Кровавый Гарри - Ираклий Берг

же приучает к тому, что бои длятся быстро. Нельзя дать ему напасть на вас первым, самым сильным ударом. Нападите сами, ошеломите его! После — глухая оборона. Отбивайтесь всем чем можете. Даже не так. Не отбивайте, а сбивайте его атаки, путайте их. Когда почувствуете, что немного проседает — бейте всей силой, не давайте пересобраться.

— Ты мой стратег! — Макс нежно обнял эльфийку и сжал покрепче, так что девушка тихонько пискнула. В принципе план был неплох, своего к тому же не было вовсе, а потому — почему бы и нет?

В дверь трижды настойчиво постучали. Это был вызов. Время пришло. Макс поцеловал девушку в лоб и вышел наружу.

Сперва он даже не узнал площадку, или, вернее, в данный момент Арену. Вся она была обнесена металлической сетью, примерно по грудь высотой, а песок стал непривычно красного цвета. Посреди нее стояли два чем-то похожих мага. В одном из них Максим узнал Самула, имевшего грозный и постаревший вид, другой был незнаком. Догадаться, впрочем, было легко, в крепком мужчине лет сорока на вид, с жилистыми руками, подтянутой фигурой и мрачным вглядом узнавался тот самый "смотрящий", вызванный Самуилом. Посоха у него не было, но от всего его вида тянуло мощью, и будь у них дуэль, а Максим зритель, то не поставил бы на своего наставника и фартинга.

— Ты Кровавый Гарри?

— Я. — С достоинством ответил Максим.

— Маг?

— Увы.

— Почему "увы"?

— Потому что мне нельзя терять концентрацию. А иногда очень хочется.

— Ты вызвал на поединок учителя. Причина?

— Оскорбление. Многократное.

— Извинись.

— Нет.

— Причина?

— Мне нужна его голова, посох и одежда.

— Честь, слава и добыча.

Маг задумался.

— Мне кажется, что он непримирим, — обратился он к Самуилу, — вызов принят?

— Да.

— Причина? Вы не равны по статусу, и в отказе не будет урона чести.

— Я должен его спасти.

— Благородство и долг. Принято. Значит так, — продолжал он обращаясь уже к обоим, — формула стандартная. Две Правды. Правда Ученика, он оскорблен и жаждет доказать, что превосходит учителя. Правда Учителя, воспитать нерадивого ученика. Я мог бы сказать много больше, но вам это не нужно. Разрешено все. Я удаляюсь. Да рассудит вас мать наша Магия.

Он развернулся и пружинящими шагами отошел к окружающей Арену сети.

— Начинайте.

Несколько секунд ничего не происходило, дуэлянты просто смотрели друг на друга, будто прощаясь. Потом Самуил со вздохом взялся за свой посох обеими руками.

— Прости, Максим, — виновато произнес он, — это действительно моя вина. И я же должен все исправить.

Максим плюнул, подправив плевок магией прямо в глаз оппоненту. Угрозы в том не было, и защита пропустила "удар". Этот прием показал ему однажды Иван, который, впрочем, обошелся без всякой магии. Самуил отшатнулся от неожиданности. Максим шагнул на него и изо всех сил ударил ногой по посоху. Тот недовольно загудел, камень в его навершии засветился ярче, а Самуил, опомнившись, волной спрессованного воздуха отбросил от себя безумного наглеца.

Первый раз в своей жизни, что прошлой, что нынешней, Максим дрался так как сейчас. Возможно, дело было том, что и подобного воодушевления он никогда ранее не испытывал. На кон было поставлено решительно все, он понимал это, но понимание не сковывало, а, напротив, раскрепощало. Если бы он мог остановиться и задуматься, постараться подыскать определение, то указал бы что-то вроде как "последний бой" или "последняя песня", возможно даже "когда я все равно уже умер". Но он не мог остановиться, а потому просто чувствовал радость от собственных действий, наслаждался риском, ловил какое-то наитие, позволяющее угадывать действия противника в самом их начале. В некий момент ему даже показалось, словно он смотрит сам на себя со стороны, отчего его тело действует еще более экономно и четко. Максим уходил от захватов, уклонялся от "узких" атак, или парировал их, разрушая, а от "широких", бьющих по площадям, выставлял защиту тела, накачивая маной так, что оставался невредим. Обилие маны удивляло и радовало его, недавно совсем истощенного, и поражало Самуила. Максим догадался, что без эльфийки здесь не обошлось, а раз так — значит она действительно верна ему. Эта мысль заставила его рассмеяться от странного счастья, и он даже попробовал перейти в атаку.

Самуил был очень удивлен и озадачен. Ученик показывал уровень боя, которого никак не должен был показать. Не мог же он притворяться столь искусно ранее? Ученик действовал так, словно опытный не только дуэлянт, но и воин прошедший десятки коллективных схваток. Самуил и сам имел большой опыт, но от непрерывного каскада маленьких и неприятных уловок, буквально терялся, тем более что ученику они практически не стоили ничего. Ударив "огненной ладонью", то есть накрыв напалмом территорию в треть площадки, Самуил надеялся, что хотя бы притормозит перемещения юного мага, но тот умудрился показать в ответ изумительную работу с песком, в мгновенье соорудив полноценную, в рост, траншею, выходящую за пределы площади действия заклинания, и, выскочив там, явно в насмешку, метнул снежок.

"Он хочет вывести меня из себя, отлично его понимаю. Но что же делать? Убивать неправильно. Паршивец сделал все так, что это станет моим поражением, а не победой. Поймать и показательно отшлепать. Но как поймать его не навредив фатально"?

Вскоре, однако, удивительная прыть Максима навела противника на мысль, что можно и не стесняться, ведь с тем уровнем боя, что доступен ученику, его не прибить и атаками посильнее, а вот заставить расходовать себя посерьезнее — можно. Самуил перестал сдерживаться и на почти полную мощь задействовал характеристики своего посоха. Ученику поплохело практически сразу.

Максим свирепел. От его удивительно волшебного состояния так быстро не осталось и следа! Когда он, следуя плану Сафры, думал уже решительно наступать, считая, что Самуил подвыдохся, так тот стал наносить удары чудовищные.

От воздушного пресса легко отбиться не получалось. Самуил очевидно решил показать, что тоже умеет насмехаться и, раз за разом поднимая посох, гвоздил по всей площади заклинанием из любимой у Максима стихии. Хуже было то, что одновременно с прессом, лишившего его прежней подвижности, маг начал метать ледяные лезвия, способные разрубить ученика пополам.