Зловещие латунные тени. Ночи кровавого железа - Глен Кук

Они обменялись странными взглядами, а Садлер сказал:

— Пока нет. Там тоже сплошная жуть.

— Точно, — добавил Краск. — Ведь должны же они оставить хоть какой-нибудь след? Должны где-то жить?

Верное и весьма любопытное замечание. Оно заслуживало того, чтобы над ним поразмыслить. Где они смогли остановиться, не привлекая внимания работающих на Чодо людей или людей, работающих на работающих на Чодо людей? Таких мест в городе совсем не много.

Задержавшись у дверей, я заметил:

— Кто-то крепко здесь поработал.

— Да, — ответил Краск. — Надеюсь, мне не придется соревноваться с ним в борьбе.

Я еще раз осмотрел обломки и обрывки — в поисках кусочка нитки из шерсти, производимой только на маленьком острове у побережья Гретча, или чего-нибудь столь же полезного для сыска. Частенько приходится поступать таким образом, даже понимая всю бесполезность усилий. Это вопрос профессиональной дисциплины. Изредка подобные упражнения оказываются плодотворными, и поэтому я прибегаю к ним постоянно. Ничего не обнаружив, я не огорчился. Именно этого я и ожидал. Если бы я вдруг что-то нашел, то, наверное, не совладал бы с собой и пустился бы в восторженный пляс — настолько удача превзошла бы мои самые фантастические предположения.

— Не смывайся столь поспешно, Гаррет, — вступил Садлер. — Ты должен нам кое-что сказать.

— Да.

Я колебался. Поделиться информацией — значит уступить преимущество.

— Слушаем.

— Есть еще одна участница событий, которая может знать о них больше, чем мы. Зовут — Змеюка. Это у нее Блейн украл книгу. Будет неплохо, ребята, если вы ею займетесь.

Блейн менялся все быстрее — может быть, потому, что тело холодело.

— Слушаем.

Садлеру следовало бы посоревноваться с Рохлей в ораторском искусстве. Яркое мастерство.

— Змеюка — колдунья. Связана с карликами.

Пока я лишь чуть-чуть приподнял завесу. Наверняка им уже кое-что известно, но кто знает, сколько и что именно. Я скажу им все, когда решу, что им следует знать. Пока я еще не понимал до конца, почему вокруг этой книги поднялся такой шум.

— Колдунья, значит? — Краск посмотрел на Блейна. Похоже, магия для него — больной вопрос.

— Татуировка, значит? — заметил Садлер. — Вот бы посмотреть…

Я согласен, это интересно. Но все же удивительно. Он никогда не проявлял интереса к подобного рода материям.

— Полагаешь, это она замочила Бельчонка?

— Может, и не собственноручно, но все равно знает кто.

— Мы ее отыщем и хорошенько спросим.

— Будьте осторожны.

Он посмотрел на меня так, словно засомневался в моих умственных способностях. Он будет осторожным. Он пережил свои пять лет в Кантарде. Он ухитрился прожить на своей работе столько, что достиг высокого положения. «Осторожный» стало одним из его имен наряду с «Отвратительным» и «Опасным».

Я бросил прощальный взгляд на Холма Блейна, не проявившего достаточной осторожности. Он, как и раньше, ничего мне не сообщил. Мне ему тоже нечего было сказать.

Я исполнил свой долг. Настало время сложить бренное тело в постель. Если морКары сжалятся, может, я и смогу чуток поспать.

20

К Морли было по дороге. Решив наплевать на усталость, шум над головой и возможные выходки ночных обитателей Танфера, я направился в «Домик Радости».

Крысюки занимались своими обычными делами. Те из них, кто работал на город, собирали всяческие отбросы, а те, кто трудился на себя, высматривали, что бы украсть. Орков, кобольдов и иных тварей на улицах было больше, чем обычно, — очевидно, перемена погоды повлияла и на ночных жителей.

Мне по-прежнему казалось, что за мною следят. И я по-прежнему не мог заметить наблюдателя. Впрочем, я и не очень старался.

Заведение Морли напоминало склеп. Там никого не оказалось, кроме парочки людей Чодо. Даже Рохля ушел — домой или по делам. Это обстоятельство навело меня на размышления. Я не часто думаю о парнях, подобных Краску, Садлеру или Рохле, в обычных человеческих терминах. Дом, черт побери. У ребят могут быть жена, детишки и все такое. Мне это никогда и в голову не приходило. Для меня они не более чем костоломы.

Нет, я вовсе не хотел, чтобы они приглашали меня на ужин познакомить с хозяйкой и маленькими костоломчиками. Просто я пребывал в том настроении, когда начинаешь думать о людях. Как они стали такими, чем занимаются, когда я их не вижу, и тому подобное. Наверное, я начал размышлять на эту тему после того, как Чодо сказал, что у него когда-то была подружка.

Мне вовсе не нравится это настроение. Оно вынуждает меня задумываться о себе, о том, что я так и не нашел настоящего места в системе, именуемой жизнью. Семьи нет. Вряд ли есть друзья. А тех, кого я считаю друзьями, знаю очень слабо. Тем, что мне неизвестно о Морли или Плоскомордом, наверное, можно наполнить много томов. Они меня знают ничуть не лучше. Плата за то, чтобы казаться крутым и суровым — настоящим мужчиной, одним словом. Постоянно на сцене, постоянно вынужден скрывать подлинные чувства.

У меня масса знакомых. Сотни, наверное. И все опутаны сетью взаимных долгов и услуг. Мы их все время стараемся сбалансировать и называем это дружбой, хотя это не что иное, как отражение идеи, которой одержим Чодо Контагью.

Мы все прошли через войну. В этом городе нет ни одного мужчины человеческой расы, не побывавшего в преисподней. Это роднит меня даже с набобами с Холма, потому что, какие бы привилегии они ни получили или ни присвоили, в отношении военной службы для них исключения не было.

Варясь в ведьмином котле там, в Кантарде, все тщательно ведут учет услуг и никто не хочет уходить оттуда должником. Вы можете делиться палаткой, одеждой, ложкой, пищей и даже девочками, но при этом не сближаться с теми, с кем делитесь. Вы знаете, что многие из них обязательно скоро умрут. Вы стараетесь выдерживать дистанцию, чтобы потом не очень страдать.

Вы дегуманизируете врага полностью, а своих товарищей — частично, но достаточно для того, чтобы не открывать им сердца. Вы делаете это, хотя готовы вместе с ними штурмовать небо или ворваться в ад, чтобы вызволить их оттуда.

Все это имеет смысл там, где на вас обрушиваются потоки дерьма. Однако, даже если вам удалось не захлебнуться в этих потоках и вернуться домой, такой характер отношений с людьми остается у вас на всю жизнь. У некоторых, как у Садлера и Краска, когда они возвращаются домой, в душах не остается ничего человеческого.

Любопытно, чем занималась эта парочка на военной службе? Я ничего не слышал об этом, а они никогда не рассказывали. Многие из нас предпочитают молчать, оставляя все в прошлом.