Наваждение - Елена Ласкарева

— А ты до сих пор ревнуешь?

— Вот и нет…

— Вот и да, — передразнил Дима.

— Ты мне не даешь повода…

— Это только потому, что сейчас я никому, кроме тебя, не интересен, — заявил Димка.

Катя отстранилась и посмотрела ему в глаза.

— Ты так шутишь? — печально спросила она. — Не надо. Мне больно это слышать.

— А мне больно сознавать, что я дерьмо! — взорвался он. — Ты хоть сама-то понимаешь, что это значит?

— Ничего страшного… — пробормотала Катя. — Будешь готовиться еще год…

— Еще год… А ты будешь надрываться на рынке…

Она обняла его.

— Не думай об этом. Это не имеет значения. Мне не трудно…

— Но это стыдно…

— Глупости! — горячо оборвала его Катя. — Мы же любим друг друга… Если бы мне была нужна помощь, ты бы помог?

— Ну конечно…

— Вот видишь! И я хочу тебе помочь. И знаешь, я подумала… может, тебе надо позаниматься с кем-то из профессионалов? Ну… найти какого-нибудь режиссера или актера… и он с тобой порепетирует…

Дима саркастически усмехнулся:

— А деньги? Это дорого стоит, малышка.

— Я заработаю, — торопливо заверила Катя.

— Перестань, — грустно сказал Дима. — Ты никогда столько не заработаешь. Давай лучше спать. Я так устал…

— Я тоже, — вздохнула Катя.

Она только устроилась поудобнее на его груди, прижалась ухом, слушая биение его сердца, смежила веки… как будто пружина подтолкнула ее изнутри. И в ту же секунду будильник захрипел, пытаясь выжать из себя трель.

Катя схватила его и нажала кнопку, чтобы он не разбудил Диму. А ей пора.

Она осторожно выбралась из постели, поправила сползшее одеяло и принялась одеваться.

Солнце уже стояло высоко, даже сквозь плотно задвинутые шторы в комнату пробивался нетерпеливый, будоражащий свет. Горячие лучи падали Димке на лицо, а он отворачивался во сне, натягивал одеяло на голову.

Милый… он так устал… А Катя даже не спросила, где он был, с кем пил… Ведь от него явно пахло перегаром…

Но это не главное. Важно, что он вернулся, что он здесь…

Пусть спит…

Глава 3

БЕЗДОМНЫЕ

Василий Маркович удобно расположился в единственном кресле и потягивал из банки Димкино пиво. Он посмотрел на вошедшую в дверь Катю и протянул:

— Так-так, милая девушка… Долго мне еще ждать? Или вы будете от меня бегать?

— Я была на работе.

— Похвально… Значит, я смею надеяться, что у вас есть деньги?

Катя помертвела… Господи, с этими волнениями она совсем позабыла, что сегодня первое и хозяин явится за квартплатой. А у нее ни гроша за душой…

Она совсем ничего не смогла отложить в этом месяце… Да еще и за прошлый они должны…

А Василий Маркович уже, видно, успел принять с утра или со вчерашнего похмелья маялся. Поэтому он был явно не в духе.

— Ну, — требовательно поинтересовался он. — Платить будем или как?

Катя заискивающе улыбнулась:

— Василий Маркович, может, подождете немного? Я подкоплю и…

— И что? — нахмурился он. — Сколько копить будешь? Сколько еще ждать?

Катя с ужасом подумала, что попала в замкнутый круг. За два месяца они должны четыреста долларов, а она в месяц зарабатывает едва-едва двести пятьдесят, и то если работать без выходных и не тратить ни копейки… А на что им жить? Что есть?

— Так сколько ждать? — повторил хозяин. — Вы обещали, когда въезжали, что платить будете исправно, даже за месяц вперед. И что? Обманули?

Катя посмотрела на Диму. Он молчал, словно разговор его не касался. Получается, что раз зарабатывает Катя, то она и несет полную ответственность за свои обязательства. Он даже позволил себе пожать плечами и спросить у нее:

— Действительно, Катюха, мы же обещали… Ну отдай, сколько у нас есть, а остальное позже…

Он наивный или притворяется?

Катя молча достала кошелек и вытряхнула на стол содержимое. После сегодняшней получки и покупки продуктов оттуда выпала скомканная десятка и со звоном посыпалась мелочь.

— Ты издеваешься?

— Не юродствуйте, милая! — почти хором воскликнули мужчины.

— Это все, что у нас есть.

Василий Маркович поднялся. Вид его не предвещал ничего хорошего.

— Ну вот что, — сказал он. — Собирайте вещички да выметайтесь, гости дорогие. Больше никогда без прописки не пущу. Пожадничал фирме процент отстегнуть и получил…

— Как? — растерялась Катя. — Куда выметаться? Нам ведь негде жить…

— А меня не касается. Освобождайте жилплощадь. Не то завтра с сыном и дружками его приду. Они вам живо собраться помогут.

— Но… куда же нам идти?

— А куда хотите. На вокзале можно заночевать или в сквере… Сейчас тепло, — отозвался хозяин.

Дима достал из-под кровати чемоданы и раскатал большую полосатую сумку.

— Делать нечего, Катюха. Давай укладываться.

Катя непонимающе смотрела на него. Почему он так легко сдается? Не просит, не умоляет, не клянчит отсрочку? Он гордый? А она нет? Она в ноги готова упасть этому вечно пьяненькому Василию Марковичу, лишь бы не лишал их жилья…

А Димка бросал в чемодан без разбора вещи, даже не утруждая себя складыванием, как попало: свои рубашки вперемешку с Катиными трусиками, носки со свитерами…

Хозяин прохаживался по комнате, надзирая за сборами. Взгляд его упал на пушистую Катину шубку, которую Димка как раз вынул из шкафа и бросил на диван.

Он подошел, пощупал мех, встряхнул и оценивающе прищурился:

— Вот это могу взять за половину долга. Так и быть.

— Да вы что?! — возразила было Катя. — Вы знаете, сколько она стоит?

Но Димка кивнул ей и подмигнул:

— Соглашайся… Фиг с ней…

— А со второй половиной подожду еще месячишко, — милостиво изрек хозяин, прижимая к груди Катину шубку. — Надо же, размер как раз Ирочке впору придется…

— Какой Ирочке?

— Внучке. Вы бы мне пакет дали или сумку, чтоб до дому донести…

Катя подняла полосатый баул и протянула Василию Марковичу. Ей вдруг стало легко, словно гора с плеч свалилась.

Подумаешь, какая-то шуба! Подумаешь, родительский подарок на семнадцатилетие!

Во-первых, сейчас жарко, и она ей совсем не нужна, а во-вторых, до зимы далеко, что-нибудь придумают… Может, выкупят ее у хозяина обратно… В любом случае, предки ничего не узнают…

Хозяин тщательно упаковал шубку, вывернул наизнанку, свернул в тугой рулон, да еще перевязал бечевкой для надежности.

Перед уходом повернулся и погрозил пальцем:

— Смотрите, молодежь, через месяц без глупостей.

Раскаяние пришло позже, ночью.