Бездна - Юрий Никитин

и всё ещё говорят, а повторяться – дурной тон, пусть повторение – мать учения, но это уже не повторение, а что-то вроде мантры.

Но все равно, мы – люди, ими и останемся. Человек – это звучит гордо. Хотя и трагически, а иногда и вовсе как совсем уж смешно, когда выглядим пародиями на обезьян.

Южанин небрежным взмахом длани удлинил и без того протяжённый стол, движением брови сменил скатерть на багрово-красную, это чтоб добавочно раздразнить аппетит, все шесть ножек сделал в стиле эпохи луёв, а столешницу без всякой величавости в быстром темпе заполнил блюдами из чистого золота, где жареные фазаны, рябчики и коричневые комочки мелких птичек, обжаренных в специях, я всё ещё не научился смаковать, твёрдо усвоив с юности насчет пережитков пещерного времени.

Гавгамел с интересом посмотрел на Южанина.

– Опять жрать? Как в тебя столько влазит?

Южанин ответил с достоинством:

– Мир тыщи лет голодал!.. То недород, то засуха, то мороз… Голодоморы стаей, как тараканы! Теперь мой долг есть вволю в память тех, кто умер в те страшные годы. Это я выказываю почтение предкам, ясно?

Гавгамел фыркнул, как огромный рассерженный слон.

– Это ж сколько надо сожрать?

Ламмер заметил с лицемерным сочувствием:

– Так поголодал бы в их память!.. Как иудеи в память Исхода.

– А как же наши традиции? – возразил Южанин. – На Руси веселие пити!

– Ты ж не русский, – напомнил Ламмер, – ох уже эти перевертни… С таким хорошо наперегонки говно есть, всегда всё сожрут сами.

Казуальник сказал благодушно:

– Девочки, не ссоритесь. Все будем лопать, разве не чуете аромат? Таких блюд и Навуходоносор не пробовал. Я за гедонизьм!

Гавгамел принюхался, ответил сумрачно:

– Ну… разве для сократить ожидание… А опоздавшим покажем только обглоданные косточки. Ты же готовил настоящих, непринтерных?

– А то, – ответил Южанин с гордостью. – Всё как в былые времена!.. Даже кое-где подгорело малость, полная натуральность!.. А вино, посмотри, какое вино!.. Не вино, а уже не знаю что. Прямо из подвалов Наполеона Бонапарта!

Я ощутил, как и во мне проклюнулся аппетит, молча ем вместе со всеми. Жареный гусь хорош, явно каплун, очень уж нежное мясо, просто тает во рту, непристойно для мужчины наполняя сладостной негой.

В стене напротив вспыхнуло, хотя входить можно и скромно, но это же Х-61, как не привлечь внимание к своей персоне, вышел из портала, бодро напевая:

– А путь и далек и долог,

и нельзя повернуть мне взад,

держись, геолог, крепись, геолог,

ты солнцу и ветру брат…

Казуальник сказал с иронией:

– Ты опять эти древние песни западных славян?

Х-61 сказал укоризненно:

– Да разве сейчас песни? Говно, а не песни!.. А вы всё жрёте?.. Для того ли Томас Мор положил голову на плаху, а Христа распяли?..

– И за это тоже, – заверил Южанин. – Они отдали жизни в борьбе за светлое будущее, а оно сейчас такое светлое, что глазам больно!

Казуальник сказал с пониманием:

– Любим песни, что слышали в детстве. А для новых душа, как устрица, захлопывает створки. Наверное, чтобы восторгаться песнями, нужно быть юным и глуповатым. А мы теперь уже как бы умные, местами даже мудрые. Садись, отрок!

Х-61 сел рядом с Южанином, у того самая широкая и вместительная тарелка, да ещё и раздвигается по мере надобности, а тащит туда всё, что в пределах досягаемости рук. Для нового гостя Южанин тоже раздвинул посудину и приподнял ей края, словно собирается заполнить супом, но вместо этого с торжеством опустил туда толстого и роскошного рябчика, размером с гуся, зажаренного в смачно пахнущих восточных специях.

– Чё, правда? – спросил он с надеждой. – Нужно быть юным и глупым? Как вон Гавгамел?

6—61 довольно хрюкнул, но смолчал, не желая обижать лупателя скал.

Ламмер сказал через стол:

– Это, как бы вот, общее мировоззрение нашего круга. Иначе совсем тошно. Так далеко пройти… и всего лишь изобилие?.. Хотелось бы чего-то ещё, но нам дают только то, что желаем сами.

Казуальник сказал ехидно:

– Долой демократию, дайте нам диктатуру!

– Ну типа того, – ответил Ламмер мрачно, – Я же теперь понимаю, почему в детстве родители навязывали мне «Травиату», а я хотел слушать, как в траве сидел кузнечик, что совсем как огуречик…

Я помалкивал, зло оглядывал пирующих. Это чертово изобилие из ушей лезет, но все равно хапаем. Трудно признаться, что уже переели. Потому и не признаёмся, жрём, жрём, уверяем друг друга и себя, что об этом мечтали с тех времен, когда ненавистной работе отдавали по восемь часов в день пять раз в неделю.

Х-61, быстро насыщаясь, торопливо пробубнил с набитым, как у хомяка в августе, ртом:

– Изобилие и бессмертие! Разве не о нём страстно и неистово мечтали? Ещё с Гильгамеша. Даже раньше! Ноги всех религий растут из идеи вечной жизни. Чё, впервые слышите?

Гавгамел сказал с заметным раздражением:

– У нас не бессмертие, а даже больше! Умереть можно в любой момент, стоит только восхотеть, это и есть примат свободы воли. Или что-то ещё. Но бесконечная жизнь даже лучше бессмертия! Только как-то быстро привыкли и уже не пляшем.

Раздражение у меня уже едва не выплескивается через уши, я поднялся так резко, что все затихли и повернули в мою сторону головы.

Я звучно хлопнул по столу.

– Все-все, хватит!.. Мы ещё не обабуинились в этой свободе, что уже не свобода, а хрен знает, так что не надо всякое тут!.. Какие замечания, предложения?.. Никто ничего нового не придумал? Тогда посуду в утиль, все из-за стола! Арбайтен, арбайтен!

Х-61 вскинул руку, как первоклашка на первом уроке.

– Погоди, вон что-то ломится через пространство, как кабан через камыши…

– Яфет, – сказал Южанин знающе. – Он всё ещё отказывается пользоваться порталами. Подумаешь, там распыляют на атомы, а здесь собирают! Нам-то всё равно, а он, эгоист, только о себе думает, хотя должен обо мне.

Некоторое время ждали, но свечение в стене погасло, словно кто-то в последний момент передумал, Казуальник вздохнул и повернулся ко мне.

– Шеф, – сказал он со странным выражением в голосе, – а тебе не приходило в голову, почему исполинский проект, который Фёдоров считал основной задачей будущего человечества, поручили нам, срединникам?.. Основной задачищей!

Я спросил с подозрением:

– А что не так?

Он сказал с нажимом:

– Разве сингуляры не могли в два счёта? Да это им проще, чем два пальца об асфальт!

Я нахмурился.

– Поясни.

Он сказал с мрачным торжеством:

– А потому, что нам больше и заняться-то нечем. Это из милости нам подкинули! Чтоб наши