Код Андрея Рублева - Надежда Максимова

Итак, здесь воцарились Романовы, которые претендовали на то, чтобы считаться Государями Всея Руси, но на деле владели крохотной территорией, едва превышавшей площадь Московской области.

В документах и на захваченной ими государственной печати значились города и земли, которые им не принадлежали. Значит, нужно было или признать, что эта печать не их, а сами они не вполне законные; или предъявить общественности все города, перечисленные на печати.

Сначала это было сделать затруднительно, так как сил было маловато. Но после победы над Пугачевым стесняться стало некого. Началась эпоха переименований, обозначенная в истории, как административная реформа.

Понятно, что переименования-подлоги делали не по любому поводу, а только в самых значимых случаях. Таких, например, как Пермь и Вятка.

— Но Богородск-то на большой государственной печати не указан, — резонно заметил Иван.

— Верно. Но тут вот какая вещь: первоначально, пока Романовы владели только Московией, Богородск находился на недоступной для них территории — на правом берегу пограничной Оки.

И, видимо, он был для Екатерины настолько важен, что даже захватив (после разгрома войск Пугачева) эти земли, императрица решила не рисковать и перенесла исторически важное название поближе к центру своей вотчины — в Подмосковье.

Чем же был так важен небольшой уездный городок?

Во-первых, его имя даже в современной, урезанной истории неразрывно связано с именем Богородицы. И это при том, что Россию называют «Домом Богородицы», а реку Оку, на которой стоит Богородск, «Поясом Богородицы».

Во-вторых, легенда связывает основание города с иконой Рождества Богородицы. А в первоначальном, неискаженном виде речь, скорее всего, шла не об иконе, а именно о Рождестве Богородицы. Такая версия снимает целый ряд нелогичностей. Например ту, что «жители села установили большой престольный праздник, приходящийся на 21 сентября» или «что торговые гости ехали в село Подолец именно «к Богородице»…

И в-третьих, Богородск расположен совсем неподалеку от земель Владимирской области. Той самой, где жил и правил Андрей Боголюбский — Христос.

Как видите, все выстраивается…

— Да до этого-то мы и сами дошли, — безапелляционно заявил Иван. — Но ты не можешь не признать, что все твои рассуждения — своего рода косвенные улики. Никаких конкретных доказательств у нас нет.

— А вот вам и предложили поехать с Егором Николаевичем… Езжайте, ищите. А то критиковать чужие версии, развалясь на мягком диване, мы все молодцы.

Поезд от Москвы до Нижнего Новгорода идет семь часов. Два черных джипа Егора Николаевича, громадные и стремительные, словно голодные звери, преодолели дистанцию за 4,5 часа. И то только потому, что в Коврове на полчаса останавливались по делам.

Иван и Али ехали в той же машине, что и босс. Тот всю дорогу работал: читал какие-то документы, вел переговоры по сотовому, и с гостями за все время перекинулся только парой малозначительных фраз. Зато тот водитель, который повез мальчишек из Нижнего в Богородск оказался общительным, и завел разговор сразу же, как только машина вырвалась из тесноты городских улиц на простор автотрассы.

— А что парни, девушки-то у вас уже есть?

— А то, — сказал Иван.

— Есть, — кивнул Али.

— Это правильно. У нас слишком долго пели, что «первым делом, первым делом самолеты», так что теперь ни самолетов, ни народонаселения.

Мальчики вежливо промолчали. Но говорливый шофер, ничуть не смущаясь, продолжал развивать тему:

— Вот в старину на Руси был правильный обычай. Мужчина-воин, если был единственным сыном у матери, носил в левом ухе серебряную серьгу. А если был к тому же последним мужчиной в роду, то носил две серьги. Когда нужно было послать кого-то на опасное дело, командир выходил перед строем и командовал: «Равняйсь!» Все головы поворачивали вправо, и сразу было видно кого можно послать в огонь, а кого пока подержать в тылу. Чтобы успел жениться, сыновьями обзавестись…

Вишь, каждый род берегли, чтобы не пресекся. Чтобы не оборвалась ни одна ниточка в бесконечной пряже человечества. А сейчас что? Тьфу!

Шофер ожесточенно сплюнул, но видно молчание не было его призванием, так что через минуту он заговорил снова:

— Ну а с девушками-то как? Серьезные намерения имеете, или так, время провести, побрандахлыстничать?

Иван в свои 14 лет такими вопросами пока не задавался, поэтому предпочел промолчать. А Али ответил легко, как о чем-то давно решенном:

— Я, конечно, женюсь. Девушка у меня хорошая, родители подобрали и обо всем договорились, еще когда мы маленькими были. Так что закончу учебу и женюсь.

— Опа, — сказал Иван. — А ты ее хоть видел?

— Конечно. Мы росли вместе.

— Но ты ее любишь?

— Конечно.

— Погоди, а если ты встретишь другую? Ну, знаешь, любовь, как обвал, с первого взгляда и на всю жизнь. А тебя уже с другой обручили. И как быть? Послушаешься родителей или пойдешь за своей судьбой?

Али ничуть не смутился вопросом.

— Вы, городские, чаще всего думаете, что ваши родители либо недостаточно мудры, либо враги вам. Это не так.

— Но говорят же: «Браки свершаются на небесах», — продолжал горячиться Иван. — То есть не по договору родителей, а по велению сердца. Разве нет?

— А как вы определяете веление сердца? Знакомитесь на дискотеках или на увеселительных прогулках. Я уж не говорю про то, что на дискотеке темно, накурено, шумно и пьяно, так что ни рассмотреть, ни расслышать друг друга нельзя. Я считаю, что сам принцип порочен: вы знакомитесь на отдыхе, значит выбираете того, кто лучше других умеет ОТДЫХАТЬ. Удивительно ли, что более половины браков распадается. Жизнь ведь не только праздник.

— Так ты предлагаешь знакомиться на работе? — уточнил Иван.

— Я ничего не предлагаю. Вы сами можете решать. Но на мой взгляд неразумно скучиться в больших городах, где никто никого не знает, жить друг у друга на головах, а всю землю оставить пустой.

В деревенской жизни каждого человека видно насквозь. И ясно кто чего стоит.

В городах вы придумали критерий: дескать, неудачник тот, у кого из окон видно МКАД. Соответственно, у кого виден Кремль, тот удачник. Самим не смешно?

— Ну, у вас тоже есть смешные моменты, — сказал водитель, который по сути был согласен с Али, но обиделся, что нас, великороссов, учит жизни черненький пацан. — Вот, например, служил я в армии, и были у нас там узбеки. Ты ведь из Узбекистана, мальчик?

— Да.

— Так вот. Наибольшим уважением у узбеков пользовались так называемые «чистые узбеки». То есть не какие-нибудь метисы с русскими или украинцами, а чистокровные.

Сидит такой «чистый» — на вид страшнее атомной войны, лицо — как переваренный пельмень, а его все за это уважают.

Вот сосватали бы тебе родители, из соображений престижа, такую чистокровную «красавицу», вот ты бы запел…

— Национализм в какой-то мере присущ любому народу, — ничуть не смутившись, ответил Али. — И я понял, почему вы это сейчас сказали. Но родители не могли мне сосватать такую узбечку по двум причинам. Во-первых, у нас в роду другое понимание престижа. А во-вторых, я — не узбек.

— То есть как?

— Ну, например, вы же не думаете, что в России живут только русские…

— А, в этом смысле… — водитель сосредоточенно уставился на дорогу, переваривая полученную информацию. А Иван уставился на Али.

Молчание сгустилось от невысказанного вопроса. Но потом Иван все же не выдержал:

— И кто же ты?

— Я араб.

— Опа!

Богородск никогда не был большим городом. И хотя сейчас в нем кое-где как бы прорывается городской пейзаж, по сути, он как был, так и остается большим собранием традиционных русских домов, построенных рядом на небольшой территории.

Наша компания, пользуясь тем, что была на колесах, первым делом поехала к городскому краеведческому музею.

Для скромного городского музея не нашлось какого-либо старинного здания с затейливой архитектурой. Зато он располагался в живописном месте — посреди старого парка, некогда ухоженного и до сих пор хранящего остаток былой красоты.

Возле самого входа в хранилище местных краеведческих реликвий росли две громадные, в три обхвата липы, многоцветную кору которых можно было изучать, как палитру Ван Гога.

Мальчишки поднялись по ступенькам к весьма обыденной двери под вывеской «Исторический музей» и обнаружили, что она заперта. Причем, судя по общему впечатлению, это было ее основное состояние. Знаете, как на железнодорожных переездах пишут: «Нормальное положение шлагбаума — закрытое»

Обойдя здание кругом, наши искатели исторических фактов обнаружили гораздо более солидный вход, табличка над которым сообщала, что здесь расположен Центр внешкольной работы. Льющаяся из окон фортепианная музыка подтверждала эту информацию.