Проект "Лузер" - Илья Стогов

Они сели. Сидеть было скучно. Красавчик адъютант генерала копошился в компьютере. Глаза у него были такими неправдоподобно голубыми, что, если бы парень не был офицером милиции, можно было бы подумать, будто он носит контактные линзы. От нечего делать Стогов вспомнил, как прошлой весной они с Осиповым напились в грузинском кафе почти напротив управления, да так крепко, что Осипова стало рвать прямо на улице. Из последних сил он успел добежать только до уличного люка со снятой крышкой, наклонился и вывалил внутрь все, чем только что долго обедал. Внутри люка копошились какие-то работяги. Когда на голову им стало рвать мента в форме, работяги немного растерялись. А Осипов смотрел на них грустными глазами и повторял:

— Люк! Я твой отец!

На столе тренькнул телефон. Адъютант снял трубку, молча послушал, а потом встал и зашел внутрь кабинета. Часы на стене тяжело тикали. По стеклам стекали капли дождя.

Майор вздохнул и скосил на Стогова глаза.

— Знаешь, — сказал он, — может быть, сейчас и не самое подходящее время… Но я все-таки скажу.

Часы тикнули еще пару раз. Капли сползли еще на несколько сантиметров вниз.

— Никогда и никому этого не говорил, а тебе вот скажу.

Подобные предисловия Стогову никогда не нравились. После них собеседник обычно начинал пороть полную чушь. Он даже открыл рот, чтобы попросить товарища майора не начинать, но не успел: из кабинета очень вовремя вышел голубоглазый адъютант.

Он широко открыл дверь и сказал, что они могут пройти.

8

Со времени, когда майор был в этом кабинете последний раз, ничегошеньки-то тут не изменилось. Стол генерала был по-прежнему необъятен, а хозяин стола по-прежнему суров. Закону и порядку (за соблюдением которых следил генерал) по-прежнему ничто не угрожало.

Сколько именно лет генерал отслужил в управлении, не помнил никто на свете. Ясно было, что очень долго. И вообще: управление было создано им, и работало только благодаря ему. Иногда майору казалось, что этот человек был всегда. Когда мир возник в результате Большого Взрыва, генерал, наверное, нахмурился и строго спросил: «Что за грохот? Немедленно прекратить!».

Когда они зашли в кабинет, генерал поднял на них тяжелые, будто у Вия, веки, внимательно оглядел, а потом рукой показал, чтобы присаживались. Они присели. Генерал вздохнул и стал говорить. Голос у него был стариковский, с этакими дребезжащими модуляциями. Справа от генерала стоял его молодой адъютант, который время от времени протягивал шефу необходимые бумаги. Генерал брал их, просматривал и клал на стол перед собой. Стопка из бумаг получилась довольно толстой.

— То, что вы трое оказались в метро в момент инцидента, большая удача, — говорил он. — То, что вы видели случившееся собственными глазами, здорово поможет следствию. Инцидент будет расследован, виновные наказаны, выводы сделаны. Но пока идет следствие, я хотел бы попросить вас держать язык за зубами. Никаких интервью, никакой лишней болтовни. Обращаюсь к вам не как к подчиненным, а как к офицерам: сами должны понимать, что к чему.

Генерал говорил, что произошедшее в метро — большой удар для города. Особенно болезненный в сложившейся ситуации. Газеты тут же подхватили эту неприятную тему и стали орать, что, мол, руководство не в силах обеспечить безопасность жителей. Этим разговорам необходимо положить конец. Инцидент должен быть расследован, а его последствия ликвидированы. Но на это требуется время, и до окончания следствия он рассчитывает, что они проявят выдержку.

Он обвел их своим тяжким взглядом, и майор почти против воли втянул живот и распрямил спину. Ему казалось, что на этом беседа будет окончена. Сейчас генерал их отпустит. Он даже приготовился встать, но тут сидевший справа от него Стогов задал совершенно дурацкий вопрос:

— А почему?

— Что «почему»?

— Почему мы не должны обо всем этом говорить?

Майор покосился на Стогова. Но тот смотрел только на генерала. Ему, похоже, и вправду было интересно услышать ответ на свой вопрос.

— Знаете, сколько я работаю в вашем управлении, все время только и слышу: «Никаких лишних разговоров!». Но никто и никогда не мог мне объяснить, чем эти разговоры могут повредить? Людям хочется знать правду, — ну так и пусть они ее узнают. Чего тут плохого?

Генерал молча смотрел на Стогова. Под таким его взглядом писались от испуга офицеры с ох какими большими звездами на погонах. А вот Стогову взгляд был, похоже, пофиг. За столом он сидел развалившись и усмехался уголком наглого рта.

Генерал медленно произнес:

— Какие глубокие у тебя мысли, сынок. Надо нам как-нибудь сесть, не торопясь пофилософствовать.

— Это все, что вы скажете?

— А что ты хотел бы услышать?

— Вообще-то я рассчитывал, что вы объясните мне, почему каждый серьезный инцидент, угрожающий безопасности граждан, тут же засекречивается. Ведь должно-то быть как раз наоборот. Если всем нам что-то угрожает, значит информация должна быть максимально доступна. Иначе люди просто не смогут себя защитить.

— Тебе не терпится стать телезвездой?

— Отнюдь, товарищ генерал. Я, в общем-то, и не собирался ничего разглашать. Тем более, что в тоннеле я ничего, считай, и не видел. Но дело ведь, согласитесь, не во мне. Если есть проблема, то ее необходимо обсуждать. О ней нужно говорить. Люди должны знать, что именно им угрожает. Тогда они смогут подготовиться к неприятностям и защитить себя, не так ли, товарищ генерал?

— Защищать людей — это задача управления, в котором ты, сынок, служишь.

— Да? А мне казалось, что защищать стоит только маленьких детей, которые не способны сделать это самостоятельно. А взрослые люди должны сами выбирать, как им жить.

— Красивые слова. Но, к сожалению, всего лишь слова. А что делать, если люди живут неправильно, а? Не думай, будто мне или кому-то еще в управлении нравится корчить из себя Господа Бога. Это огромная ответственность, сынок, и тот, кто ее несет, иногда до самой земли сгибается под этой тяжестью.

— Так не несите. Дайте людям самим выбирать, как жить.

Теперь генерал тоже усмехался. Реплики Стогова похоже здорово его веселили.

— Это была бы идеальная схема, если бы иногда людям не было свойственно действовать себе во вред. Уродовать свою жизнь и жизнь всех окружающих. Ты думаешь, наркоман или, скажем, самоубийца, хочет, чтобы ему помогали? Да никогда в жизни! Он просто пустит свою жизнь под откос, вот и все. Именно поэтому иногда за людей приходится решать кому-то другому. Силой вмешиваться и устанавливать в чужой жизни необходимый порядок. Даже если таким, как ты, сынок, это не нравится.

За свою долгую службу генерал повидал огромное количество умников. Многие были даже посмышленее этого, нынешнего. Но и с ними у генерала разговор выходил недлинный. Конкретных решений-то все равно никто из умников предложить не мог, а тратить время на бессмысленную болтовню генерал не любил. Так что, положив старую иссохшую ладонь на стопку бумаги перед собой, он закончил их полемику:

— С чем конкретно ты споришь? У тебя же нет ответа на вопрос о том, что случилось в тоннеле, ведь так? А раз нет, то и разговаривать не о чем. Расследованием займутся те, кто разбираются в проблеме лучше тебя.

— О! Этот поворот сюжета нравится мне особенно! Каждый раз я слышу, что кто-то разбирается в вопросе лучше меня. Только этих людей никогда не показывают. Просто советуют довериться таинственным экспертам и ни о чем не переживать. Но когда на них удается взглянуть, то выясняется вдруг, что в вопросе эти спецы совсем и не разбираются. Что никакие они не эксперты, а черт знает кто.

Майор знал, что Стогов способен за считанные минуты довести до белого каления кого угодно. Но не думал, что тот станет оттачивать это свое умение в столь неподходящей ситуации. Он перевел взгляд на генерала. Генерал начинал наливаться гневом, как туча, из которой скоро посыплются молнии. Даже его молчаливый адъютант чувствовал это и немного отодвинулся в сторону. И только Стогов ничего не замечал, а продолжал нести околесицу.

— Знаете, когда я был маленьким, родители частенько таскали меня в Петропавловскую крепость на экскурсии. Вы, наверное, помните эти школьные поездки всем классом. Они ведь всегда, во все времена были одинаковыми… ах вы родились не в Петербурге? Ну, тогда извините. Просто еще в детстве меня здорово удивляло, что приблизительно треть крепости всегда была закрыта для экскурсантов. Проходите через Трубецкой равелин, осматриваете Собор и Великокняжескую усыпальницу, выходите на речной причал. Но вот дальше — ни-ни! Глухая стена и надпись «Вход запрещен!». А за стеной лают овчарки и цокают каблуки часовых. Эти надписи меня, школьника, всегда здорово интриговали. Какие-такие военные тайны могут скрываться в самом центре пятимиллионного мегаполиса, думал я, — и не находил ответа.