Глаза, чтобы плакать - Фредерик Дар

Мов тоже подошла ко мне.

– Да, Морис, ты должен принять решение! – прошептала она.

В этот момент они обе слились для меня в одно целое, и я уже не мог решить, кого из них я люблю, а кого ненавижу.

– Я должен сняться в этом фильме, Мов!

Неужели я произнес эти слова?!

Никогда, наверное, я не смогу забыть сгорбленную спину Мов и ее разом потускневшие волосы, когда она молча направилась к двери. Я закричал:

– Мов, нет! Мов, не уходи!

Но она не обернулась на мой зов. Я остался один с Люсией. Мне хотелось плакать. Еще немного, и я бросился бы догонять девушку, но Люсии было достаточно щелкнуть пальцами, чтобы подчинить меня своей воле.

– Подай-ка мне сценарий, Морис!

Толстая тетрадь лежала рядом с ней, Люсия легко могла ее достать, стоило только протянуть руку, но актриса предпочла, чтобы это сделал я, тем самым признавая ее господство и свой окончательный выбор.

– Какую сцену вы снимаете?

Я показал ей номер плана. Она стала внимательно читать левую колонку, держа перед глазами очки. Я тем временем украдкой бросал взгляды на дверь, надеясь, что Мов вернется.

Но она не вернулась.

Прежде чем отправиться на съемочную площадку, Люсия еще раз повторила мне слова Мованна:

– От этого фильма зависит твоя карьера. Если ты не превзойдешь сам себя, не докажешь, что можешь сыграть лучше, чем в "Добыче", тебе как актеру придет конец, и никакая Люсия Меррер не сможет тебе помочь. Помни об этом...

Шатаясь, я брел по коридорам, заставленным декорациями. На съемочную площадку в сопровождении своей укротительницы возвращался не кто иной, как жалкий трус, полностью подчинившийся чужой воле и счастливый от этого.

Знающий себе цену, авторитарный Анри-Жорж, узнав, что я буду играть под руководством Люсии, пришел в негодование и стал настаивать на моей замене. Но Мованну удалось его переубедить, заверив, что подобный вариант никоим образом не умалит ни его прерогатив, ни морального удовлетворения, которое он, возможно, получит от работы над фильмом.

Мы принялись за дело. У меня исчезли все проблемы, зато Люсия оказалась в тяжелом положении. Я всего лишь имитировал ее игру, ей же приходилось вести бесконечные споры с постановщиком, которому не нравился создаваемый ею образ. Он видел моего героя иначе. В концепции Люсии, по его мнению, я выглядел слишком женственным. Актриса яростно отстаивала свое видение моего персонажа, который представлялся ей слабым человеком, порабощенным идефикс. Бесконечные споры заканчивались, как правило, победой Люсии благодаря ее спокойному упрямству. Я не думаю, что где-нибудь еще могли снимать фильм в подобных условиях. И весь этот кошмар длился целых восемь недель!

Я вновь занял свое место в доме на бульваре Ланн, обретя конуру и сахарную косточку... Вновь протоптал дорожку в спальню Люсии, где мы встречались довольно часто. После этого меня тошнило, я долго стоял под душем, словно пытался смыть грязь, хотя настоящим пятном на моей совести была вовсе не эта животная связь, а то, что я совершил по отношению к Мов. Я знал, что она уехала в Англию, как и было условлено. Она не писала. Я тоже не испытывал ни малейшего желания писать ей. Между нами все было кончено, и я мечтал лишь поскорее ее забыть, так как с этой девушкой был связан самый бесчестный поступок в моей жизни.

После сцены, происшедшей в уборной, во мне сломался какой-то стержень. Я не жил, а вел растительное существование, словно избалованная домашняя зверюшка, и при этом тайно рассчитывал, что наступит когда-нибудь день и я стану настоящим мужчиной, смирившись с участью подлеца. Для этого не так много было нужно: следовало освободиться от предрассудков и юношеских мечтаний и решительным шагом направиться дорогой, по которой идти запрещается.

Работа над фильмом, с избытком сопровождаемая криками, спорами, пустыми угрозами, в конце концов, завершилась. Анри-Жорж в необычайно короткие сроки подготовил стандартную копию. Ему предстояло отправиться на съемки нового фильма на другой конец земного шара. Естественно, он хотел, чтобы премьера "Лошадей" состоялась до его отъезда.

Просмотр был назначен на одну из сред. Дни, отделявшие меня от этого вечера, я прожил в состоянии полнейшей апатии. Ничего хорошего я не ждал, так как был убежден, что с ролью не справился и дело закончится полным провалом. Назавтра после премьеры дюжина газет разнесет меня в пух и прах, и я пополню собой ряды неудачников, пасущихся возле кафе на Елисейских Полях, рассказывая о своих сногсшибательных проектах другим таким же неудачникам.

Когда в день премьеры Люсия вошла в мою комнату, я надевал смокинг. Мне никак не удавалось застегнуть пуговицы на брюках, настолько сильно дрожали мои пальцы. Глядя на меня, она покачала головой.

– Нет, Морис, оставайся дома...

Я не понял и с ужасом посмотрел на актрису.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что будет лучше, если ты останешься дома. Никто ведь не знает, что может произойти на этом вечере, где решается твоя судьба.

– Но если я не пойду туда, скажут, что я струсил.

– Если будет провал, то все будут заняты тем, чтобы расписать этот провал как можно подробнее и живописнее. Если же все кончится благополучно, твое отсутствие отнесут за счет чрезмерной скромности. Можешь мне поверить, я знаю эту публику.

– Я сделаю так, как вы советуете, Люсия.

Успокоившись, я убрал смокинг в шкаф. Меня вполне устраивала перспектива провести вечер дома. Ведь никто не мог поручиться, что я не рухну в обморок посреди зала "Колизей".

– Когда ты вернешься, Люсия?

– Скоро, обещаю. Только, прошу, не отвечай на телефонные звонки. Люди так недоброжелательны...

– Я буду смотреть телевизор.

– Отлично. Можешь выпить стаканчик, это придаст тебе сил и бодрости. Кстати, телевизор тебе лучше смотреть в моей комнате. Там ты будешь чувствовать себя уютнее, чем в большом зале. Я часа через три буду дома.

Люсия уехала. Я видел, как она садилась в автомобиль, за рулем которого был шофер. Она надела белое платье с точно выверенным декольте. На шее сверкало бриллиантовое колье.

Я попробовал смотреть телевизор, но ничего интересного не нашел ни по одной из программ. Репортажу с неведомого мне суперсовременного завода я предпочел убаюкивающую тишину уютной комнаты.

Не снимая обуви, я улегся на кровать поверх покрывала. Прямо передо мной в рамке висела фотография из "Добычи", на которой был запечатлен тот самый момент, когда я убиваю "свою мать".

Почему, черт побери, эта психопатка Люсия выбрала именно эту сцену? Неужели она считает ее ключевой?

5