Поцелуй осени - Ольга Карпович

— Родина моя! — заголосил с заднего сиденья Петька, успевший набраться еще в аэропорту Таджикистана.

Лика отвернулась от иллюминатора, перевела взгляд на сидевшего рядом Владимира. Откинутая на спинку сиденья гордая голова, темное лицо римского императора, цепкие глаза, сейчас прикрытые тяжелыми веками… Между ними так ничего и не было сказано, и Лика поняла его молчание как попытку дать ей понять, что продолжения не будет. Что ж, она ни на что и не рассчитывала и теперь только пыталась запомнить, сохранить в памяти его ставшее таким родным и близким за эти три года лицо.

Он открыл глаза, поймал Ликин взгляд, протянул руку, привычным жестом провел пальцами по полоске шрама на ее виске и произнес вдруг:

— Не грусти, дочка. Мы что-нибудь придумаем в Москве. Я придумаю… Обязательно!

Лика невесело усмехнулась, отвела голову, скользнув губами по его твердым пальцам. Что-нибудь придумаем… Да, что-нибудь придется придумать. Заново научиться жить, работать, общаться. И так ли уж важно, что именно придумать конкретно для них двоих?

Их отбросило друг от друга, закружило в сутолоке зала прилета. Лика отвернулась переброситься парой фраз с Петькой, наклонилась за сумкой, а когда выпрямилась, Володю уже обнимала привлекательная подтянутая женщина лет сорока. Лика видела, как обвились вокруг его шеи ее красивые хрупкие руки, как унизанные кольцами тонкие пальцы взъерошили волосы на затылке. Темные, глубоко посаженные глаза женщины оставались сухими, но по всему ее опрокинутому лицу, по едва заметно вздрагивающей жилке у глаза видно было, что мужа она ждала, долго и терпеливо, переживала, плакала, надеялась и теперь боится поверить своей радости. Владимир же впервые показался Лике смущенным, неуверенным в себе. Быстро поцеловав жену, он отстранился, невольно покосился в сторону Лики. И женщина посмотрела вслед за мужем, окинула девушку коротким взглядом и, кажется, что-то поняла. Лика хотела пройти мимо, лишь кивнув на прощание, но Меркович уже говорил, справившись с первоначальной растерянностью:

— Ребята! Лика, Петя, познакомьтесь, это моя жена, Лидия Алексеевна.

Женщина улыбнулась Лике и протянула ей руку, заглянула в глаза настороженно и вместе с тем как будто чуть снисходительно.

— Поедемте все к нам! — неожиданно предложила она. — На дачу! Отметим ваше возвращение. У меня и обед готов!

— Какая ты молодец у меня, Лидусик, отлично придумала, — отозвался Владимир. — Поехали!

Лика хотела было отказаться, но разгулявшийся Петька уже издал какой-то радостный туземный клич и устремился на улицу, к поджидавшему Мерковичей такси. И пришлось согласиться. В конце концов, она даже рада была хоть ненадолго отложить возвращение к родным пенатам. Слишком страшным казалось после стольких лет снова оказаться в доме своего детства, войти в маленькую уютную комнату и, может быть, опять увидеть Андрея. Нинке Лика точной даты своего приезда не сообщала, чтобы не волновать ее зря, если вдруг что-то сорвется, и, зная, что дома никто ее не ждет, направилась к машине вслед за Петькой.

В гостиной гудела старая печь, уютно потрескивали дрова в ней, громко рассказывал что-то, сбиваясь и пьяно растягивая слова, вконец отяжелевший Петька. Хрипло перебивал его Генка, порываясь непременно поведать всем собравшимся, как его, раненого, подобрали после взрыва джипа. В разукрашенное морозом окно заглядывало алое, ядреное подмосковное солнце, обещая наступление лютых холодов с завтрашнего дня. Лика, извинившись, встала из-за стола, набросила на плечи куртку и вышла в заснеженный двор. Прислонилась спиной к корявому стволу яблони, чиркнула спичкой о коробок, закурила. От запорошившего все кругом чистого снега резало глаза. Все было слишком белым, холодным, непривычным. Она и не думала, что так отвыкла от подмосковного зимнего пейзажа. В глубине двора носились друг за другом двое голосистых краснощеких мальчишек, десяти и восьми лет от роду — Ромка и Виталька, сыновья Мерковича, сейчас похожие на двух резвящихся бенгальских тигрят. Возбужденные, переполненные радостью по случаю долгожданного приезда отца, они, казалось, совсем взбесились — беспорядочно гоняли по двору, орали просто так, от хорошего настроения, валили друг друга в снег. И Лике на мгновение представилось, что это ее дом — просторный, теплый, добротный. Ее любимый и долгожданный муж сидит там, в гостиной, пробуя приготовленные ею разносолы по случаю его возвращения. Ее дети — маленькие несносные дикари с темными раскосыми глазами отца и таким же неукротимым темпераментом. Как будто ей удалось каким-то чудом, обманом отвоевать у судьбы то, чего ей было не положено. В горле защипало от едкого дыма. Лика бросила сигарету в снег, несколько секунд смотрела на черное, оставшееся от окурка пятно на снегу, повернулась, чтобы идти в дом.

На крыльце, наблюдая за ней, стояла Лидия.

— Воздухом дышите, Лика? — приветливо улыбнулась она. — Хорошо, наверно, свежо, не то что в Кабуле?

— Да, — кивнула Лика. — И еще на ваших мальчишек любуюсь. Они замечательные.

— Бандиты. — Лидия перевела взгляд на ребят и чуть повысила голос. — Роман, немедленно надень шапку. Простудишься!

— Честно говоря, — продолжала Лика, — я даже позавидовала вам немного. Такой прекрасный дом, такие чудные дети…

— Не стоит! — жестко отозвалась Лидия.

— Что? — переспросила Лика и снова поймала на себе пристальный, все понимающий взгляд этой темноглазой женщины с красивыми хрупкими руками.

— Не думаю, что вам, Лика, стоит мне завидовать, — выговорила Лидия и, тряхнув головой, предложила: — Пойдемте в дом. Сейчас чай будет готов.

Желтый кружок лимона, плавно покачиваясь, плыл по чашке от одного бортика к другому. Лика наблюдала за ним, рассеянно размешивая сахар маленькой чайной ложкой с витым тонким черенком. Не поднимала глаз, чтобы не встречаться взглядом с Володей. «Мы что-нибудь придумаем», — сказал он в самолете. И, кажется, она все уже придумала для себя. Не в праве она вносить смуту, разрушать то, что не строила. Не ей, все детство ломавшей голову над тем, почему ее, маленькую послушную девочку, бросил папа, лишать отца этих смешных румяных мальчишек. Вон они сидят, набегавшись, за столом. Младший смешно топорщит губы, отхлебывая чай из блюдца, старший крошит овсяное печенье. У нее таких никогда не будет. Это нечестно, несправедливо, но в жизни вообще не приходится говорить о справедливости. Эта красивая женщина с печальными мудрыми глазами, которая давно и хорошо знает своего мужа, понимает: что бы там ни было, войны заканчиваются, и он всегда возвращается домой. Зачем осложнять ей жизнь, вносить в нее беспокойство, тревогу. Ведь даже если их роман продолжится здесь, в Москве, наивно думать, что это к чему-то приведет. Что она, Лика, может противопоставить этой всепрощающей мудрой любви, этим темным детским головкам? Ничего…