Эскадрилья наносит удар - Анатолий Сурцуков

Но нет, раздался протяжный вой, в кабину пахнуло выхлопными газами (фу, противно-то как!), и пол кабины начал почему-то раскачиваться. Вцепившись передними лапами в бронеплиту, Джафар попытался утихомирить взбесившуюся машину, но куда там. Шум становился все громче и громче, замелькали струи света, перерезаемые суматошно вращающимися палками. Внутри все задрожало. Хотелось выть или хотя бы поскулить от страха, но, посмотрев на командира, который ухватился за черные палки внутри кабины, пес понял, что сейчас не до него. Грохот, вой и свист достигли своего предела. От тряски казалось, что сейчас кишки вывалятся наружу. Но странное дело. Почему-то через некоторое время все это бесчинство стихии вокруг него стало псине… нравиться! Вибрация, пронзая организм, вызывала какие-то неведомые до этого ощущения. Как будто тысячи пальцев одновременно чесали его за ушком. От мощного урчания машины, внутри которой все они находились, становилось спокойно и куражливо. Ну-ка, попробуй кто к нам подойди! Даже огромный дог из той, прошлой жизни, наверное, заскулив и поджав хвост, убежал бы. От этой мысли Джафару сделалось весело, и он неожиданно для себя гавкнул от избытка чувств. Наверное, здесь нельзя, сейчас поругают, подумал он, тут же сжавшись. Но нет, Веня, оторвавшись взглядом от круглых блюдечек на доске перед ним, посмотрел на него, проговорил что-то, беззвучно открывая рот в грохочущей машине и, улыбаясь, даже потрепал его по загривку ободряюще. Ну тут и Джафар отпустил ему в ответ самую лучезарную из своих улыбок, обнажив всю зубную наличность…

Когда свистопляска закончилась, Веня, сладко потянувшись на своем месте, предложил: «А не перекусить ли нам чего-нибудь?»

Значение этих слов было очень понятно кобелечку. Он застучал хвостом по железному полу, чем сразу обратил внимание экипажа на себя. Тут уж пришел его час. Все разом принялись чесать, гладить и трепать его по шерсти, поздравляя с началом летной деятельности. Появились восхитительные, в связи с особым значением, подношения в виде бутербродов, которые Джафар на этот раз не спеша и с достоинством съел. Так ест степенный сельский мужик после добротно сделанной трудной работы. Витька Ганнушкин, поглаживая пса, уютно устроившегося между сиденьями летчиков, проговорил, улыбаясь: «А что, командир, ведь он теперь у нас не кобелечек, а кобелетчик. Давай его на вылет возьмем, пусть он мне помогает ориентировку вести, он же местный, небось все помойки здесь обегал». Веня, подумав, кивнул, туша сигарету о край пустой пачки.

Вот так и стал пес четвертым членом экипажа.

Не успевал Травкин открыть входную дверь вертолета, как Джафар первым врывался в пилотскую кабину, занимая свое законное место между приборными досками. В полете он, не отрываясь, как в телевизор, всматривался через нижний блистер в проплывающий внизу ландшафт, с его реками, лесами, деревнями, в которых смешно суетились куры и скакали на привязи, исходя бешеным лаем, эти жалкие домашние псы. Усмехаясь, он еще больше приосанивался, и весь вид его при этом говорил о достигнутом превосходстве. Вот полета в облаках Джафар не любил. Когда за кабиной начинали проплывать эти странные белые ватные кучи, то сразу начинало пахнуть холодом и сыростью.

И хотя Травкин что-то такое делал и становилось теплее, все равно пес перелезал к нему под откидное сиденье и, свернувшись клубком, норовил прижаться поплотнее к ногам бортача. До посадки уже не вылезал, периодически поглядывая из своего укрытия за праваком.

Заприметил, раз тот сворачивает карты и убирает их в портфель, значит, скоро посадка. После посадки ведь столько дел надо успеть сделать. Во-первых, как только Травкин откроет дверь кабины экипажа, нужно быстро выбраться из-под его сидушки и выскочить в грузовую кабину, иначе обязательно кто-нибудь из своих же лапу отдавит. Как же, знаем. Во-вторых, как только распахнется входная дверь, необходимо немедленно облаять подходящих к вертолету. Всех подряд. И погромче. Чтобы не напирали, значит, не трамвай, порядок нужон. В-третьих, когда толпа всяких там от вертолета отхлынет благодаря его доблестному лаю, надо успеть первым помочиться под левое колесо, задрав лапу. Как это у них получается при этом процессе обойтись без лапозадирания?

Ну и потом все обнюхать, все разведать, если аэродром или площадка незнакома, определить возможные опасности для экипажа и машины и зорко, стойко, чутко охранять эти две святыни до последней капли. Чего? Супа или крови? А, неважно. Важно не пропустить врага. А тут еще эти громаднющие бочки на колесах, остро пахнущие керосином, каждый раз вплотную жмутся к самому вертолету, норовя наехать на него. Ну как тут удержаться, чтобы не выразить своего негодования по этому поводу и незаметно для Травкина куснуть за колесо чудище поганое?

Почему это, интересно, Травкин так ругается, если заметит? Они что, родственники? Ну да, может быть, вон у Травкина впереди небольшой бочонок растет. Перед посадкой в вертолет тех, остальных людей, которых надо было перевозить в грузовой кабине, опять же, нужно же, ну как они не понимают, да для порядка же, незаметно и деликатно обнюхать всех. Не затаил ли кто какую-нибудь опасность для вверенного под охрану хозяйства.

Нет ли злого умысла вон у того толстого дядьки в камуфляже, пропахшего рыбой и пивом? А ну-ка, попробуем его проверить.

Джафар, незаметно подкравшись под ноги объекту, неожиданно громко и коротко взлаял. Как очередью из «калаша» дал. Толстяк тонко взвизгнул, неправдоподобно резво для своей комплекции подпрыгнул вверх и длинно, надсадно заматерился. Штанины его новой камуфляги почему-то потемнели местами. Не прекращая ругаться, амбал побрел от вертолета прочь, ну а «кобелетчик» с видом победителя проследовал под одобрительные улыбки пилотов на свое рабочее место в кабине.

Экипаж Вени Соколова стал приобретать благодаря псу все большую популярность. Официантки в столовке загодя припасали и просили передать гостинцы для ставшего довольно известным члена их экипажа. Начальство, видя удачно выполненные сложные полетные задания, прознав про четвертого, стало думать, что пес приносит удачу экипажу Вени. А на войне от этой госпожи ой как много зависит… Стали поручать Соколову все более сложные и опасные, прямо скажем, задачи. И экипаж никогда не подводил.

Раз как-то летели они из Ханкалы, только что занятой нашими войсками, в Моздок. Везли полный вертолет беженцев. В основном дети, женщины, старики. Летели на ПМВ, то есть на предельно малой высоте. Всего-то метров десять над землей. На скорости больше двухсот километров в час на этой высоте все мелькает так быстро за бортом, что не успеваешь вглядываться в мелькающие за блистерами ориентиры. Авиапес сидел на своем обычном месте между пилотами и пристально вглядывался в окружающее пространство. Вдруг, мгновенно напрягшись, он вперился глазами в какую-то точку впереди-слева и, не отрываясь от нее, громко тявкнул. Венька кинул взгляд в этом направлении и на мгновение обмер. Из-под косогора двое духов разворачивали в их сторону здоровенный пулемет. Все это длилось не более двух-трех секунд, но не зря говорят о теории относительности, эти мгновения показались командиру вечностью.

Стряхнув с себя оцепенение, Веня заложил машину в разворот с таким креном, что казалось, сейчас она зацепит лопастями за землю. Завизжали в грузовой кабине дети, женщины испуганно вскрикнули. Забубухал басом крупнокалиберный пулемет. Трассерные пули кинулись вдогонку за вертушкой. Да Веня не лыком шит. Не раз ему приходилось уворачиваться от таких вот красных шмелей, если только вовремя их увидеть. Вот и на этот раз, гоняя ручку управления от борта до борта, заставляя делать вертушку телодвижения, напоминающие танец слаломиста, увел командир от гибели людей и машину, в очередной раз выйдя победителем из смертельной дуэли…

Когда прилетели — зарулили — выключили — разгрузились, Веня задумчиво посмотрел на собаку и, пожимая лапу, произнес:

«Спасибо тебе. Ты — молодец».

Пес лизнул протянутую руку и, вздохнув, положил свою голову на колени командиру, устало прикрыв глаза…

Однажды поручили экипажу выполнить ответственное задание.

В штаб группировки заявился ответственный военный чин из Москвы. Бо-о-о-ольшой начальник. Наверное, ему необходимо было отметиться в районе ведения боев для дальнейшего продвижения по службе или получения очередного ордена. Он достал уже всех и вся своими проверками, разносами, совещаниями, отвлекая боевых офицеров от их насущных, не терпящих отлагательств дел. Казалось, этому кошмару не будет конца. Но… Бог милостив. Как-то прекрасным утром в штабе раздался звонок из Москвы. Большому начальнику после звонка срочно потребовалось вылетать обратно. Тихий вздох облегчения раздался в среде офицеров. Вывезти начальника на большой аэродром в Моздок, где его уже ждал самолет, поручили Соколову. Как положено, задолго до назначенного времени, экипаж выстроился у подготовленного к вылету вертолета в ожидании главного пассажира со свитой. Джафара, во избежание ненужных словопотоков, до поры до времени спрятали в контейнере. Тот сидел смирно и помалкивал, ощущая своей шкурой пафос момента. Наконец машина с начальником подъехала к стоянке. Тот грузно вывалился из нее и, видимо, не растратив часть своей ругательной энергии, решил использовать ее по назначению перед вылетом, чтобы подольше запомниться подчиненным. Обозрев объекты военной инфраструктуры вокруг себя, начальник наметанным глазом обнаружил массу недостатков в их содержании. Не заботясь о времени, своем и других, бугор принялся подробно и развернуто распекать, перекрывая аэродромный гул, окружающих. Разнос длился долго. Уже начали скучнеть лицом подчиненные, как зрители театра во время второго акта дурного спектакля. Позади стоящие принялись украдкой позевывать. Экипаж, переминаясь с ноги на ногу, продолжал «держать стойку». А куда денешься! В это время начальник, не переставая извергать потоки ругательств, начал смещаться в сторону вертолета и приближаться к левому колесу (!).