит, кто этот шестой.

— Теперь в Зеленогорск, — распорядился Сорока.

— А что скажет Алена? — попытался возразить Гарик, но Сорока коротко сказал:

— Подождет. — И, помолчав, прибавил: — Я должен увидеть следователя.

— В Зеленогорск так в Зеленогорск, — сказал Гарик, бросив взгляд на погрузившегося в мрачное раздумье друга.

А Сорока думал о старшем лейтенанте Татаринове. Там, где Сорока два года служил в десантных войсках, он близко сошелся с этим человеком…

Татаринов был рослый немногословный мужчина лет двадцати восьми. Он командовал ротой новобранцев, из которых обязан был за два года сделать десантников — людей ловких, закаленных, отчаянных.

Татаринов с завидным терпением обучал военной науке своих зеленых питомцев. Говорил он мало, больше делал и показывал. Был прекрасным спортсменом, бегал на длинные дистанции, занял первое место в части по самбо. А в десантных войсках командиров — хороших спортсменов было немало.

Татаринов сразу обратил внимание на высокого, собранного новобранца, который, как и он сам, был не слишком-то многословен. Долго приглядывался к нему, давал все труднее и труднее задания, с которыми Сорока легко справлялся.

На втором году службы Сорока стал его помощником…

И вот тогда-то и произошла эта история…

Четыре десантника из роты под началом каптенармуса отправились на речку Ягелевку за красной рыбой для солдатской кухни. Среди солдат, отобранных каптенармусом, был и Сорока.

Рыба, как говорится, шла сама в руки. Точнее, она шла вверх, на нерест. Они уже заготовили столько, сколько им было разрешено по лицензии, но ребята, охваченные охотничьим азартом, никак не могли остановиться: хватали и хватали беззащитную рыбу…

Сорока попытался образумить ребят, но его никто не слушал. И тогда он не выдержал — бросился отбирать пойманную рыбу и снова бросать в речку. Кто-то из солдат, вроде бы в шутку, смазал его скользким хвостом большой рыбины по лицу — и тогда Сорока ударил его…

Ребята тотчас прекратили ловлю рыбы, окружили его и солдата, которого он ударил. Никто не сказал ни слова, просто молча стояли вокруг и смотрели на него. Сороку уважали в роте, он это знал, но в тот момент его презирали. Он это очень остро, как говорится, всей кожей, почувствовал. И понимал, что понадобится не один день, даже не одна неделя, чтобы вновь заслужить доверие и уважение товарищей.

Вернувшись в роту, Сорока ничего не сказал своему командиру, но тому скоро стало известно о происшествии на речке Ягелевке.

Старший лейтенант Татаринов вызвал его для разговора.

— Ты один раз прав, Тимофей, а трижды — нет, — сказал он. — Прав, что прекратил бессмысленную ловлю рыбы, но трижды не прав, что поднял руку на товарища! И тебя никто из ребят не поддержал, потому что твой поступок был неправильным. И будь другие такими же невыдержанными, как ты, они тебя могли бы избить.

— Они же видели, что рюкзаки уже полные, — возразил Сорока. — Я не понимаю такой жадности!

— Это не жадность, Тимофей! — сказал командир. — Это молодость, чувство своей силы, ловкости и еще желание порадовать товарищей свежей вкусной рыбой. А потом такая рыбалка вообще выпадает человеку раз в жизни…

— Рыбалка! — с горечью вырвалось у Сороки. — Это жестокость! Хватать в мелкой речушке икряную рыбу и швырять на берег? — Он взглянул Татаринову в глаза. — Как бы вы на моем месте поступили?

— Попытался бы словами доказать свою правоту, — ответил старший лейтенант.

— А если они слов не понимают?

— Значит, не было силы в твоих словах. А гнев — он не убеждает, а наоборот — раздражает людей. Будь, Тимофей, терпимее к людям, умей не только обвинять, но и прощать.

И хотя Сорока крепко уважал своего командира и даже подружился с ним, насколько это было возможным между командиром и подчиненным, он только сейчас начал постигать смысл, казалось бы, простых истин, высказываемых старшим лейтенантом.