Именем народа Д.В.Р. - Олег Петров

Цупко замялся, шумно перевел дух.

— Ага! Так, так, так! — оживился Гадаскин, пристально глядя на бледного Филю. — Кажись, сопгел, обгазина!

— Иосиф Исакович! Глянь сюда! Скотским мясом хозяева дюже богаты! Свежатина! И коровья шкура еще сыра! — крикнул, высовываясь из низкой дверцы погреба, раскрасневшийся Ашихмин.

— Он-па-на! — засмеялся Гадаскин, сдвигая мятую фуражку на затылок. — Ну теперь и до овса недалече!

Повернулся к Баташеву, который с явным удовольствием рассматривал вышедшую из бани Катерину, недоуменно наблюдавшую за событиями во дворе.

— Михаил! Не отвлекайся от дела! Иди-ка лучше в избе пошагь, да про подполье не забудь, а то глаза у тебя тут лопнут! Давай, давай! Да, и скажи хозяйскому пагню, чтоб телегу закладывал, нам вскогости, чую, тганспогт для пегевозки понадобится! Так, хозяин, или не так?

Презрительно глянул на Цупко, который смотрел на него с такой ненавистью, что, казалось, готов был загрызть.

— Чо вылупился? Зенки не выпадут, паскуда!

— Посторонись, дядя! — с деланым весельем выкрикнул Баташев, дабы перебороть смущение от насмешки Гадаскина, и мимо отшатнувшегося Бизина нырнул в избу. Загремели сапоги по половицам. Следом с крыльца поспешила и Анна, волоча за руки маленького Кешку и Вальку, громко заплакавшую ни с того ни с сего. Катерина снова скрылась в бане, но ее лицо тут же забелело в мутной стеколке окошечка.

Насупленный Мишка Спешилов нехотя направился к телеге, на которой приехали Цупко и Бизин. Буланого, пока Бизин намывался в баньке, выпрягли, теперь предстояла обратная процедура.

Еще через полчаса Ашихмин и Попов амбары, сарай-конюшню, баньку, погреб и большую избу для приезжих обшмонали, выставив во двор понятым единственного постояльца Спешиловой — старого охотника Митрича из Акши, караулившего артельное добро. Остальная артельная братва уже четвертый день толклась в Чите, выправляя бумаги-договоры на предстоящий сезон охоты: белку-соболя бить, потом менять на съестные и охотничьи припасы.

Агенты уголовного розыска выволокли коровье мясо, свежую шкуру несчастной буренки, сложили все на телегу, привязав к ней и двух коньков, про которых Цупко так и не нашелся чего пояснить.

Овса не нашли, чему внимательно следящий за обыском Бизин, тихо устроившийся на приступочке под крыльцом, немало удивился.

Он попытался незаметно привлечь внимание Цупко, чтобы подучить туповатого приятеля, как выкручиваться на допросе, но Филипп ничего не видел и не слышал, юля подле Гадаскина.

— Иосиф Исакович! Гляньте! Вот так улов!

Из избы на крыльцо выбежал Баташев, взмокший от шурования в подполье. Он держал в руках полузамотанную в рогожную мешковину, сально лоснящуюся смазкой винтовку.

Следом показалась из сенок помертвевшая Анна.

— Ого! Винтогез! Тгехлинейка! — воскликнул, картавя больше обычного от возбуждения, Гадаскин. — Вот так да! Ну, Цупко, полные кганты выходят, а? А ну, дай гляну! — Протянул руку к винтовке, которую Баташев уже окончательно выпростал из рогожи. — Хм, вполне. Ну что, гожа уголовная, полный наговог, говоришь, на тебя? Что молчишь, паскуда?! Твоя винтовка?!

Цупко со всего маха рухнул на колени:

— Начальник! Не губи! Истинный крест, не мое это, не мое! Да чтоб мне! Партизан один поберечь велел, для охоты! Не мое, ей-богу, к маменьке не ходи, нача-а-альник!..

— Не скули, сволочь жигная! Партизан один… Вгешь, гад!

Гадаскин занес над Цупко винтовочный приклад.

— Колись, сука!

— Не вру, господин хороший, не вру! Григорием звать, а фамилия… Запамятовал!

— Вспомнишь, сучье отгодье! Вспомнишь! Попов, ну-ка, вгежь ему пару горячих казачьей подружкой!

— Бурдинский, Бурдинский евонная фамилия, Егорша Бурдинский!

— Ха, сразу память прорезалась! Так Егорша или Григорий? А? — поиграл нагаечкой Попов.

— Егорий…

— Смотри, чтоб с тобой медвежьей болезни не приключилося, орелик! И откуда же это у тебя, гниды, вдруг партизан, как ты говоришь, знакомый оказался? — спросил Попов.

— Дык, попросил по-приятельски, партизанили вместе…

— Охо-хо-ха-ха! Эко, бляха муха, как завегнул! — Гадаскин заржал и согнулся от смеха почти вдвое. — Цупко! Блядь стагая! С тебя пагтизан…

— Помогал я! Продуктишками, вещички опять же…

— Ты, сука, к пагтизанскому гегойству не пгимазывайся! — вздернул с земли за грудки Филю Гадаскин, бешено вращая белками. — Мгазь уголовная! Помогал он! У-у! Зашибу, паскуду!

Он оттолкнул Цупко и повернулся к Ашихмину с Поповым.

— А кто мне говогил, что своего человека на заежке заимели? Вот это говно? Это?!

— Так… это… — откашлялся Ашихмин. — В прошлый раз он нас на контрабанду навел…

— Увел, а не навел! — Гадаскин зло сплюнул в сторону Цупко. — Фуфелей подставил! Небось тех, что самому ему мешали, а главную добычу, гад, стогоной пгопустил! Не так, а, вошь тифозная? Так небось!

— Век воли не видать, начальник! — истерично застучал кулачищем в гулкую грудь Филя. — Землю ем — без фуфла сдал! Как на духу! Эх-ма, к маменьке не ходить, справедливости не дождесси, заформачили, как последнего фрайера!..

— Слыхал, Михаил, рулады? — засмеялся Ашихмин, подмигивая Баташеву, удивленно уставившемуся на рыдающего Цупко. — Циркач, каких поищи! А по блатной музыке, ишь, собаку съел, да не одну! Ладно, хорош тут представление разводить!

— И то, — кивнул Гадаскин. — Давайте-ка тгогаться будем. Значится, так! Этого агтиста, — ткнул пальцем в Цупко, — связать и на телегу! Стагичка, котогый вон на пгиступке затаился… Эй, ты, стагый пень! — крикнул он Бизину. — Понял меня давече? То-то…

Снова обратился к своей команде.

— Стагичка, хег с ним, пока отставим, толку с него… Да, пусть наша уголовная гожа сразу сухаги захватит и бельишко. За один только винтогез ему на нагах до-олго обитать! Слышь, пес, живо дуй в хату, но без глупостей! Собирай майдан, пагаша по тебе скучает! Баташев! Пригляди за арестованным!

Гадаскин снова покрутил обнаруженную винтовку, клацнул затвором, провел пальцем по вырезанным ножом на прикладе буквам: «Г. Б.» Что-то заставило его нахмуриться и пристально посмотреть в спину Цупко, обреченно направившемуся в избу.

Но тут и Филипп вдруг остановился и, чуть не сбив своей тушей Баташева с ног, — к Гадаскину, с шепотком:

— Гражданин начальник, на два слова, разговор секретный имеется… Переговорить ба, без постороннего уха…

Жалкий лепет медведеподобного Филиппа производил комичное впечатление. Милиционеры засмеялись, но Гадаскин оборвал:

— Тихо! Пущай уж до жопы колется!

— Мне надо с вами тока…

— Ну?

— Пройдемте в избу, сподручнее вопрос обговорить…

— Ага, пегеговогы у нас под белым флагом!

— Не сумлевайтесь, гражданин начальник, без обману! — Цупко заложил такой крест, что милиционеры снова грохнули. Настойчивость Цупко Гадаскина несколько озадачила.

— Ладно, пошли в хату! Бгатцы, — обратился он к подчиненным, — погодьте малость, пегетолкую с субчиком, коли ему невтегпеж. Во дворе не зевать, поняли!

Гадаскин и Цупко прошли в горницу.

Сидевший у крыльца Бизин, делая вид, что прикемарил по-стариковски, прикидывал в уме, кого же Филя решил продать и для чего. Одновременно, через полуприкрытые веки, как в прицел, оглядывал и запоминал накрепко лица агентов угро.

Анна с домочадцами подалась, поникнув, в большой дом, откуда слышался скрипучий голос старого охотника Митрича, о чем-то перепиравшегося с дедом Терентием. Тот там и жил, в выгороженном дощатой перегородкой углу, — следил за порядком, грел для приезжих чайник или самовар, чинил упряжь.

Из крайнего окна дома для постояльцев через щель в занавесках, скрадываясь, зырил за милиционерами Мишка Спешилов.

В «барской» избе тем временем разговор разворачивался интересный.

— Ну, чего ты мне тут секгетного нашепчешь? — брезгливо глядел на Цупко начальник угрозыска.

— Не сумлевайтесь, дорогой гражданин-товарищ…

— Волчага чикойский тебе товагищ! Выкладывай, чего зазывал?

— Гражданин начальник, вот те! — воровским жестом изнизу поддел передние зубы Филя. — Я ж от чистого сердца прошлый раз контрабанду сдал! И сами же убедилися, што нащет овса — полный навет!..

— Ты мне, что, политгьямоту тут читать собрался о собственной пользе?! Аблокатом заделался?!..

— Упаси меня Боже! — Цупко прижал к груди обе ручищи. — Я про то, что пользы могу принести донельзя! Завсегда подсобить конторе вашей, нешто не понимаю…

Гадаскин изучающе посмотрел на прохиндея, растягивая слова, переспросил:

— Завсегда подсобить, говоришь?

— К маменьке не ходить! От те крест, век воли…

— Слышал! — отмахнулся Гадаскин и внезапно хлестнул вопросом. — А лошади чьи?