Сафари на гиен - Наталья Александрова

Сергей перехватил неудобный цветочный горшок и локтем нажал звонок квартиры на улице Карпинского.

– Иду, иду! – послышалось за дверью.

Сергей выставил вперед проклятое денежное дерево и ввалился в квартиру.

– Ох ты, господи! – воскликнула нестарая еще женщина, мама Тани Королевой. – Спасибо вам, Сереженька! Уж как мне жалко было, что оно пропадет! А лиану, что вы в прошлый раз принесли, я в поликлинику отдала. У них места много, развесили ее по стенам. А денежное дерево никому не отдадим, у себя оставим, авось деньги в доме заведутся…

И конечно, она усадила Сергея на кухне пить чай с вкуснейшими плюшками.

– Ешьте, ешьте, мужчину надо хорошо кормить.

«Мне бы такую тещу!» – думал Сергей.

– Вот так вот, – грустно молвила Надежда Петровна. – Значит, исчезла Анна, и никогда я ее больше не увижу.

– Дело закрыто. – Сергей развел руками и опустил голову, помешивая чай.

– Странная судьба…

– Да уж! – оживился Сергей.

– А знаете, – Надежда Петровна посмотрела ему в глаза твердо, – я ее, Анну-то, не осуждаю. То есть убивать, конечно, нехорошо, и я не то чтобы не осуждаю, но понять могу. Потому что если бы вы видели, как она страдала, как вся жизнь у нее прахом пошла… Ведь у нее свету-то в окошке и было, что работа и муж. Причем муж всегда на первом месте был. Я сама тоже замужем тридцать лет прожила счастливо, но вот умер Валентин – что же делать, надо дальше как-то жить. Я ей, Анне-то, и говорю: «А если бы он умер? Ведь от этого не уйдешь, со всеми рано или поздно такое случается». А она отвечает, что если бы он умер, ей бы легче было, что, мол, возврата нет. Много раз мы с ней об этом говорили, никак я ее не могла убедить, что нужно все забыть и жизнь свою дальше продолжать. Такой уж у нее был характер, да еще болезнь… Лечили ее, лечили, да не вылечили, потому что, откровенно говоря, чахла она прямо на глазах и долго бы не протянула. Ведь у нее после больницы этой, – Надежда Петровна понизила голос, – прямо припадки бывали. В обморок она падала, грохнется и лежит без памяти, вот как ее изнутри горе-то сжигало!

– Точно припадки, вы не преувеличиваете? – осторожно спросил Сергей.

– Да что мне преувеличивать! – рассердилась его собеседница. – Несколько раз я сама видела, присутствовала при этом. Сначала судороги у нее по всему телу, а потом лежит как мертвая, ни рукой, ни ногой не пошевелит.

– А в клинике нервной, где она лечилась, мне ничего такого не говорили.

– Откуда они могут знать? – Надежда Петровна устало махнула рукой. – Это началось у Анны уже после, она в клинику не обращалась, потому что ей и так там за полгода осточертело. Сами знаете, как у нас в бесплатных больницах лечат.

– Ну, ну, – и что припадки? Часто у нее бывало такое? – Сергей продолжал расспрашивать, и сам не зная зачем.

– Часто не часто, а бывало. Не то чтобы там раз в неделю или в две, а то бывает месяца два нету, а то – через неделю. Раз зашла я к ней, что-то она позвонила, говорит – лежит, попросила хлеба купить. Как начало ее колотить! Я хочу «Скорую» вызвать – она не дает, пройдет, говорит. И действительно, прошло, я ее на диван уложила, посидела с ней, потом ушла.

– Когда это было?

– В тот день не помню, а еще раз было восемнадцатого октября. Я потому не забыла, что в тот день у Наташеньки, внучки, день рождения был. Я обещала пирог испечь, ребята должны были прийти, а я сижу там, у Анны, и бросить ее не могу. В пять часов только освободилась, когда Анне полегче стало, заснула она.

– Что такое? – Сергей лихорадочно листал записную книжку.

Так и есть, он не ошибся: восемнадцатого октября в поселке Мамино убили Сталину. И было это примерно в районе пяти часов вечера. А если в пять часов предполагаемая убийца Анна Давыдовна Соркина находилась у себя дома при свидетельнице, то никак не могла она оказаться в поселке Мамино… очень интересно.

– Еще что-нибудь вспомните? – посмотрел он на Надежду Петровну.

– Еще припоминаю, следующий припадок был у нее как раз через неделю, двадцать пятого числа, я еще расстроилась, что так скоро. В тот раз я у нее ночевала, потому что оставить боялась, утром ушла часов в восемь, Наташку надо было в школу вести.

– Так-так. – Сергей открыл нужную страницу.

Стало быть, ночевала и ушла утром, в восемь утра. И именно в этот день, двадцать шестого октября, была убита дворничиха Евдокия.

– Надежда Петровна, вы – удивительная женщина! – от души сказал Сергей. – И готовите так, что мне ваши пироги во сне снятся. А теперь мне надо идти.

– Куда же вы, Таня скоро придет, еще чайку выпейте.

– Бежать надо, спасибо вам за все. Но я еще зайду, уж извините за беспокойство.

Сергей столкнулся с Татьяной в дверях, наскоро поздоровался и убежал.

– Опять он тут торчит? – напустилась Татьяна на мать. – Зачем ты его привечаешь?

– Он по делу приходит, – удивилась Надежда Петровна, – как я могу его не пускать. Да еще цветок вон принес…

– Знаю я, что ему тут нужно! – не унималась дочь.

– Ты всегда все знаешь, – кротко согласилась мать, но глаза ее хитро блеснули.

– А ты не притворяйся! – Татьяна сегодня явно была не в лучшем расположении духа. – Не видишь, что ли, как он на меня пялится?

– Ну не знаю, – неуверенно высказалась мать, – сегодня я как только сказала, что ты придешь, так он сразу как ошпаренный вылетел. Да ты и сама видела.

И поскольку дочь молчала, она продолжала увереннее:

– И ничего он на тебя не пялится, вон в коридоре едва взглянул. Так что зря ты думаешь, что против твоих прелестей никто устоять не может. Если мужчина на красивую женщину пару раз посмотрит, это еще ни о чем не говорит. На то и глаза им даны, чтобы смотреть. А ты как в детском садике: ах, он на меня посмотрел!

– А чего же он тогда сюда таскается? – В голосе Татьяны не было прежней уверенности.

– По делу, – коротко ответила мать.

– Дело-то давно закрыто! Что ему, больше всех надо?

– Просто любит человек свою работу, старается. Так что твоя красота тут совершенно ни при чем, – безжалостно добавила Надежда Петровна и удалилась на кухню, оставив за собой последнее слово.

Разумеется, она заметила, как симпатичный полицейский посматривает на ее дочку. Но характер у Татьяны после развода здорово испортился. Так тоже нельзя – обожглась на одном, так теперь всех мужчин презирает. Но с ней не поспоришь…

Татьяна же, оставшись одна, рассеянно походила по комнате, потом уселась на диван и стала внимательно рассматривать себя в мамином круглом зеркале.

Красивое серьезное лицо, никакого легкомыслия. Мать говорит, что она слишком высокомерна и даже надменна. Этот, из полиции, тоже считает ее гордячкой, как это он кричал тогда в квартире тети Нели: «На людей нужно смотреть, а не поверх них…» Ясно, хотел сказать, что она слишком задирает нос, но постеснялся. А вот она, вместо того чтобы извиниться перед ним за тот ужасный случай с баллончиком, еще больше разозлилась. Но как объяснить ему, что она ужасно боится, когда несет в сумочке казенные деньги, что нападут, ограбят, а ведь ей никто не поможет. У нее никого нет, кроме Наташки и матери-пенсионерки. Она нарочно напускает туману, нарочно взяла у матери ключи от квартиры тети Нели, а сама приходила туда, поливала цветы, пила кофе, смотрела старенький телевизор, притворяясь перед матерью, что у нее есть личная жизнь.

Татьяна вздохнула. Вряд ли мать поверила, да все равно, теперь ключи забрали в полиции, так что весь ее камуфляж кончился. Она еще раз заглянула в зеркало. С чего это им вздумалось говорить, что она надменна? Вовсе нет. Тут она сообразила, что женщина в зеркале видит себя совершенно не такой, какой видят ее другие, и расстроилась, найдя две морщинки возле рта. Может, права мать и надо больше улыбаться, тогда морщинки исчезнут?

Она улыбнулась самой себе в зеркале. Улыбка получилась грустная, только губами, а в глазах все равно одни заботы. Нужно вспомнить что-то смешное, но ничего подходящего не лезло в голову. В последнее время с ней не происходило ничего забавного, кроме разве что той ночи в квартире Анны Давыдовны. Сергей сдержал свое слово и так и не выпустил ее до утра. Она ужасно злилась, но сделать ничего не могла, боялась, что у него лопнет терпение, он припомнит ей тот злосчастный баллончик и действительно применит санкции. И всю ночь они боролись со сном и вздрагивали от движения друг друга. Она сидела в кресле, несмотря на то что Сергей благородно предложил ей расположиться на диване. Она отказалась, и потом жалела, потому что от долгого сидения ломило шею и поясницу. Так они жмурились друг на друга, как два кота у соседки на даче.

Соседка привезла своего рыжего персидского и, кроме того, родственники подкинули ей на лето еще обычного полосатого. Коты приветствовали друг друга жуткими воплями, но поскольку деться им было некуда, то они стали доказывать друг другу, кто тут хозяин. Персидский был толстый и скандальный, серый полосатик – гораздо моложе и подвижнее, но зато характер у него был получше. Коты преследовали друг друга по всему участку, ни на минуту не упуская из виду. Наконец они утомились и так и заснули на чердаке, после долгой игры в гляделки.