О, мой док... (СИ) - Янг Аида

— Дд-а, — пискнула я, на нервной почве не в силах сделать ещё один шаг вперёд. Ноги из-за страха и волнения словно приросли к полу и не слушались. А глаза видели только лицо Ворошилова, который хмурясь, изучал бумаги, перекладывая их из стороны в сторону.

— Не кусаюсь, — хмыкнул он, заметив моё состояние. — Но иногда подобное желание все же возникает. Признаться, не рассчитывал возвращаться в эту страну и не особо этому рад, — посмотрев снова на меня, улыбнулся одними губами. — Присядьте здесь, пока не закончу с вашими заключениями, — произнес он сухо, кивнув на кресло.

— Спасибо, — промямлила я, словно подкошенная плюхнулась на белый кожзам, рядом со столом.

Дрожь в теле была очень заметна, поэтому пришлось напрячь мышцы, чтобы не выглядеть нелепо.

Сколько раз была на подобных консилиумах и осмотрах, но вот так волновалась и тряслась впервые.

— В принципе, мне всё понятно, — произнес Алексей Петрович спустя какое-то время. — Смотреть вас не буду. Этого достаточно. Всё свежее. Оперируем завтра с утра. Задерживаться на более долгий срок не стану. Как медик о рекомендациях вы и без меня всё знаете. Более вас не задерживаю. Ступайте.

Что? Вот так? И даже без осмотра? Без беседы и разъяснений? Просто до завтра и всё?

— Простите… — не двигаясь с места, произнесла я. — Но вы же… ничего не знаете совсем. Вот… тут еще у меня выписки. Случай сложный… — дрожащей рукой протянула папку и положила перед ним.

— Я знаю обо всём. Проинформирован достаточно. Кое-кто очень постарался, — сняв очки, он пристально посмотрел на меня. — И заплатили за эту операцию весьма высокую цену…

— Заплатили? — смутилась я, не зная, как реагировать.

Для меня это стало пусть и не неожиданностью, но фактом не из приятных.

Это что ж получается, Лёвка отдал за мою операцию баснословные деньги?

Нет… я так не могу.

— Извините меня, — сглотнув волнение, сказала я. — Я не могу… У меня нет таких денег, чтобы вернуть долг.

— Даже так? — приподняв бровь, сказал Ворошилов.

Как же стыдно. Лёвка, ну зачем он все это затеял? Безумный! Даже если продам все свои органы, не смогу вернуть такую огромную сумму. То, что она была именно такой, даже не сомневалась. И в таком огромном долгу перед другом я остаться не смогу. Правильнее всего закончить весь этот цирк сейчас, пока не зашло всё слишком далеко. На обратный билет самолета я Ворошилову как-нибудь денег наскребу. Осталось ещё раз извиниться и уйти.

— Простите меня, — произнесла я, как можно ровнее. — Мне очень жаль, что вам пришлось потратить своё время, но… я не буду оперироваться, — набравшись храбрости, продолжила на одном дыхании.

— Мединская, идите, готовьтесь к завтрашнему вмешательству, — вздохнул он, и, качнув головой неожиданно ухмыльнулся. — Долг не в денежном эквиваленте и важен только для меня самого. Ни за какие деньги я бы не стал вас оперировать.

Теперь я вообще ничего не понимала. А спрашивать смысла не имело. По мужскому взгляду было видно, что вероятность того, что мне всё объяснят, была ничтожно мала.

— Можно задать только один вопрос? — проговорила я, желая услышать то, что для меня было важно.

Получив в ответ кивок, я продолжила:

— Это Лев Сладких? Его старания?

Ворошилов посмотрел на меня удивлённо, делая затяжную паузу, а потом все же произнес:

— Вы действительно не осведомлены? — хмыкнул он. — Невероятно… Впервые он меня удивил…

Больше мне слышать ничего не нужно. Всё, что я хотела, было произнесено и даже немного больше. Теперь я знала, что Лёвка был знаком с Ворошиловым уже давно.

Глава 34.

Первое, что я сделала, выйдя от Ворошилова, это стала рьяно набирать номер друга. Как бы я ни старалась, дозвониться у меня не выходило. Его телефон по-прежнему находился вне зоны доступа.

Где носило этого человека в то время, когда в моей жизни творилось невообразимое, было не понятно.

У меня был миллион вопросов, ответы на которые я могла получить только от него. Мозг едва не взрывался от мыслей и домыслов, что хотелось вопить в голос и биться головой о стену.

Сейчас у меня было всего два варианта развития событий. Первое — это отказаться от операции и забыть обо всем, как о страшном сне, а второй — выполнить обещание, данное Льву.

Ведь я, действительно, не задумываясь ни о чём, пообещала другу, что, если появится возможность, пойду на операцию. Только в тот момент я даже и подумать не могла, что Сладких найдёт этого профессора и заключит с ним какую-то сделку.

И что теперь?

Ради меня Лёвка сделал практически невозможное, разве я могла пойти на попятную?

Ответ очевиден — не могла…

Утром я снова была в клиникё. Но уже не в роли врача, а как пациент.

Мне, конечно же, стоило позвонить родителям и предупредить, что ложусь под нож, но я по-прежнему продолжала набирать совсем иной номер, в надежде услышать голос друга.

Но, к моему сожалению, чуда не произошло.

Не сообщив о себе ничего и никому, с тяжёлым сердцем и диким страхом в душе, я передала себя в руки виртуозному хирургу.

Было безумно страшно. Хотелось чьей-то поддержки, но я была совсем одна.

— Ничего не бойся, — слышала издалека голос Ворошилова, медленно погружаясь в пустоту. — Ты будешь матерью…слышишь, Лика? Я сделаю всё для этого… — последние слова были произнесены до боли знакомым голосом, но осмыслить услышанное не успела, меня поглотила темнота.

Кругом была давящая на мозг тишина. Липкая, вязкая. Яркий свет бил по векам, ослеплял, и как бы я не пыталась избавиться от него, у меня не выходило. Будто застряла в структурах, выбраться из которых было под власть только иным формам жизни. С каждой секундой мне становилось страшнее. Что никогда не вернусь обратно, так и оставшись бесформенной материей.

— Лика, — едва различимо звал меня кто-то, издалека. — Лика, открывай глаза. Давай, детка, — всё повторял и повторял он.

Голос, интонация были мне очень знакомы. Хотелось послушаться, но мне для этого чего-то не хватало.

— Мединская, твою мать! Не откроешь глаза — проведу тебе шоковую терапию, — рявкнул кто-то очень громко.

Лев? Боже, этот голос принадлежал именно ему. В этом не было никаких сомнений.

— Лика… — всё повторялся его зов. — Возвращайся… я сдохну без твоих сырных палочек…

Его слова были настолько смешными, что подействовали безотказно.

— Лёвка… — пискнула я, пытаясь уцепиться за его голос. — Помоги… моя голова. Больно…

Мысленно стала стремиться к нему, пока физически не ощутила тепло его крепкой руки.

— Вот так, — говорил он, очень близко. — Молодец. Открывай глаза… милая. Умница моя. Всё, теперь ты со мной.

— Сладенький… — простонала я, морщась от дискомфорта в теле. Казалось, будто меня переехал самосвал и раздробил кости во всем моем теле. — Холодно…

— Сейчас, — он оказался очень близко и осторожно оплёл своими руками. — Сейчас согреешься. Это ненадолго. Почему не сказала, что так тяжело переносишь наркоз?

— Наверное, потому что не знала, — прошептала я ему, вдыхая его запах, от которого становилось легче. — Не уходи… побудь ещё.

Смутно, но я понимала, что нахожусь в реанимации. Рядом неприятно пикали аппараты, витал запах медикаментов.

— Всё, как в тумане… — прошептала я. — Голова кружится. Словно под алкоголем.

— Я знаю. Скоро полегчает, — поцеловав меня в висок, ответил Лёвка. — Потерпи. Через несколько часов будет хорошо.

За дверью раздался властный женский голос, от которого я поморщилась.

Мама? Или у меня галлюцинации? Видимо, показалось, ведь соображать получалось туго.

Женщина с кем-то спорила на повышенных тонах, но я не разобрала ни слова, кроме одного — аборт.

— Твоя мать — настоящий танк, — усмехнулся друг, прижимая меня к себе ещё крепче. — С Ворошиловым особо не поспоришь, но у неё хорошо получается.

Значит, не показалось. Интересно, откуда узнала?

— Это ещё цветочки… — на выдохе произнесла я, не в силах разговаривать громко.