Стая - Пайрон Бобби

Их глаза расширились еще больше.

Я вытянул руку, прося милостыню.

– Я всего лишь мальчик. – На этот раз голос звучал звонче. – И я хочу есть.

Везунчик с надеждой завилял хвостом, Ушастик попытался встать на задние лапы, но у него ничего не получилось.

Женщины, прижимая к груди сумки, попятились.

Их слова звенели у меня в ушах, пока я искал нам обед. «Ребенок так пахнуть не может. Человек вообще так пахнуть не может. Похож на черта!»

Я понюхал свою одежду и кожу. Я пах собаками, землей и деревьями.

– Мне нравится мой запах, – сказал я Луне и Месяцу.

И все же люди, выходившие из метро, зажимали носы и смотрели на меня с отвращением. Никто не хотел дать мне мелочи, чтобы я купил себе чего-нибудь поесть.

Тем вечером, когда в метро воцарилась тишина, я прокрался в туалет, чтобы попить воды. Увидев чудовище, уставившееся на меня из‑за умывальников, я чуть было не пустился наутек.

Я оскалился. Чудовище оскалилось.

Я угрожающе прищурился. Оно угрожающе прищурилось.

– Что ты такое? – спросил я.

Его губы задвигались.

Охнув, я коснулся своего лица. Оно коснулось своего лица.

Я подошел поближе и кончиками пальцев дотронулся до холодного зеркала.

– Ты – это я, – прошептал я.

Не мамочкин малыш Мишка смотрел на меня. Не мальчик, который спал рядом с мамой и прятался от всех бед в шкафу. Не мышонок, который в ужасе бежал от мальчишек в черных куртках, увешанных цепями.

Мальчик, который смотрел на меня из зеркала, спал в норе у корней дерева, бегал по лесу, свободный, как олень, валялся в грязи, как свиньи, наслаждался сладковатым ароматом падали, носил с собой дубинку, убил огромного кабана и выл на луну вместе со своей семьей.

Это был Мальчик Дымка. Его отважный Мальчик.

Я улыбнулся.

– И все же нам нужно есть, – сказал я своему отражению.

Я снял всю одежду и принялся мыться. Вода стала черной, а моя кожа – розовой. Шрам на ноге, оставшийся после укуса кабана, был багровым.

Одежда сильно обтрепалась, что есть, то есть.

– Нужно найти тетенек из церкви и раздобыть новую одежду, – сказал я мальчику в зеркале.

Одежда, еда, теплое местечко для ночлега. Все это понадобится нам, чтобы пережить еще одну зиму.

– А потом мы все вернемся в лес. – В моей голове зрел план. – У тетенек из церкви нужно взять одежду. Чем больше вокруг будет народу, тем больше будет денег. И еды.

Я оделся, с трудом натянул ботинки и достал из кармана нож. Вытряхнув из волос листья и мелкие ветки, я схватился за грязный локон, падавший мне на глаза, и провел по нему лезвием. Космы падали к моим ногам одна за другой.

– А чтобы нам было тепло, мы вновь будем кататься на электричках, – сказал я, глядя в зеленые глаза в зеркале.

Эти глаза не принадлежали ни демону, ни чудовищу, ни мамочкиному медвежонку Мишке. Это были настороженные глаза Мальчика.

Глава 39

Возвращение Рудика

– О Господи! – воскликнула тетенька из церкви, осматривая меня с ног до головы.

Я не отвел взгляд. Опустив ладонь на плечо Дымку, я уставился тетеньке из церкви прямо в глаза.

– Мне нужна одежда.

Тетенька из церкви нахмурилась. Что-то всплыло из глубин моей памяти.

– Пожалуйста, – добавил я.

Тетенька из церкви покачала головой.

– По-моему, тебе нужна не только одежда. – Она протянула руку, собираясь дотронуться до моих волос.

Я отпрянул. Дымок зарычал.

Тетенька из церкви перевела взгляд с меня на пса и провела кончиком языка по губам.

– Послушай, малыш, я не хочу тебе зла. Но если тебе нужна моя помощь, тебе стоит отозвать свою собаку.

– Отойди, – сказал я Дымку.

Проворчав что-то в ответ, он отошел на пару шагов.

– Тебе бы точно не повредили ванна и стрижка…

Я покачал головой.

– Нет. Только одежда и обувь.

Тетенька из церкви вздохнула.

– Подожди.

Она принялась рыться в больших картонных коробках, набитых одеждой, обувью и одеялами. Другие дети примеряли свои обновки, кто-то пришел сюда только за одеялами. Некоторые шли за тетеньками из церкви в их длинный белый фургон.

Вскоре в этих коробках ничего не останется. Я знал, что тетеньки из церкви оставят коробки тут, чтобы дети могли в них спать, но коробка не казалась мне пристойным домом по сравнению с нашей чудесной норой у корней большого дерева.

– Вот, возьми.

Я сморгнул.

– Посмотри, не подойдет ли это тебе. Вряд ли у меня есть что-то поменьше.

– Я уже не маленький! – нахмурился я.

Маленький мальчик не смог бы убить гигантского кабана одним ударом.

Тень улыбки заиграла на губах тетеньки из церкви.

– Понятно, – сказала она.

Я надел новую-старую одежду и потрепанные ботинки, на голову натянул шапку, скрывавшую неровно подстриженные волосы. Теперь я выглядел так же, как и все беспризорники. Я опять стал невидимым.

Той долгой снежной зимой мы вновь ездили на поездах. Обычно мы садились в последний вагон. На поворотах его заносило, и мы слышали, как постукивают его колеса. Ночью мало кто садился в последний вагон, и потому он оказывался в нашем распоряжении. Но даже если кто-то и ехал с нами, никому не было дела до мальчика и его стаи. А мне не было дела до людей, они были нужны мне лишь для того, чтобы я мог собирать еду в мусорных баках. Люди хотели мне навредить. Люди обманывали и предавали. А псы всегда были рядом.

Луна и Месяц придумали новую игру с поездами. Они ждали на платформе до последнего момента, а потом врывались в вагон, когда дверь уже закрывалась. Если тебе прищемило дверью хвост – ты проиграл. Мамуся наблюдала за их игрищами с нарастающим беспокойством и раздражением. Ушастик с удовольствием поучаствовал бы в веселье, но его хромота не проходила. Везунчик, конечно, не мог не присоединиться к игре. Дымок просто наблюдал за происходящим. Я, затаив дыхание, смотрел, как они веселятся, и хлопал в ладоши всякий раз, когда псы влетали в вагон – в целости и сохранности.

Я прилагал все усилия, чтобы не сталкиваться с другими детьми на улицах. Я видел, как они просят милостыню, дерутся, плачут. Видел, как они засовывают головы в пакеты и глубоко дышат. Видел, как они напиваются. Видел, как они болеют. Они замерзали насмерть в картонных коробках, в подворотнях, на канализационных люках. Приезжала милиция, милиционеры тыкали мертвое тело дубинкой, затем на улице появлялась скорая, и тело забирали. Той зимой многие умерли, и вой сирен – милиции и скорой помощи – слышался часто.

Мы ездили на поездах.

Однажды, дожидаясь последнего поезда, мы увидели банду Ворон. Каблуки их кованых башмаков стучали по мраморному полу. Этот звук был похож на выстрелы. У одного из Ворон была длинная палка в руках, и он планомерно разбивал ею светильники на станции. Другой потребовал у людей на платформе, чтобы те отдали ему свои деньги.

А потом они заметили меня.

Мальчишка с длинной палкой остановился и указал на меня.

– Эй, ты тот самый малой. Ну, тот, что живет с псами.

Пожав плечами, я отвернулся.

Они подошли поближе.

Тот, что был повыше, достал из‑за уха сигарету и сунул ее в рот.

– Ага, точняк, я про тебя слышал. Мальчишка живет с псами.

Он подкурил сигарету и бросил спичку мне под ноги. Ушастик отпрянул в ужасе. Я зарычал, оскалившись.

Вороны зашлись от смеха.

– Он думает, что он собака! – Парень достал нож, от его взгляда веяло холодом. – Посмотрим, умеешь ли ты попрошайничать, как собачонка!

Я гавкнул.

Из тени вышли остальные псы. Они окружили Ворон. Моя стая собралась вокруг мальчишек. Собаки рычали. Мне болезненно захотелось ощутить вес дубинки в моей руке, но дубинка осталась в лесу, под снегом.

– Они убьют вас, если вы подойдете, – заявил я.

– Думаешь, мы испугаемся малого и его собак? – хмыкнул первый.

Но их глаза говорили другое.