Нужная вещь - Том Вулф

Однажды вечером Скотт позвонил домой, и Рене сразу поняла, что он чем-то очень доволен. Оказалось, в этот день был тест на объем легких. Кандидат садился за стол и дул в трубку, ведущую к инструменту со ртутной шкалой. Надо было как можно дольше удержать столбик ртути в верхнем положении силой дыхания. Рекорд, как сообщили Скотту, составлял девяносто одну секунду. После нескольких лет занятий подводным плаванием Скотт знал: после того как из легких полностью выдохнут воздух, нервная система начинает предупреждать об опасности, если задержишь дыхание еще хоть на мгновенье. На самом же деле в организме еще сохраняется достаточный запас кислорода. А сигналы тревоги подаются нервной системой не из-за полного его отсутствия, а вследствие накопления в легких углекислого газа. И Скотт заставил себя задерживать дыхание, не обращая внимания на эти сигналы. Он медленно считал про себя до ста, чтобы преодолеть отметку в девяносто одну секунду. Как выяснилось, он считал очень медленно и удерживал столбик ртути 171 секунду, почти вдвое превысив прежний рекорд.

Еще один кандидат из группы Скотта, летчик морской пехоты Джон Гленн, тоже побил старый рекорд, удержав ртуть сто пятьдесят секунд. Скотт был немного знаком с Гленном — они вместе проходили подготовку в Пакс-Ривер. В июле 1957 года Гленн установил рекорд перелета, преодолев расстояние от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка на истребителе F8U за три часа двадцать три минуты. Они вдвоем сразу же стали задавать тон в Райт-Паттерсоне, возможно, и потому, что лучше других проходили тестирование. Скотт установил пять рекордов, а Гленн обычно занимал второе место. Однажды они услышали, как один из врачей говорит другому:

— Надо бы позвонить в Вашингтон и рассказать им об этих двух парнях.

Доктор Глэдис Дж. Лоринг и остальные были поражены способностями Скотта, и не только объемом легких: многие тесты являлись не просто физическими испытаниями, а скорее проверкой настойчивости и готовности выйти за рамки обычной человеческой выносливости.

Скотт Карпентер не обращал ни малейшего внимания на постоянно делавшую заметки Глэдис Лоринг. Пусть себе корябает! Скотт пребывал в своей стихии.

Конрад уже вернулся домой в Пакс-Ривер, когда пришло письмо из НАСА. Он знал, что не слишком правильно вел себя во время тестов. Он поговорил с Уолли Ширрой и узнал, что Уолли и его группа прошли в Лавлейс-клиник через то же самое, что и группа Конрада. Уолли даже устроил небольшое восстание, когда от них потребовали эти чертовы анализы. Однажды им велели не есть вечером ничего острого и пряного, потому что на следующий день надо было сдать образцы стула. И вот вся группа направилась в мексиканский квартал Альбукерке. Они выбрали самый отвратительный с виду мексиканский ресторан, заказали все перченые блюда, которые только знали, и залили этот пожар дешевым мексиканским пивом. В дело пошел даже перец халапеньо! Один из парней увидел на столе соус из халапеньо — огненное красновато-коричневое варево, — перелил его в походную кружку, принес лаборантам и заявил, что у него жуткий понос. И все страшно смеялись, когда лаборантов как ветром сдуло от первой же знойной волны аромата халапеньо. Но Уолли никогда не заходил слишком далеко. Перед старым добрым генералом Швихтенбергом он оставался собранным и серьезным. Уолли всегда знал, где находятся края «оболочки», даже когда очень хотелось ее «выдавить».

Но Конрад… проделал в этой несчастной оболочке несколько дырок… Впрочем, он всегда говорил то, что думал, и до сих пор это ему не вредило. Его карьера во флоте продвигалась успешно. Он никогда не оставался позади. И он вскрыл конверт.

С первой же строчки он понял все. В письме говорилось, что он вошел в число финалистов отборочных испытаний и ему признательны за это. К сожалению, сообщалось дальше, он не попал в число семи будущих астронавтов, но НАСА и все остальные благодарят его за участие, и так далее, и тому подобное.

Что ж, типичное письмо с вежливым отказом. Хотя Конрад и понимал, что напропалую валял дурака, ему тяжело было в это поверить. Он остался позади. Такого с ним никогда не случалось за эти почти шесть лет, что он взбирался на огромный невидимый зиккурат.

Через два дня он узнал, что одним из семерых стал Уолли Ширра. А еще одним — Алан Шепард, которого он видел в той комнате в «Марриотте».

Вот черт! Ведь Уолли привел им тогда кучу прекрасных доводов, что не стоит слишком переживать, если ты не ввязался в это дело с капсулой. «Меркурий» был гражданской программой, к тому же слегка безумной. Они ведь отбирали не пилотов! Джим Ловелл считался лучшим в группе № 20 в Пакс-Ривер, но его тоже не выбрали. Все они были подопытными кроликами с начала и до конца. Так что хорошо бы послать это дело…

Но все-таки невероятно! Он… остался позади!

Вскоре после этого Конраду передали, что на обложке его личного дела в Райт-Паттерсоне было написано: «Не подходит для длительных полетов».

5. ПОЕДИНОК

Они бурлили, кипели, гремели, грохотали, возбужденно гудели. Этот звук гудящих голосов в точности напоминал тот, что слышит стоящий за кулисами актер в ожидании момента, когда занавес поднимется и начнется спектакль, куда должны прийти все — весь мир. Люди начинают оживленно говорить — от возбуждения из-за того, что они находятся здесь, где все происходит, — а потом все вместе, с сияющими лицами, взрываются словами, улыбками и смехом, даже если ничего смешного не было сказано.

Но Гас Гриссом был неважным актером, и эти звуки приводили его в ужас. Считанные мгновения отделяли его от исполнения роли, для которой он подходил хуже всего, но эти люди ждали с другой стороны занавеса. В два часа занавес подняли, и ему пришлось выйти на сцену.

Столб света ударил по Гасу и по остальным, а бурлящие голоса перешли на гудение, на журчание, и наконец-то их можно стало различить. Казалось, их было тут несколько сотен — со всех сторон. Люди сидели на стульях, на корточках, стояли. Некоторые забрались на лестницу, прислоненную к стене под одним из гигантских прожекторов. У других были камеры с невероятно выпуклыми линзами, а сами они пробирались вперед, ползли и сидели на корточках одновременно, как нищие на Дальнем Востоке. Прожекторы включили для телевизионщиков. Это здание, Долли-Мэдисон-хаус, находилось в северо-восточном углу площади Лафайет, всего в нескольких сотнях ярдов от Белого дома. Оно служило вашингтонской штаб-квартирой НАСА, а эта комната была танцевальным залом. Ее использовали для пресс-конференций, но на этот раз она оказалась слишком мала, чтобы вместить всех собравшихся. И повсюду виднелись маленькие фигурки, передвигавшиеся на корточках.