Между Явью и Навью - Мазин Александр Владимирович

– Будем мстить монаху здесь, – недобро улыбнулась Яга.

– Ягинюшка, ты что задум-р-р-ала? – опасливо спросил кот Мрак, глядя на решительность давней подруги.

– Поговорить с монахом. А если кто особо умный, – она посмотрела на мертвяка, – вспомнит про искушение святого Антония, я того вмиг упокою, ясно?

Мертвяк очень по-живому пожал плечами. Мол, я-то чего? Какой еще Антоний?

– Я тебя, Яга, давно спросить хотел. – Мрак заинтересованно наклонил голову набок. – Ты откуда про людей казненного бога столько знаешь? Ты же наша?

– Я, милый мой кот, до пятнадцати зим жила в Полоцке боярской дочерью. Была наследницей знатного и богатого рода. Меня в княгини прочили или в важные боярыни, смотря за кого отец сосватает. Крестили, учили премудростям. Как разговор вести да как что устроено в мире. Как домом управлять, как меч держать, если придется. А потом… Сначала батька погиб, потом мать лихоманка унесла. Дядька меня забрал, да той же зимой в лес и отвез. Решил, что его дочерям приданое побогаче нужнее, чем мне жизнь. Матушка Яга меня подобрала и выходила. Так из девки Ядвиги, крещеной Настенькой, стала я Ягой. А дальше ты знаешь.

Мрак потерся о ее ногу. Ткнулся мохнатым лбом – мол, я с тобой, не брошу.

Яга погладила мохнатого – знаю, друг единственный. И я с тобой.

Леший грустно вздохнул.

Мертвяк смотрел на них с лютой, смертной тоской.

Путешествовать надо по рекам. До соседней деревни можно и через лес дойти, а если собрался в другое княжество – бери лодку, вяжи плот или сговаривайся с купцами, пусть на свой корабль возьмут. По лесу заплутаешь. Или в буреломе ноги переломаешь, или трясина утянет. А то и волки загрызут. Если лосиху с лосятами встретишь, а она решит, что ты угроза, – быть беде. Затопчет.

Лошадь не по всякой чаще пройдет и не всякий овраг перепрыгнет. Без лошади – неси на себе и припасы, и остальную поклажу. Охотиться времени не будет.

И так далее, и так далее. Опасно по лесам ходить. А если и проберешься через все лесные препоны, так узнаешь, что сосед твой, что на плоту сплавлялся, уже давным-давно на место приплыл.

На воде тоже опасностей хватает, но все ж поменьше. На мель сядешь – вытолкаешь. От разбойничков отобьешься или откупишься. Пропороть днище лодки об острые камни – это надо совсем реки не знать или ночью плыть. Да и то, доски починить можно, хоть и долго провозишься.

Монах Лука с охраной, понятное дело, пошел по рекам. Сначала из Менска по узкой Свислочи, из нее уйдет в Березину, по Березине до Днепра, а там до стольного Киева рукой подать.

Свислочь петляет, течение у нее медленное, а русло небольшое. Споро, как по широкому Днепру, не пройдешь даже на веслах. Ловить монаха надо возле устья, чтоб побыстрее удрать на Киевскую землю. Там будет хоть какой-то шанс спастись от дружинных воеводы Менского.

Больше всего Яга боялась, что монах пристанет к купеческой артели и разбираться придется не с шестью, а с двадцатью вооруженными крепкими мужиками. Но повезло. То ли боги наконец-то помогли, то ли подходящих попутных купцов монах не нашел.

Лука с охраной шли на крепком челне, на веслах, даже быстрее, чем Яга прикидывала. Леший за ними издалека приглядывал и рассказывал, где и как они проплывают. Заодно успокоил – люди, кого воевода отправил Ягу искать, их ухоронку десятой дорогой обходят. И Мрак хвостом помахал на тропинках, и сам Леший закружил пути. Теперь простому человеку никак не найти старое капище. Да и потом вряд ли выйдет.

Жаль было расставаться с лошадкой, но ее Леший за сто верст разом перенести не сможет. Да и потом по реке везти не на чем. Пришлось и ее отвести к пашням. То-то люди обрадуются дармовой кобылке!

Готовилась Яга со всем тщанием. У нее было три дня. Мало это или много – кто ж скажет? Сделала, что смогла.

Утром последнего дня, морщась от собственной душевной мерзости, Яга испекла лепешку – чуть муки из запасов княжича, лебеда и зола. Голодный хлеб – таким в Суздале истощенные матери кормили умирающих детей. «По сусекам поскрести, по амбарам помести» – сказка про хитрого колобка. Сказка до той поры, пока ты сам серыми пальцами не собираешь крохи давнего богатства, надеясь не на серебро, а на хотя бы пригоршню зерен. Но находишь только пыль.

Сама Яга не голодала, но видела выживших. Ни один кровавый обряд не наводил на нее такого страха, как взгляд этих людей на хлеб.

Отвращение к своей подлости оказалось внове для Яги. Может быть, дело в даре Живы? Богине противно напоминание о смертном голоде? Или это теперь твое, Яга? Родное? Жива в чуткости не замечена, а у тебя совесть внезапно проснулась? За кота Мрака да за себя испугалась, слезы Лешему вытирала, беду близких поняла, теперь и чужая – не пустой звук?

Странные мысли в голову лезут, когда руки делом заняты.

Амулет потеплел, и вскоре к ней подошел Леший.

– Смеркается, Ягинюшка. Пристали они к берегу, ночевать. В четырех верстах от Липеньки. Места там глухие и дремучие, купцы стараются до устья к городищу успеть. А монах, видишь ли, компанией брезгует. Я подслушал малость… Таятся они. От кого – не ведаю. Зелья твое я им в котел булькнул, когда монах до ветру отошел. Не заметили.

– Благодарю тебя, дедушко. – Яга обняла Лешего. – Если я не сдюжу, помоги Мраку новый дом найти.

– Мау! – возмущенно завопил кот. – Никакого мне нового дома без тебя не надо. Даже не думай! – Мрак распушился и подошел к Яге. – Плюнь на месть, давай просто уйдем!

Яга взяла его на руки, прижалась лицом к мягкой шерсти.

– Я должна, милый.

Яга вышла к костру монаха княгиней. Или даже царицей.

Коса с вплетенными нитями жемчуга лежала на голове короной. Золотое очелье с самоцветами блестело как нимбы на монашеских иконах. Вместо височных колец почти до ключиц Яги свисали рубиновые бусы.

Белоснежные рукава рубахи были забраны в широкие драгоценные браслеты с изумрудами. Ожерелье ромейским воротником покрывало грудь Яги. Пальцы были унизаны перстнями. Широкий пояс и сапоги не уступали в роскоши остальному облачению. На ее плечах лежал богатый плащ, отороченный мехом.

Когда-то давно матушка-Ягиня называла такой наряд «я надену все лучшее сразу» и «дорого-богато». Еще и смеялась чему-то…

Зато теперь Яге стала понятна величавость княгинь – попробуй-ка резко пошевелись под горой золота. Схвати-ка что-нибудь пальцами в перстнях, когда колец по две-три штуки. Поневоле станешь выступать как пава и гонять девок по любой надобности. В кольчуге проще – она хоть не норовит свалиться, запутать волосы или некрасиво скособочиться, когда идешь.

Медальон за пазухой Яги дрожал весь вечер, пытался предупредить об опасности. Она не обращала внимания – если сама в пасть медведю лезешь, прислушиваться к воплям «Косолапый! Спасайся!» как-то бессмысленно.

Мертвяк закончил вязать одурманенных дружинников и подкинул в костер сухих веток. Пламя взметнулось, затрепетало от налетевшего со Свислочи ветерка, и драгоценные камни Яги разбросали по округе разноцветные искры.

Монах Лука лежал у костра рядом со своей охраной, так же одурманенный зельем. Из одного котелка хлебали, молодцы́. Что ж, пора.

Яга кивнула на осину у края поляны. Хорошо вышло, осина – дерево предателей.

Мертвяк подтащил Луку к дереву, усадил, оперев спиной на ствол, и отошел. Яга кивнула ему – всё, твое дело сделано. Уходи.

Яга разломила пахучий корешок и сунула монаху в нос. Тот зачихал, заперхал, но взгляд стал проясняться. Яга знала – шевелиться ему сейчас сложно, но говорить и соображать монах вполне способен.

Лука был до отвращения обыкновенным. Среднего роста, худой, жилистый, лицо простецкое – на торгу увидишь – не запомнишь. Макушка выбрита, на лбу морщины в ряд, нос как будто мятый – видать, ломали.

Она впервые рассмотрела вблизи того, кто разрушил ее жизнь. Теперь очередь Яги разломать то, что ему дорого.

– Из-зыди, сатане! – прохрипел Лука, как только смог выдать что-то осмысленное.