Брат мой Авель - Татьяна Олеговна Беспалова

Вот один из волонтёров взрезал скотч, опоясывающий заветную коробку. Вот он распахнул картонные створки. Так и есть. Шоколад! Шоколад Тише просто необходим. Бабушка всегда говорила, что шоколад улучшает настроение. Вспомнив о бабушке, Тиша заплакал и тут же получил пару шоколадок.

– Мне всё же кажется, что он не местный, – проговорил один из волонтёров. – Эй, парень! Не поедешь ли с нами до кибуца Беэри?

В ответ Тиша проронил несколько слов на арабском, и это обстоятельство заставило волонтёров решить, что он один из местных, рождённых в Газе детишек, которые удаются порой и светловолосыми, и белокожими, и голубоглазыми.

Драка началась в тот момент, когда Тиша уже выбрался из толпы и заспешил к лазу в подвал. Он успел спуститься вниз и спрятать свои сокровища за грудой щебня. Ему помогал всё тот же ангел-хранитель с бархатными глазами. Тиша плохо понимал его быструю и довольно бессвязную речь, но жесты порой красноречивее любых слов. За грудой щебня нашёлся покрытый пылью ящик из какого-то металла с гремящей крышкой и двумя красивыми замками. В этот-то ящик новый знакомый Тиши и помог ему спрятать шоколад, детское питание, галеты и жестянки с солёными чёрными ягодами. Потом он произвёл над ящиком несколько пассов руками. Рукава его некогда белой туники трепетали, как птичьи крыла. В результате его действий ящик сделался незаметным, только один Тиша наверняка смог бы найти его.

Потом приятный и заботливый незнакомец долго объяснял Тише какие-то очень простые и одновременно очень сложные вещи. Говорил он тихо и путано, но Тиша понял главное: его собеседник не Господь Бог и добывать воду из мёртвого железобетона не умеет, а водопровод в Газе не работает. В свете этого основная задача Тиши на данный момент – это добыча воды.

Ах, вода! Тиша совсем забыл про воду! Вспомнив жажду, которую ему совсем недавно довелось испытать впервые, мальчик кинулся к лестнице, ведущей наружу. Незнакомец что-то кричал ему вслед, но Тиша думал о волонтёрах, у которых, как ему казалось, обязательно должна найтись вода. На глазах его уже закипали слёзы. Просто так. На всякий случай. Пусть будут.

Однако волонтёрского пикапа он на прежнем месте не застал. На площадке среди рваных палаток и покалеченных осколками домов стояло несколько поддонов с каким-то товаром. Вокруг них-то и разгорелась схватка. Драка кипела, бурлила, алыми пузырями вздувалась на разбитых губах. Среди визжащей толпы метались быстрые чёрные тени. Скрежетал металл. Слышались громкие невнятные выкрики. Где-то неподалёку всё ещё вопила женщина, поминая трёх своих погибших сыновей.

Громкий хлопок заставил Тишу броситься на землю. Он ожидал, что острые частички цемента сейчас посыплются ему на голову, и очень испугался. Однако сыплющийся на голову прах и пепел – это ещё не самое страшное. Намного страшнее распахнутые глаза убитого человека. Припудренные серой цементной пылью, они похожи на пустые глаза статуи. Когда-то Тише доводилось видеть такие изваяния в итальянских музеях. Тогда он очень испугался и долго, и громко плакал. Помнится, взрослые успокаивали его всем музеем, испытывая при этом чувство вины. И вот сейчас он увидел прямо перед собой точно такие же пустые, цементного цвета глаза на сером неподвижном личике. Над мёртвым ребёнком вопили две женщины в длинных грязных одеждах. Одна из двух была совсем старая. Другая – юная, но постарше Тиши. Вот они подхватили его. Тело сломанной игрушкой обвисло на их руках. Та, что помоложе, подхватила и Тишу, а старшая женщина прижала его к себе. Он услышал запах чужого пота, смешанный с каким-то иным, сладковатым, привязчивым, забивающим все иные ароматы и очень неприятным запахом. Наверное, так пахнет горе. Да-да! Эти женщины не испытывали чувства вины перед мёртвым ребёнком. Они испытывали горе, которое не запьёшь алкоголем, не смоешь в душе, не закусишь маршмеллоу или копчёной колбасой. Такое горе не излить слезами, не исторгнуть криком.

Тиша забился, пытаясь вырваться, но его держали крепко. Его снова тащили, а Тиша не хотел, чтобы его тащили куда-либо против его воли, и он укусил удерживающую его руку. Рука ослабла, он вырвался было, но его перехватили. Он снова укусил. Его снова перехватили. Так продолжалось некоторое время. Хватка женщин ослабела с воем сирены. Пронзительный звук заглушил их плачущие голоса. Тогда-то Тише и удалось вырваться.

* * *

Оказавшись один на один с воющей сиреной, Тиша поначалу растерялся. Действительно, как быть? Отправиться в подвал к сестре и матери, достать из заветного ящика какой-нибудь еды и накормить обеих? Или…

Тиша смутно помнил московскую позднюю осень: недели без солнца, утренние заморозки, днём то дождь, то снег, в носу постоянные сопли, очень огорчающие бабушку. В этих местах ноябрь совсем другой – приятный, не жаркий, но солнечный. С моря задувает прохладный крепкий ветерок, но солнышко ощутимо припекает.

Расположившись в тени какого-то полуразрушенного дома, Тиша глазел на пустое очень синее небо, в котором кружили едва различимые чёрные крестики птиц. Он думал о воде. Наверное сейчас, если б мать предложила ему, он смог бы выпить пять, нет, шесть больших кружек обычной путь даже тёплой воды. А если б ему предложили кока-колу! О! Наверное, он смог бы выпить целый бассейн кока-колы!

– Хватит мечтать, – сказал ему кто-то. – Твоя мать уже не предложит тебе ничего, потому что она слабая женщина и очень напугана сейчас. Но она хочет пить, и ты обязан поддержать её, потому что ты мужчина, ты и сын, и опора.

Голос звучал ясно. Пронзительный звук сирены вовсе не мешал слышать его. Наоборот, Тише показалось, будто источник звука находится не снаружи, а внутри него. Так бывает, например, когда от сильного волнения или после слёз кровь стучит в висках или благодарственно урчит сытый живот.

– Ты же сам понимаешь, если птицы не улетают, не прячутся, значит, им ничего не грозит, и бомба или ракета сюда не прилетит. Выходит, и нам с тобой нечего бояться.

– Нам с тобой? Нас двое?

Тиша повертел головой. Оказалось, что он действительно не один сидит в тени полуразрушенного дома. Рядом с ним сидит тот самый человечек, у которого рукава, как крылья большой белой птицы, у которого глаза, как бархатные заплатки, у которого…

– Меня зовут Яхо…

– Яхья? Мой отец читал Коран на арабском языке вслух. Но мы с мамой мало что поняли из прочитанного… – пробормотал Тиша.

– Йахйа – сын праведного Захарии. Его имя пять раз упоминается в Коране. Христиане называют его Иоанном Крестителем. Но я не он.

– Кто же ты? Чей ты сын?