Глаз дракона - Энди Оукс

Пиао стоит у неё за плечом, дышит её ароматными волосами.

— Он самый. Тут он и жил. Здесь была его девушка, она ждала от него ребёнка. Ты знаешь, что так всё и было. Если хочешь, я могу разобрать ванну, показать тебе его волосы в трубе. Может, мы снова найдём обрезки красных ногтей.

— Спасибо, Пиао, это ни к чему.

— Не надо благодарить за такие вести. Каждое слово в них пропитано болью. Знать, что Е Ян была девушкой Бобби — понимать, что именно её мы вытащили из Хуанпу.

Глаза её уже затуманились. Фонари превращаются в звёзды. Река, Бунд, неотделимая грязь. Сдерживая поток слёз, она в последний раз смотрит из окна. Отсюда смотрел Бобби. Она хочет стать его глазами, его чувствами. Сохранить этот вид из окна… навсегда. Она отворачивается и идёт к дверям. Старший следователь — за ней.

Они не говорят друг другу ни слова, пока отель не остаётся далеко позади; его окна теряются во множестве других. Разливается утренняя прохлада. Холод раком впивается в каждую кость. Душит решимость. Гложет душу. В небе появляется свет, ленты облаков пеленают его, и это похоже на подставку с широкими мясницкими ножами.

— Ты же следователь отдела убийств, скажи мне, как можно убить молодую беременную женщину?

Старший следователь запускает двигатель, ошалелый астматический кашель выражает его чувства.

— Профессиональные убийцы не брезгливы и безжалостны. Они не задают вопросов. Ты — профессиональный политик, ты задаёшь все вопросы, какие стоило бы, перед тем, как подписать приказ или заключить сделку?

— Но это же совсем другое дело. Это же беременная девушка, это совсем другое дело.

Пиао выруливает на Бунд, едет по пальцу парка Хуанпу, воткнутому в реку, ту самую реку. Фонари мелькают меж деревьев. Мимо проплывает грузовоз, исчезает во тьме. Старший следователь опускает стекло, сворачивает на Фучжоулу, прочь от парка. Прочь от реки. Есть ли грехи полегче и грехи потяжелее? Он вдавливает ногу в педаль газа, и горький ветер бьёт в лицо, выжимая слёзы, мир становится серым.

— Политики всегда думают, что это совсем другое дело, — говорит он.

Глава 13

Пиао так и не лёг. В окна лился свет, слишком резкий, чтобы дать уснуть. Суровый. Свет-альбинос. Начались шевеления далеко внизу. И звуки. Машины, велосипеды, мандаринский диалект. Всё шло к тому, что про сон можно забыть, здравствуй, новый день. Он садится писать отчёты. За каждым словом виднеется внушительная тень шефа Липинга. В восемь он идёт в душ. Холодная вода, неласковая. Зеркало показывает ему печальное зрелище; вид у него постаревший. Усталый. Вокруг глаз борозды морщин. Они так прочно обосновались на своём месте, что теперь их нельзя считать морщинками от смеха.

Кажусь ли я ей хоть чуть-чуть привлекательным?

Он одевается и нагибается к нижнему ящику высокого шкафа. Узел аккуратно спрятан за постельным бельём. Мягкая ткань. Торчащие нитки. Кислый запах машинного масла. Пиао аккуратно разворачивает пакет, будто там хранится хрустальная ваза или хрупкая реликвия, которая может развалиться только от того, что её вытащили на воздух. Пистолет ощущается более лёгким, чем он помнит, но при том неудобным. Модель 59. Грубая копия советского пистолета Макарова. Система блоубэк. Принцип двойного действия скопирован с Вальтера ПП. Пиао медленно, осторожно суёт холодное, чёрное дуло в рот. Железо касается зубов… железо касается плоти. Отодвигает рычажок предохранителя. Звонкий лязг, когда он нажимает на спусковой крючок. Отдаётся в голове. Проносится через годы. Он вынимает дуло и задвигает обойму на место. Восемь патронов, сменный магазин. Девять миллиметров. С приятной ловкостью оседает в кожаной наплечной кобуре. Запасную обойму он суёт во внутренний карман кителя. Перед тем, как выйти в дверь, массирует себе шею и плечи. Напряжённые, застывшие, они воспринимаются якорной цепью, туго натянутой приливом.

Пиао смотрит на фотографию на стене, открывая дверь. Её волосы касаются его щеки. Один локон достаёт до рта. Пальцем соболиного меха касается губ, прося не врать. Он закрывает дверь, запирает воспоминания. По лестнице спускается на улицу.

Мы все здесь пропитаны горечью… так уж мы устроены.

Встреча длится десять минут. Десять минут кажутся десятью часами.

— Войдите!

Пиао вышагивает до белой черты на полу, ровно в полутора метрах перед столом Шефа Липинга, и отдаёт честь. Он не ждёт, что ему предложат сесть, и в этом неожидании его не обманывают. Несколько секунд тишины, глаза Шефа смотрят вниз, на лист бумаги, испещрённый буквами.

— Двести семьдесят пять тысяч юаней, старший следователь. Внушительная сумма. Ущерб, причинённый тобой. Ты неаккуратный водитель.

Снова тишина, буквально льётся через край. Липинг поднимает глаза. Они пронзают Пиао… будто дальний свет — озеро тумана.

— Ты там случаем не охуел?

Горячие слова, холодный тон. Пиао сроду не слышал, чтобы мат был настолько лишён эмоций.

— Я обо всём написал в рапортах, товарищ офицер Липинг.

Указывает на аккуратную пачку бумаг на обитом кожей столе и вытягивается по стойке смирно. Чёрные ботинки носками касаются девственно белой черты.

— Рапорты я читал. Я просил отчитываться ежедневно, старший следователь. День прошёл — рапорт сдан. А не приносить мне стопку рапортов за полторы недели. Меня это совсем не устраивает…

Липинг пальцем стучит по бумагам, где выстроились колонки цифр.

— …и это тоже ни разу не устраивает, старший следователь.

— Я преследовал нарушителей, совершивших спланированный наезд… убийство, товарищ офицер Липинг. Я так же уверен, что пассажиры автомобиля так же ответственны за убийство брата сотрудника Яобаня, нашего товарища офицера Вэньбяо… моего собственного двоюродного брата и возможно восьми жертв, найденных в реке. Всё написано в моих рапортах, товарищ офицер Шеф Липинг.

— Да, старший следователь, всё ты написал… — Руки его лежат на исписанных листах. Сильные пальцы. Жестокие, — …одного у тебя в рапортах нет — описания хоть кого-нибудь из трёх пассажиров чёрного седана Шанхай…

На лице Липинга появляется похожая на пилу улыбка. Он встаёт, обходит стол, разглядывая свой кабинет. Тёмное дерево. Латунь. Мраморный бюст Мао. Ни звука, не считая его шагов по отполированным деревянным полам.

— …я не в восторге, Пиао. Ты до сих пор веришь в теорию заговора? Я знаю, ты упрямый человек. Но я не думал, что упрямство выродится в тупость.

Он медленно идёт к столу, снова обходит его; спокойствие большой кошки, которая только что убила жертву. Руки ложатся на спинку кресла, принимая на себя вес тела. Всё в нём безукоризненно, вычищено. Форма стандартного образца, не считая покроя, качества материала, ручного пошива. Её шили в ателье Парамаунт на улице Нанцзин. Дорогое место. Липингу вроде тоже не по карману. Качество ни с чем не спутаешь. Качество как для высших функционеров. Пиао чувствует себя потасканным, грязным. Ботинки у него в грязи. Дырка в кармане штанов. Вкус дерьма во рту.

— Следователь Пиао, ты отстранён от этого дела. У тебя появился личный мотив. Необоснованный. У тебя нет ни одного доказательства истинности твоих утверждений…

Шеф садится. Тяжёлое, обитое кожей кресло скрипит. Пиджак натянут на широких плечах. Мышцы напряжены, изогнуты в непонятном предчувствии.

— …ты топчешься там же, где и неделю назад. След остыл, Пиао. Ты не продвинулся ни на шаг.

— Со всем уважением, товарищ офицер, в последнее время произошли подвижки, которые, как мне кажется, оправдают моё дальнейшее участие в расследовании. Я не считаю, что след остыл, и уверен, что в деле намечается движение. Всё написано в моих рапортах.

Вокруг его воротника поднимается температура. Ладони, ноги зудят… он хочет расчесать их, разодрать до крови. Много слов, но мало смысла. Липинг не дурак, он понимает, где вода, а где сухой остаток.

— Произошли подвижки. Дальнейшее участие. Намечается движение…

Шеф пальцами отталкивает стопку рапортов.

— …ты говоришь как политик. Столько слов, а толку чуть. Это моя работа, старший следователь. Твоя работа — говорить мало и по делу, и выдавать результаты. Это понятно?

Глаза Липинга впиваются в него. Чернота смотрит в синеву. Пиао кивает.

— Ты тут говорил о подвижках. Какие именно подвижки, следователь?

— Три трупа, найденных в реке Хуанпу, опознаны, товарищ офицер.

— И?

— Двое — американцы. Один — профессор Лазарь Хейвуд из университета Фудань. Второй — археолог, участвовавший в исследовательском проекте в том же университете. Его имя — Бобби Хейес…

Лицо Липинга спокойно, как воды озера. Руки неподвижны, пальцы сплетены.

— …третья — женщина по имени Е Ян. Национальность пока неизвестна. Она была любовницей американца, Бобби Хейеса. Она была беременна, на пятом месяце.