Мы еще вернемся в Крым - Георгий Свиридов

«Все евреи и крымчаки, проживающие в городе Феодосии, обязаны явиться 8 декабря 1941 года от 8 до 12 часов дня на Сенную Площадь на предмет препровождения в отдельную часть для выполнения срочных сельскохозяйственных работ. Пищи взять на два дня. Вещи могут быть взяты с собой, квартиры и дома – опечатаны. За неявку – смертная казнь».

В тот же день, 8 декабря, за известковым заводом в противотанковом рву было расстреляно 917 феодосийцев, а на другой окраине города, неподалеку от кладбища, на земле остались коченеть на морозе 230 трупов крымчаков. Всего гитлеровцы за два месяца оккупации успели уничтожить более 8000 горожан.

– Смертная казнь предателю – таким был единодушный приговор военного трибунала, – закончил свой рассказ Айдинов, – Приговор приведен в исполнение.

– Получил по заслугам, – согласился Первушин.

– Приходится воевать еще и с местными мальчишками, – признался Айдинов генералу.

– С кем?

– С мальчишками, – повторил Айдинов.

– С мальчишками? – удивился Перваушин.

– С ними и со всей серьезностью, – пояснил Айлднов. – В городе и его окрестностях валяется много всякого оружия, брошенного немцами. Винтовки, патроны, гранаты, бомбы, мины, снаряды. А пацанье растаскивает оружие, не зная, как им пользоваться. Гибнут сами, губят других. Настоящее бедствие! У меня к вам просьба, товарищ генерал!

– Слушаю!

– Выделите комендатуре людей, чтобы обуздать несмышленых сорванцов. Жалко смотреть, когда они гибнут по своей глупости.

– Выделим, – ответил Александр Николаевич и, в свою очередь, спросил:

– С трофейным транспортом разобрались?

– Восемьсот двадцать одна машина, товарищ генерал, и почти все на ходу!

– Меня интересуют грузовые машины.

– Около четырех сотен грузовиков и вездеходов, есть и тягачи, – ответил Айдинов.

– Наш автотранспорт застрял в Новороссийске, а в порту под бомбежкой штабеля снарядов и снаряжения. Надо срочно вывозить с порта грузы, особенно боеприпасы и горючее, – сказал Первушин, – мобилизую трофейный грузовой транспорт для нужд армии.

– Забирайте хоть весь транспорт, товарищ генерал! – ответил комендант города.

– Нужны исправные грузовые машины.

Айдинов кого-то вызвал, появился плечистый моряк с очками на носу. Комендант тут же отдал ему соответствующие распоряжения насчет транспорта, тот пошел исполнять приказ. Айдинов снова кого-то кликнул, в кабинет неторопливо и уверенно вошел высокий здоровяк в морской потертой форме и пробасил:

– Вызывали?

– Да! Повезешь генерала и будешь временно в его распоряжении! – приказал Айдинов.

– Есть! – козырнул моряк.

– Как мне известно, товарищ генерал, легковую машину для вас еще не доставили из Новороссийска, – сказал Айдинов с дружеской улыбкой. – Ребята из комендатуры подобрали вам итальянский «фиат». Машину берите навсегда, а шофера командирую временно, до вашего прибытия.

У подъезда комендатуры Первушина ждала, блестя черным лаком, новенькая легковая машина. «Даже в мирное время на такой легковушке не приходилось кататься», – мельком подумал Первушин, занимая место рядом с водителем.

Опаленный порохом, с чернотой под глазами от недосыпания, от круглосуточной боевой работы в комендантском отряде, моряк был молчалив, угрюм, и, казалось, ничто не могло его вывести из состояния покоя и солидной размеренности, присущей людям массивного телосложения.

– Как фамилия? – спросил генерал.

– Ветлов, – раздался низкий трубный голос.

– Поедем на станцию Сарыголь. Только, товарищ Ветлов, давай попробуем проехать по набережной. Там дом Айвазовского, бывал я в нем до войны. Интересно, что с ним? Сохранился ли?

– Есть, по набережной!

Поехали. Набережная изрыта воронками. Стены домов, здравниц и санаториев испещрены пулями, зияют глубокие раны, дыры от прямых попаданий снарядов. А местами сплошные развалины – это поработала авиация противника. Дом Айвазовского, великого художника, каким-то чудом уцелел, хотя весь фасад музея был испещрен пулями и осколками. Лежит в развалинах и великолепный дом, который был рядом. Одиноко, как зуб, торчал кусок стены. Ничего не осталось и от великолепной дачи Суворина, выстроенной в виде старинной крепости. Первушин облегченно вздохнул и мысленно благодарил судьбу, что война пощадила дом его любимого художника.

Шины машины шуршали по битому стеклу. Впереди, вздымаясь голубым куполом и минаретом в хмурое небо, красовался тоже чудом уцелевший, с пустыми глазницами окон, великолепный дворец бывшего караимского табачного фабриканта.

И вдруг, разом обрывая размышления генерал, загремели автоматные очереди. Пули со звоном зачирикали по асфальту и, высекая искры, срекошетели куда-то вверх, жужжа и подвывая. Машина резко затормозила, и Первушин чуть не выбил головой лобовое стекло. А невозмутимый здоровяк-водитель из медведя в мановение ока превратился в тигра. Ловко и быстро он выскочил из машины, одним махом сиганул через забор и через минуту уже тащил двух подростков с немецкими автоматами.

– Стрелки, едрёна вошь, – отрапортовал Ветлов, подталкивая к дверце перепуганных сорванцов.

– Зачем стреляли? – строго спросил Первушин, напуская на себя суровость.

– А… А… думали фашисты… машина немецкая!.. – губы трясутся, в глазах страх.

Честно говоря, Первушину хотелось рассмеяться от одного вида перепуганных мальчишек, а не произносить строгие речи. Но, глянув на Ветлова, понял, что этого он не имеет права. Для моряка все это было очень серьезно. От таких сорванцов, как эти, он с моряками своего отряда уже хватил немало горя. Для него они были прежде всего нарушителями порядка в освобожденном городе. И Первушин почувствовал, что моряк хочет, чтобы взбучку им устроил сам генерал, тогда-то наверняка мальчишки по всему городу разнесут слух и толк непременно будет.

Первушину пришлось устроить мальчишкам короткий, но внушительный «разнос».

– А теперь оголяйте зады, всыплю по три порции ремнем, чтобы не баловались оружием, – повелел моряк.

Первушин хотел было отменить приказ Ветлова, но взгляд его остановился на оголенной спине подростка, испещренной вдоль и поперек продолговатыми красно-синими рубцами.

– Кто бил? – спросил генерал.

– Румыны.

Второй подросток рассказал, что за несколько дней до десанта они с Коляном, так звали второго сорванца, играли на пустыре гранатой без запала. Соревновались, кто кинет дальше. Колян кинул дальше, и тут из-за развалин дома вышел взвод румынских солдат. Увидев на земле перед ногами закрутившуюся гранату, передние ряды румын мгновенно упали. Но граната не взорвалась, а вояки увидели пацана-партизана.