Старая кузница - Семён Андреевич Паклин

по полторы десятины не давал, все же стал вспахивать в день десятину, а то и побольше. Однако, зная беспечный нрав Антона, он однажды явился на его пашню и принялся придирчиво проверять на конях упряжь: заглядывать под хомут, не потерты ли плечи, не сбиты ли у коней ноги, щупал опавшие лошадиные бока.

Видя, что Антон стоит мрачный, как готовая вот-вот разразиться грозой туча, Иван, окончив осмотр, примирительно сказал:

— Ты не гляди на меня, Антоха, ровно бык на красную тряпицу. Скотинка она такая: за ей лучше три раз лишнего поглядеть, чем единожды не доглядеть… На вот, закуривай моих корешков.

И протянул ему кисет.

Глядя на своих старших — Ивана, Захара, Антона, — и остальные артельщики старались из последних сил: пахали, боронили, сеяли.

К удивлению всей деревни, отсеялись артельщики рано, раньше многих единоличников. Результат не замедлил сказаться: несколько единоличников, крестьян среднего достатка, подали заявление в артель.

Решили устроить прием этих хозяев на собрании всей артели.

Собрались как всегда в сельсовете.

Иван Протакшин первым зачитал заявление Филиппа Нетопырина, попросту прозываемого в деревне Филя-Мерин.

Все знали, что мужичонка Филя — лукавый и работать не любит, с ленцой.

Крепкое хозяйство, полученное в наследство от отца, Филя давно бы развалил из-за своей лени, если бы не жена его Маня, форсистая, на редкость работящая и нахальная бабенка. Мужа своего Филю Маня содержала в крайней строгости и, как поговаривали на деревне злые языки, будто бы даже за его лень иногда поколачивала.

И вправду, Филя в присутствии жены необыкновенно лебезил перед ней, называл Маней, Манечкой, Манюшей. Однако злые сплетни насчет побоев категорически отвергал.

Как все ленивые и лукавые люди, Филя любил помодничать. Он брил бороду, носил смешные торчавшие, как у кота, усы и особенно в отсутствие Мани напускал на себя необыкновенную важность: щурился, употреблял разные, самому непонятные выражения и смотрел на всех свысока.

Но стоило появиться поблизости Мане, как Филя замолкал. Его широкое пухлое лицо с маленькими, далеко расставленными глазками, разом как-то тупело, и тогда без приказа или знака своей Мани он не смел сказать ни слова.

За это сочетание гонора перед людьми и трусости перед бойкой женой сразу после женитьбы прозвали Филю в деревне Манин Филя, и так бы и звали, если бы его Маня не съездила как-то в город погостить на две недели у тетки. Там, в кинематографе, она насмотрелась кинокартин с участием знаменитой в то время американской кинозвезды Мэри Пикфорд, которая, как утверждала Маня, очень была похожа на нее. Вернувшись в деревню к своему Филе, и, вправду красивая и ладная, Маня принялась еще больше форсить, а мужу приказала называть себя не иначе, как Мери.

Во всем безропотно покорный муж на этот раз взбунтовался и, говорят, дело у них доходило до сражения, в котором Филя снова был позорно бит, хотя и продолжал упорствовать, называя свою Маню по-прежнему Маней, а не Мери.

Однако всепроникающая деревенская молва вскоре разнесла повсюду заграничные притязания Мани. И хотя, как и муж, ей в этих притязаниях отказала, Филю же немедленно переименовала вместо Маниного Фили в Мерина Филю. А так как слово «мерин», кроме своего первоначального значения, имеет в русском языке и другое, самостоятельное значение, то деревенские острословы не преминули эти значения подменить, и после все в деревне стали звать Филю не иначе как Филя-Мерин. За гонор и лень его в деревне недолюбливали.

Поскольку в этот раз Филя на собрании был без Мани, держался он с достоинством. Когда Иван после зачтения заявления спросил, почему тот не записался сразу, Филя встал, поправил свой рыжий ус и объяснил:

— Видишь ли, Ванюха, я так понимаю, што в каждом деле должна быть платформа.

— Ну? — шевельнул Иван в усмешке ус. — И што же платформа?

— А поскольку платформа, то, следственно…

— Да скажи просто: Маня не велела — и все, — громко сказал сидевший у окна рядом с Антоном и Иваном Лучининым Прокоп Сутохин.

— Конечно, — не обращая внимания на реплику Прокопа, важничал Филя, — ежели с точки зрения необразованности, то некоторые, по своей преклонности к бабьим предрассудностям, думают, что образованному человеку дважды два: сегодня ты на своей платформе, как индивид приобретаешься, а завтра получил коллективную квалификацию…

— Так што же ты, умник, едрена твоя мать, сегодня к нам на платформу переметнуться задумал? — надоело Антону слушать Филины разглагольствования. — Ты прямо говори, не наводи тут нам тень на плетень! Как ты у нас работать собираешься? Ежели так же, как дома, из-под бабиной палки, то сразу же катись от нас по холодку со своей платформой.

— И еще пусть скажет, зачем он тёлку зарезал, коль в артель вступить собирается, — застенчиво из-за спины Антона вставил Иван Лучинин.

Филя однако не смутился.

— Ежели сказать категорически, то телка хворая была, — и нагловато усмехнулся он в сторону робкого Ивана Лучинина. — А ежели не категорически…

— Да чего его слушать, — крикнул от окна Прокоп Сутохин. — Вон сама Маня идет. Ее и спросить. Ежели она поручится за своего Мерина…

— Так как же, братцы, принимаете вы меня в артель-то, а? — разом обретя дар ясной речи, скороговоркой попросил Филя, трусовато поглядывая на дверь. — Вы уж того, посочувствуйте, примите… А то она придет сюда, язви ее, так…

Все расхохотались. Никакой Мани, конечно, не было. Но с легкой руки Прокопа так и решили: поскольку глава семьи Маня, ее и пригласить на собрание, и заявление дать ей подписать.

Остальные двое подавших заявления хозяев, видя, как обошлись с Филей, приуныли. Но их приняли быстро, без особых затруднений.

Приняли потом и Филю с Маней. А по деревне пошли слухи, что артельщиков уже достаточно и кто долго думает — принимать не будут.

На другой день в артель попросились еще несколько бедняков.

Правда, из деревни, насчитывающей более двухсот дворов, и это был совсем небольшой процент, но Захар видел, что к артели в деревне начинают относиться всерьез, и ждал пополнения.

Однако вышло по-другому.

Началось с коней.

По обычаю в летнее время посылали мужики с лошадьми в