Львы в наследство. Я всей душой с вами, львы! - Гарет Паттерсон

Вдруг на полпути к тому месту, куда я направлялся, я услышал верблюжий рев. Остановившись и обернувшись, я увидел кричавшего верблюда и множество других вокруг него. До меня донеслись тонкие крики сомалийских детей, отгонявших верблюдиц от верблюжат. Сам того не желая, я набрел в густых кустах на место стоянки полукочевых сомалийцев — тех, за кем охотились солдаты. Я по-прежнему стоял неподвижно, не зная, был ли я замечен или услышан; а может быть, кто-нибудь уже наблюдает за мной и показывает на меня пальцем? Я медленно повернулся, выискивая, не смотрит ли на меня кто-нибудь из-за колючих веток, но никого не заметил.

Еще немного понаблюдав и послушав, я медленно ретировался, стараясь не шуршать подошвами о почву. Мне и хотелось объявить сомалийцам о своем присутствии — вот, мол, вас застукали! — но ситуация была не до конца понятной, и я предпочел остаться нераскрытым, тем более что увиденная сцена вызвала поток размышлений о Коре и ее будущем, а заодно и о своем собственном.

Сомалийцы приносили этой земле колоссальное разорение. Их скот опустошал среду обитания диких животных, а винтовки шифты истребляли стада слонов и подвергали опасности всех, кто жил в заповеднике. Я знал, что только после избавления от таких напастей, как скот и шифта, работы по сохранению природы в Коре дадут свои плоды.

Наконец я дошел до «Соловья» — «мой дом — моя крепость» стоял как ни в чем не бывало в тени раскидистого дерева. Отрадная картина! По дороге в лагерь я все думал, удастся ли когда-нибудь обезвредить таящихся по кустам сомалийцев. Я вспомнил, что говорил командующий войсками: пастух и браконьер часто — одно и то же лицо. Он просто прячет автомат, пока пасет, и тут же достает его из тайника, когда добыча в виде слоновой кости оказывается в пределах досягаемости.

Сомалийцы были тем не менее не единственной порожденной человеком проблемой в Коре. Порой лагерь Джорджа задыхался от наплыва непрошеных гостей — а ведь при характере его работы незваный гость хуже сомалийца! Я поражался, почему Джордж и его лагерь притягивают к себе столько посетителей, в чем-то похожих друг на друга, при всем разнообразии мотивов их визита. Вот как я написал об этом в стихах, которые сочинил через некоторое время после отъезда из Коры:

О Африканский Львиный человек!

Со всех концов земли

К тебе стремятся люди.

(Все больше — чтоб польстить тщеславью своему!)

Кто мчит к тебе, влекомый любопытством,

Кто — в страхе за себя

И жизнь свою.

К тебе идут со всех концов земли,

О Африканский Львиный человек!

Кому-то стал ты другом на всю жизнь,

А кто-то, увидав тебя лишь раз,

Своею дружбою с тобой

Готов кичиться.

Иной приходит с радостью и смехом,

Иной — с печалью растревоженной души.

Но были все тобой одарены!

Счастливым дал глоток ты счастья новый,

Болящим даровал ты облегченье —

И отступали грусть и боль, пока

Не приходило время расставанья.

Ты для кого-то стал родным отцом,

А кто-то

В тебе увидел лишь курьез —

Один из тех, чем Африка богата.

Одни тебя почли за чудака,

Другие — за святого и пророка,

Что жертвой стал

Жестоких слов, нападок и насмешек.

Так кто ты в самом деле,

Лев или Человек?

Отзывчив и добросердечен,

И мужеством не обделен.

Но ничего ты для себя не просишь.

(Так вот, наверно, почему

Так тянутся к тебе со всех сторон.)

Приходят многие — не всем дано увидеть.

Не всем из тех, кто видел, суждено постичь.

Приходят посмотреть на то, что лишь самим им льстит,

Но мало у кого терпения достанет

Проникнуть в глубину твоей души.

К тебе приходит стар и млад,

И бедный, и богатый.

Чем удалось тебе

Привлечь их всех?

В конце концов, что привлекает их —

Животные иль человек?

Вот если бы в ночной тиши

Открылись их глаза и души,

Они б открыли для себя

И человека, и зверей.

О Африканский Львиный человек!

Пусть львиная и человечья суть твоя

В глазах у всех стремящихся к тебе

(Хотя бы ради своего тщеславья)

Отразится!

Как ни грустно, факт остается фактом — многие гости посещали Кору лишь затем, чтобы потом похвастаться: мы, мол, помогали самому Джорджу Адамсону; помимо всего прочего, из-за этого штатные служащие все меньше чувствовали себя ответственными за нормальное функционирование лагеря. В частности, я убедился в том, что очень немногим (если кому-либо вообще) из них было ведомо, как пользоваться радиотелефоном при несчастных случаях.

«Кампи-иа-Симба», который мог бы стать меккой для энтузиастов борьбы за охрану природы и профессионалов природозащитного дела, местом обмена идеями и опытом, превратился (во всяком случае, в период, когда я там был) в настоящий проходной двор. Присутствие в лагере случайных людей вело к тому, что конфликт неизбежно должен был разразиться.

Некоторых посетителей знакомство с Джорджем наполняло дутым сознанием собственной значимости; больше всего докучали почтенному старцу юные посетительницы, подчас не дававшие ему проходу. Самым же печальным в этой истории было вот что: хотя Джордж и тяготился посетителями, особенно когда лагерь бывал переполнен, но, необыкновенно добрый от природы, не мог ни сказать решительного «нет» незваному гостю, ни вытурить из лагеря зажившегося туриста.

Я знал, что при таком положении вещей мне здесь долго не выдержать, а поскольку я не располагал решающим голосом, то уже стал подумывать о возвращении на юг Африки и возобновлении изучения львов в Ботсване.

Более того, я не понимал, хочет ли Джордж, чтобы я остался у него надолго, а если да, то в каком качестве. Правда, во время съемок Эдриан Хаус спросил меня о моих планах на будущее, а Сэнди Голл задал вопрос в упор, хочу ли я навсегда поселиться в Коре. Я чувствовал, что общее мнение склонялось в пользу того, чтобы я остался с Джорджем, и это вызвало в моей душе смешанные чувства.

Я вернулся к холмам на следующий вечер. На сей