Инквизитор - Сергей Норка

— Зачем же тогда обращаться к инквизиции?

Смолицкий криво усмехнулся.

— Затем, что на нее надежды больше.

— Лучше работают?

— Нет. В отличие от государства ее боятся. Я это точно знаю. Закона рэкет не боится. Даже ВУКа. А инквизиторами напуган всерьез.

— Что, после объявления не появлялись?

— Появлялись, причем дважды. Первый раз на следующую ночь после выхода нашего обращения к инквизиции в вашей газете. Открыли дверь, проникли в помещение, но ни к чему не прикасались. Пропаж нет. Второй раз через три дня после ночного посещения. Побеседовали минут десять. Договорились, что на следующий день они придут за деньгами. Я с утра все приготовил. Жду. Не появляются. И на следующий день тоже. Ни слуху ни духу. Испарились.

— А как вы узнали, что они были у вас ночью?

— Совершенно случайно. Кафе напротив видели? Так вот. Мы поставляем им продовольствие по низким ценам. Заодно там и обедаем. По низким ценам. В тот раз посудомойка и уборщица уходили домой где-то около часа ночи. И видели, как из нашего офиса вышли двое, сели в машину и уехали.

— А если бы этого вам не сказали, вы бы заметили, что ночью были гости?

— Память у меня фотографическая, но я бы ничего не заметил. Все было на своих местах. Никаких следов.

— Скажите, давая объявление в газету, вы действительно надеялись на помощь инквизиторов?

— Честно говоря, не очень. Но не исключал. Просто хотел попугать этих бездельников, хотя не уверен, что они читают вашу газету. Плюс в моих интересах поднимать авторитет инквизиции.

— А почему вы не обратились в милицию?

— В прошлый раз, когда я возглавлял торговую фирму, при обсуждении «сотрудничества» с вымогателями присутствовал начальник районного отделения милиции. Причем мне ясно дали понять, что обращаться выше не только бессмысленно, но и опасно. И я им верю. Вы знаете, мне кажется, что милиция покупается не только из-за маленькой зарплаты, хотя и это имеет значение. Главная причина сращивания милиции с преступностью кроется в системе правосудия. Законы были составлены так, что преступник не рисковал почти ничем. В таких условиях человеку трудно оставаться в рамках закона. Это было самое настоящее искушение. Поэтому мы, мелкие предприниматели, встретили ВУК, как это говорили раньше, «с большим душевным подъемом». Но должно пройти много времени, чтобы ВУК впитался в сознание людей. А времени осталось всего полтора года. Через полтора года диктатура может быть отменена, а президент уйти в отставку. Конечно, мы надеемся, что этого не случится. Но все может быть. Тогда ВУК отменят, а инквизиция останется.

— Вы хвалите ВУК, но ведь он противоречит всем общечеловеческим нормам.

— Тем, кто ценит общечеловеческие нормы, ВУК не страшен.

— Но ведь общеизвестно, что ужесточение наказания не приводит к снижению преступности.

— Наказание не должно быть ни жестоким, ни мягким. Оно должно быть адекватным деянию, молодой человек.

— А чем определяется, адекватность?

«ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ МИЛИЦЕЙСКИЕ СВОДКИ УДИВЛЯЮТ ДАЖЕ ВИДАВШИХ ВИДЫ ОПЕРАТИВНИКОВ: ПО МОСКВЕ ШИРИТСЯ С КАЖДЫМ ДНЕМ ВАЛ ВЫМОГАТЕЛЬСТВ. В ЭТОТ САМЫЙ „ОКУПАЕМЫЙ“ ВИД КРИМИНАЛЬНОГО БИЗНЕСА ВТЯГИВАЮТСЯ ВСЕ НОВЫЕ И НОВЫЕ „ПРЕДПРИНИМАТЕЛИ“».

— Обстановкой в стране. При разных обстановках наказание за одно и то же преступление должно варьироваться. В мирное время — три года тюрьмы. В военное — расстрел. А мы живем в военное время. Вы говорите — ужесточение наказания, я говорю — доведение его до адекватности. А знаете ли вы, господин гуманист, что рэкету подвергаюсь не столько я, сколько вы. И малоимущие граждане.

— Я?

— Да, да. Вы. Вам ведь надо кушать. Вы покупаете продукты питания. Так вот, мы, коммерсанты, закладываем в стоимость товара и сумму, которую выплачиваем рэкету. Так что вымогают деньги у вас, а мы только посредники между вами и вымогателями. Они постоянно повышают размер дани, а мы постоянно повышаем цену на товар. И это одна из причин инфляции. Так-то. Не знаю, действительно ли инквизиция святая, но делает она святое дело.

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 18 ЯНВАРЯ В 3 ЧАСА НОЧИ НАРЯДОМ МИЛИЦИИ ДЛЯ ПРОВЕРКИ БЫЛА ОСТАНОВЛЕНА АВТОМАШИНА „ЖИГУЛИ“, КОТОРАЯ БУКСИРОВАЛА АВТОМАШИНУ „МЕРСЕДЕС“. ПРИ ОСМОТРЕ САЛОНА И БАГАЖНИКА ИНОМАРКИ ОБНАРУЖЕНЫ УПАКОВАННЫЕ В БРЕЗЕНТ ТРУПЫ (!) СЕМЕРЫХ МУЖЧИН С ОГНЕСТРЕЛЬНЫМИ РАНЕНИЯМИ.

СОЗДАННОЙ ОПЕРАТИВНО-СЛЕДСТВЕННОЙ ГРУППОЙ В РЕЗУЛЬТАТЕ НАСТУПАТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ УСТАНОВЛЕНО, ЧТО УБИЙСТВО БЫЛО ОРГАНИЗОВАНО ДИРЕКТОРОМ ФИЛИАЛА ПРОИЗВОДСТВЕННО-КОММЕРЧЕСКОЙ ФИРМЫ „ПЕТРОКРАТОР“ С ЦЕЛЬЮ ПРЕСЕЧЕНИЯ ВЫМОГАТЕЛЬСТВА СО СТОРОНЫ ОДНОЙ ИЗ ПРЕСТУПНЫХ ГРУППИРОВОК».

«Криминальная хроника», № 17, 1994 г.

— Это ваше субъективное мнение.

— Мнение-то субъективное, да только все известные мне коммерсанты так считают. Где бессилен суд, там неизбежно должен возникнуть самосуд. Такова диалектика, как любил говорить первый и последний президент СССР.

«За один час я дважды услышал одну и ту же мысль из уст двух разных по социальному статусу людей. Надо будет посоветовать Сане послать тройку ребят по бизнесменам да послушать их мнение на этот счет», — подумал я.

— Лев Ефимович, с вами очень интересно беседовать, но время у меня ограничено.

— Как и у меня.

— Поэтому вот вам моя визитка. Если будет что нового по инквизиции, вы уж не сочтите за труд звякнуть. Можно домой.

— Непременно, молодой человек.

Когда я уже был в дверях, он кинул мне вдогонку:

— А денежки для рэкетиров я на всякий случай держу наготове.

Я пошел по Островского, мысленно переваривая услышанное. Итак, преступники больше не появлялись. Почему они не пришли за деньгами? И зачем нужно было заходить ночью в офис, если там они ничего не тронули? Все это выглядит если не странно, то, во всяком случае, необычно. Конечно, заслуги инквизиторов в том, что рэкетиры больше не появлялись, нет. Это ясно. Просто что-то спугнуло вымогателей. Что? Непонятен также смысл ночного визита.

Я остановился возле подворотни большого дома в конце улочки, чтобы закурить сигарету, и, ища по карманам зажигалку, случайно посмотрел во двор. То, что я в следующие секунды там увидел, бросило меня в пот. Из подъезда трехэтажного кирпичного домика, расположенного во дворе, вышел высокий мужчина и подошел к серым «жигулям». Через несколько секунд он сел в машину и включил зажигание. Стекла на «жигулях» были зеркальными, поэтому я видел его только несколько секунд, но их мне было достаточно, чтобы я его узнал. Я узнал бы его из тысячи, из десяти тысяч схожих мужчин. Это был детина, который возил меня к президенту, верный помощник Кота, чья могила находилась на Кунцевском кладбище возле могилы его шефа. «Жигули» выехали из подворотни и повернули направо, на Ордынку. Я чуть, было не помчался за ними следом. Наконец, закурив и сделав три глубокие затяжки, принялся осмысливать положение. Покойник оказался липовым. А Кот? Скорее всего, когда Темная Лошадка убирал свидетелей, этому удалось ускользнуть. Приобрести новые документы для него не ахти какая сложность. Видимо, в машине с Сидоренко сидел кто-то другой, а поскольку трупы остались неопознанными, ему удалось скрыться.

Выкурив сигарету, я вошел в подворотню и направился к дверям особняка, из которого вышел несколько минут назад «покойник». Особняк в стиле прошлого века. Но я помнил, что еще год назад его здесь не было. На окнах решетки. Все окна закрыты плотными шторами. У двери вывеска: «Частный институт социальных исследований».

Следующие три дня я с восьми утра и до шести вечера добросовестно торчал возле этого загадочного института социальных исследований, в надежде на то, что «покойник» появится еще раз. Тщетно. На четвертый день я был уже на кладбище возле могил. Они были завалены еловыми ветками. Фотографии, покрытые полиэтиленовой пленкой, были укреплены в головной части каждой могилы. Со средней на меня смотрел насмешливыми глазами Кот в форме полковника госбезопасности. Словно издевался. Нервы мои были в таком напряжении, что я едва подавлял желание начать разрывать могилу, на которой стояла фотография детины. Дождавшись момента, когда рядом никого не было, я сунул ее в портфель.

Через час я уже сидел в кабинете генерального директора «Терры» и пил растворимый кофе с печеньем.

Мне пришлось минут тридцать терпеливо выслушивать взгляды на жизнь мудрого господина Смолицкого, прежде чем на прощание задать ему вопрос, из-за которого я и приехал.

— Да, кстати, Лев Ефимович. Вам этот человек не знаком?

Смолицкий долго изучал фотографию, с которой я успел содрать пленку.

— Нет, впервые вижу.

— Может, все-таки встречали? Он бывает в ваших краях.

— У меня фотографическая память, молодой человек. Я его вижу в первый раз.