Историческая личность - Малькольм Брэдбери

Когда он надевает пальто, в вестибюль выходит Барбара; она говорит:

– Я действительно еду в Лондон. Найди мне кого-нибудь.

– Да, – говорит Говард. – Найду.

Он наклоняется и подбирает два мокрых конверта, которые лежат под прорезью для писем. Он вскрывает их и бегло просматривает вложения: циркулярное письмо от радикального издателя, извещающего о выходе новой книги о марксизме; второе – приглашение от группы современных церковников в Лондоне прочесть им лекцию на тему изменения системы моральных ценностей, темы, в которой, говорится в письме, «вы являетесь признанным авторитетом». Признанным авторитетом он возвращается на кухню в поисках детей. Барбара держит в руке чашку с кофе; она говорит:

– Как поздно ты сегодня вернешься?

– Кто знает? – говорит Говард. – Факультетское совещание.

– Я ухожу на занятия в семь пятнадцать. Я пойду, вернешься ты или нет. Если нет, а Энн Петти уехала, значит, дети останутся одни. Предоставляю тебе разобраться с этим на твой лад.

– Ладно, – говорит Говард, – а ты вернешься поздно? Предположим, мне придется найти кого-нибудь?

– Очень поздно, – говорит Барбара, – после вечерних занятий люди обычно заходят куда-нибудь выпить.

– Да, конечно, – говорит Говард.

– Значит, я тебя увижу, когда увижу, – говорит Барбара.

– Ясно, – говорит Говард. – Пошли, ребятки. Будьте готовы и ждите. Я иду за фургоном.

Он выходит из своего домашнего интерьера навстречу дню и проливному дождю. Городской мир вновь поглощает его; на мостовой бегут рябью лужи. Утро начинается; привкус безымянной меланхолии, с каким он вступил в день, начинает слабеть. Он огибает угол, адаптируется к безликому миру, смотрит на вспышки огней светофоров, на движение зонтиков по улице, на желтые бульдозеры, сгребающие грязь от сноса. Вверх по склону идет он на площадь; он находит фургон и заводит мотор. Он едет назад по полукругу, и парадная дверь открывается по его гудку. Барбара стоит на крыльце; она торопит две съежившиеся миниатюрные фигурки в красных мокрого вида дождевиках. Они бегут под дождем и открывают переднюю дверцу, споря, кто сядет впереди, а кто сзади. На крыльце Барбара машет им; дети залезают в машину; фургон трогается, Говард разворачивает его и проезжает мимо своего длинного тощего дома вверх по склону к суете магистрали.

Путь до школы – это знакомые перспективы мостовых, стрелки и указатели, линии разметки и остановки. Задние фонари бросают красные блики на мокрый асфальт; пунктиры дождя накапливаются на стеклах, и щетки дворников описывают мерные полукруги туда-сюда, туда-сюда перед его глазами. Умелый водитель, он играет со скоростями, добавляет и убавляет энергию ступней, сворачивает с одной полосы движения на другую, непрерывно добиваясь максимального преимущества в потоке машин. Он умело использует окружающую его герметичную коробку из металла и стекла; город вокруг них – это структура, над которой он Может взять верх, выбирая особые маршруты, срезая углы. Но вот возникает затор; они останавливаются в замершем Потоке. Задние фонари светят на них. Из какого-то бутика Льется музыка; доносится звон курантов на ратуше. Пешеходы, покупатели заполняют тротуары; автобусы изрыгают толпы. Перед фургоном появляется мужчина. Длинные пшеничные волосы, стянутые на затылке лентой, цветная рубашка, расстегнутая до пупка, кожаные брюки с бахромой, скатка на спине. Он останавливается в просвете между фургоном и машиной впереди; он упирается рукой в капот фургона, а другой – в багажник машины впереди и секунду раскачивается между ними. Потом, лавируя, переходит на другую сторону улицы.

– Эй, чего это он? – спрашивает Мартин.

– Он чувствует себя свободным, – говорит Говард.

Поток приходит в движение. Говард включает передачу; он сворачивает в боковые улицы и переулки, пока не оказывается возле безобразия из красного кирпича – школы его детей. Многие буржуазные матери, освобождаясь на день от своих детей, припарковывают машины цепочкой вдоль узкой улицы. Говард настороженно пристраивается к цепочке, тормозит поближе к школьным дверям и открывает дверцу фургона, чтобы выпустить Мартина и Селию. Они бегут к женщине, которая переводит их через дорогу. Он следит за их мокрыми фигурками по ту сторону улицы. Затем он трогается с места и возвращается к центральному затору. Город занят делом; толпы движутся на работу вокруг парка и собора, ратуши и универмага Вулворта. Он направляется к университету за западной окраиной города через отрущобившийся жилой район викторианских прижатых друг к другу особняков, грязных, содержащихся кое-как, помеченных всеми знаками транзитности. На этих улицах студенты, не живущие в Шпенглере и Гегеле, Марксе и Тойнби, Канте и Гоббсе, живут в своих квартирах и снимают комнаты; в этот час утра они покидают квартиры и комнаты с удобствами и наводняют магистраль, окаймленную строительными складами, гаражами для подержанных машин, мастерскими камнерезчиков с образчиками могильных надгробий. Тут они стоят, ожидая автобусов и голосуя проезжающим машинам.

Говард сидит за рулем, рассматривает лица, ищет знакомые. И вскоре обнаруживает такое: на автобусной остановке ждет под сводом бордового зонтика девушка в темно-сером костюме. Он сигналит машинам позади себя; он останавливается чуть дальше за остановкой; он гудит ей. Но девушка эта явно умеет распознавать попытки закадрить ее; она оглядывается на фургон с очень прохладным любопытством, а затем снова смотрит на магистраль, выглядывая в суете машин автобус, на котором положила себе уехать. Говард снова гудит; наконец открывает дверцу и вылезает наружу, прижимаясь к дверце, чтобы избежать проносящихся мимо машин. Он кричит:

– Мисс Каллендар! Мисс Каллендар!

Мисс Каллендар в автобусной очереди снова оборачивается и глядит попристальнее. Встряска узнавания.

– Ой, – говорит она, – это мне машет доктор Кэрк.

– Идите же, – говорит Говард. – Я подвезу вас до университета.

Мисс Каллендар немного медлит, обдумывая это приглашение; потом отделяется от вереницы ждущих студентов и идет к фургону.

– Ну, вы чрезвычайно любезны, – говорит она, останавливаясь с пассажирской стороны, – и в такой скверный день.

– Очень рад, – говорит Говард. – Садитесь.

Мисс Каллендар берет в рифы свой зонтик, притягивая его бордовые складки к его серебристому стержню; потом открывает дверцу фургона и начинает забираться внутрь.

– А я думала, вы каждое утро маршируете в университет со знаменем в руках, – говорит она, приспосабливая длинные ноги к тесноте, опуская свой портфель на пол, а зонтик ставя вертикально между коленями. – Я понятия не имела, что вы разъезжаете в моторизированной роскоши.

Говард отпускает сцепление; он говорит:

– Сэкономите на плате за проезд.

– И верно, – говорит мисс Каллендар, – весомое соображение в наши дни.

Фургон отъезжает от тротуара и встраивается в ряд машин, которые в каждое буднее утро перед девятью часами движутся от Водолейта к университету.

От мисс Каллендар исходит запах гигиеничного шампуня. Ее зонтик изящно увенчан стеклянным шаром с цветком внутри, эдакая викторианская диковинка; ее белые пальцы сплетены на шаре. Она поворачивается к Говарду и говорит, словно поверяя грешную тайну:

– Правду сказать, я почти опаздываю. Никак не могла заставить себя встать с постели.

– И знаете почему? – говорит Говард. – Слишком увлекаетесь вечеринками.

– Да, это нехорошо, правда? – говорит мисс Каллендар. – В котором часу она кончилась?

– Под утро, – говорит Говард. – Через несколько часов после вашего ухода. Около четырех.

– Не понимаю, как вам удается, – говорит мисс Каллендар, – эта вечеринка требовала жутко много сил.

– Как любая вечеринка, – говорит Говард, – если отнестись к ней с подлинным интересом.

– А, – говорит мисс Каллендар, – я полностью согласна. Меньше всего от них требуется веселья. Оно сводит их к чему-то пошлому.

Говард смеется и говорит:

– Но вам было интересно?

– О да, – говорит мисс Каллендар, – на мой лад. Видите ли, я чужачка и должна выяснить, как все вы тут и что.

– И выяснили? – спрашивает Говард.

– Не уверена, – говорит мисс Каллендар, – я думаю, что вы – очень интересные персонажи, но вот до сюжета я еще не докопалась.

– Ну, это просто, – говорит Говард. – Сюжет – история.

– О, конечно же, – говорит мисс Каллендар, – вы ведь человек, причастный истории.

– Совершенно верно, – говорит Говард, – потому-то вы должны доверять нам всем. Как и эти ребята вчера вечером. Они на стороне истории.

– Ну, я доверяю каждому, – говорит мисс Каллендар, – но никому предпочтительно. Полагаю, я не верю в групповые добродетели. По-моему, это исключительно индивидуальное достижение. Поэтому, мне кажется, вы и преподаете социологию, а я литературу.