Забытый человек - Дарья Бобылёва

– Ты хочешь меня бросить за то, что я лунатик? – тихо спросил Владик и заплакал.

У него было такое мужское, уверенное лицо, что Маша оторопела, когда оно вдруг по-детски сморщилось и заблестело слезами. Путаясь в наполовину надетых брючках, Маша кинулась его утешать. И все произошедшее сразу представилось ей мелкой глупостью – с ее, разумеется, стороны.

На следующий день он никуда не пошел, и они до самого вечера нежились в постели. Владик обещал, что скоро повезет Машу за город на автомобиле, дул на укушенное ухо и предлагал купить новые сережки. Маша в ответ лукаво просила колечко и новые сапожки с пряжечками. Владик был такой добрый, что ей даже удалось выпросить внеплановый поход за одеждой, кашемировое пальто и новый смартфон, и Маша уже предвкушала радостную зависть подруг. И не пришлось демонстрировать в качестве ответной меры свою хозяйственность – Владик заказал на дом пряную и пахучую китайскую еду, которую Маша очень любила. И они еще долго ворковали и кормили друг друга кусочками сладковатого мяса вперемешку с поцелуями и обещаниями.

Засыпать все равно было тревожно, но утомленная и почти успокоенная Маша все-таки задремала. И не просыпалась ни от неподвижного взгляда, ни от громкого шепота, ни от тяжести руки, вдавившей ее в подушку.

Затрепыхалась Маша только тогда, когда другая рука плотно зажала ей рот, а острые зубы вцепились в подернутую нежным пушком щеку. Глухо заверещала, царапая крепкую спину Владика нарощенными ноготочками, забила ногами, ударила щедрого и любимого в прикрытую трусами выпуклость и, неожиданно почуяв свободу, буквально взлетела над кроватью, сбросив на пол одеяло, и босиком убежала в ванную. По пути ухватив с тумбочки в коридоре, которая с грохотом упала за ее спиной, свою крохотную, гремящую всем необходимым порядочной девушке сумочку.

Заглушая панический страх включенной на полную мощность водой, дрожащая Маша распотрошила сумочку, усеяв кафель косметическими мелочами, тампонами и карточками, с воплем облегчения вцепилась в поблескивающий одиноким стразом на крышке мобильный телефон и на несколько секунд замерла, решая, куда звонить – в полицию, маме или все-таки подружкам, одна из которых недавно обзавелась крепкого телосложения мужем и вдобавок жила на соседней станции метро.

Телефон уныло пискнул, сообщая, что аккумулятор полностью разряжен, и выключился. Затем глухо ухнули трубы, и поток лившейся в ванну воды почти мгновенно иссяк.

В полной тишине Маша услышала, как кто-то тихо, деловито топчется по ту сторону двери.

Дернулась вверх-вниз ручка. Щелкнул замок.

Дверь распахнулась, и в ванную, сверля Машу пристальным и равнодушным ночным взглядом, неторопливо вошел Владик.

– Зая! – зажмурившись, чтобы не видеть его белых глаз с темными соринками зрачков, вскрикнула Маша. – Зая, проснись!

– А я не сплю. Дай гляну, что у тебя внутри, – медленно и отчетливо проговорил Владик, надвигаясь на Машу.

На такую мягкую, пухлую, вкусную, глупую Машу, которую совершенно справедливо одобрила его мама.

А все начиналось так хорошо и спокойно…

Розарий

Рядом с садовым товариществом «Облепиха», в поле, развернули большое строительство. Председатель правления Иван Палыч немедленно ощутил внутри себя растущую социальную напряженность. Во-первых, дача у Палыча была трехэтажная, и ему очень нравился вид на это самое поле, открывавшийся с верхнего этажа. Во-вторых, всеми стройками у нас заправляют бандиты и жулики, ничего не согласовали, загадят землю, отравят воду и вконец разобьют дорогу, ведущую к воротам «Облепихи». В-третьих, понаставят коттеджей, затенят дачникам огороды и заселят в эти коттеджи богатеньких приезжих, которые будут наводить свои порядки и натравливать на аборигенов бойцовых собак.

В этих версиях нашли отражение все страхи надутого, краснолицего Палыча – как тайные, так и явные. На самом же деле о том, что и зачем возводят в поле рядом с товариществом, Палыч не имел ни малейшего понятия. Теплица с помидорами и травяная настойка по особому рецепту интересовали его гораздо больше, чем все происходившее за пределами «Облепихи». Да и в ней самой, в общем-то, тоже. Бестолкового Палыча давно хотели снять с председательского поста, но побаивались: Палыч был злопамятен, как сиамский кот, а супруга его, выбеленная и высушенная Изольда, и вовсе имела репутацию железной женщины, всю жизнь шедшей с горделивой балетной осанкой по чужим головам.

Целую неделю Палыч волновался и грозился написать миллион жалоб «в соответствующие органы». Но постепенно обмяк и успокоился, а остальным дачникам намекнул: разведка донесла, что строительство согласовано, все и везде схвачено и строят там не коттеджный поселок, а что-то другое. Последний довод был решающим: больше всего обитателям «Облепихи» не хотелось обзаводиться новыми соседями.

А у Палыча, в конце концов, была трехэтажная дача, выросшая на неизвестно какие средства, и участок, таинственным образом увеличившийся с момента приобретения в полтора раза.

Цветы в то лето удались у всех. Они свисали гроздьями, вздымались к небу роскошными шапками и зонтами, оплетали невзрачные домики и сараи, лезли в окна, собачьи будки и беседки.

– А какие лилии! А розы! И ландыши, ландыши до сих пор цветут, ты представляешь! – с требовательным напором говорила в свой допотопный мобильник Тамара Яковлевна из первой дачи. – Ты должна посмотреть! Глупости, возьми пару дней за свой счет. Скоро будет клубника, детям нужно! Глупости, глупости, ты не видела, как она цветет, ягод будет море…

Даже в этом райском цветнике Тамаре Яковлевне было скучно и одиноко. И собственные дети, и соседи осторожно уклонялись от близкого общения с пугающе энергичной старушкой. Поэтому всю свою жажду любить, отчитывать, командовать и указывать нужное направление Тамара Яковлевна обрушивала на сад и огород. Но тем летом и ее цветы, выпрямленные, подвязанные и прищипнутые, утратили свою прусскую стать и с бесстыдным буйством рвались на волю.

А Димочка, тридцатипятилетний лысоватый мужик, сохранивший из-за полной безобидности детское имя, очень удивился, впервые приехав на дачу в конце июня. Дача принадлежала семейству жены, в котором безотказный Димочка давно считался своим. А жена Юля этот летний сезон по всем признакам пропускала – лежала в больнице, огромная, вздутая, на сохранении. Собиралась рожать третьего. Старших мальчишек Димочкины родители увезли на месяц к морю.

Димочка зашел на участок и вместо привычного газона «под Европу», старательно подстригаемого чуть ли не ежедневно, увидел ковер из крупных маргариток, белых и розовых. Раньше тут никогда не было цветов – только два пиона у калитки, а дальше ровный газон.