Бойтесь данайцев, дары приносящих - Анна и Сергей Литвиновы

– Никита Сергеич, – вылез с ответом кто-то из конструкторов, заместителей Королева, – у нас к полету все готово: и ракета, и корабль, и космонавт. Планируем запустить его на трое суток. Этот полет будет иметь большое научно-техническое, медицинское и политическое значение.

Хрущеву не понравилось: и то, что отвечает не самый главный, а влез какой-то второстепенный зам, и сама идея: подумаешь, трое суток! Конечно, сильный ход – они три витка, а мы целых трое суток, однако никакого качественного роста, не правда ли? Так и будем в витках соревноваться, что ли? А если они на пять суток полетят? Нам придется на пятнадцать запускать? Скука сплошная.

Хрущеву было невдомек, что сработала домашняя заготовка – он, находясь в безвоздушном пространстве абсолютной власти, потихоньку терял нюх на аппаратные интриги, переставал замечать их – качество, которое два с лишним года спустя его погубит. И когда высказался совсем не восторженно по поводу предложения зама, вступил Королев. С видом, будто бы мысль ему только что пришла в голову, заявил:

– А давайте две ракеты с двумя кораблями и двумя космонавтами запустим. С интервалом в сутки. Техническая возможность есть, за сутки мы на полигоне можем вывезти на стартовую позицию вторую ракету и подготовить ее к пуску. И космонавты будут летать каждый по трое суток. Двое суток, значит, пребывать на орбите вместе. Переговариваться друг с другом по радио.

Никита Сергеевич сразу загорелся: «Це ж совсем другое дело!» Он представил, какие возможности для пропаганды дает этот ход: в Советском Союзе действует целый космический флот! Армия звездолетов! Недаром он где-то, в Америке, кажется, говорил, что мы делаем ракеты, как колбасу!

– Да, Сергей Палыч! Это вы в правильном направлении думаете! Такой полет нам очень нужен! Начинайте готовить.

Однако чувствовал Хрущев: чего-то не хватает в столь прекрасной идее двойной космической экспедиции. Что-то недодумано. Недокручено. Ведь две ракеты – это что? Наглядная демонстрация преимуществ советского строя. А советский строй – это что? Это равенство, братство, недопущение эксплуатации человека человеком. Это – человек человеку друг, товарищ и брат. Это молодым всегда у нас дорога. Это равноправие мужчин и женщин… Вот! Вот она, идея!

– Я, конечно, в ваши космические дела не лезу, – молвил Никита Сергеевич, – но, помнится, вы хотели набрать отряд космонавток? Почему бы нам не запустить одну ракету с пилотом-мужчиной, а другую – с нашей советской женщиной?

– Никита Сергеевич, – мягко возразил Королев, – ваша мысль, безусловно, чрезвычайно интересная и плодотворная, и мы обязательно претворим ее в жизнь в самом ближайшем будущем, но сейчас, к сожалению, отряд космонавток только набран и приступил к тренировкам. – на самом деле еще даже не приступил.

– А сколько времени надо, чтобы их подготовить?

– Пять-шесть месяцев, плюс сшить специальные скафандры, вы ведь понимаете, Никита Сергеевич, у мужчин и женщин все по-разному устроено.

– Полгода ждать полета долго.

– Да, Никита Сергеевич. Мы обязательно используем вашу мысль о совместном полете женщины и мужчины – но в следующей космической экспедиции. Сейчас пусть летят на двух ракетах два мужика.

– Да, двойной полет, групповой – это хорошо. Но что-то тут, согласитесь, недокручено.

И Хрущев продолжил напряженную работу мысли. У нас ведь как – даже с самыми интеллектуальными кадрами? Если сам за дело не возьмешься, ничего не сдвинется.

Итак, групповой полет. Двое советских людей. Мужчина и женщина – пока отпадает. Ладно, подождем. Подумаем в аналогичном направлении. Чем еще силен наш родной СССР? Он ведь Союз Советских Социалистических Республик… Республики… Братства народов надежный оплот… Дружба нерушимая разных национальностей… Верно… Мысль забрезжила. А потом предсовмина сказал:

– А что, если нам послать на орбиту интернациональный экипаж? Пусть на одной ракете летит, скажем, русский, а на другой – грузин? Нет, грузина не надо, после Сталина грузина в космосе не поймут.

– Украинец прекрасная кандидатура, – сказал кто-то из конструкторов с ясными, восторженными глазами – ведь знают, шельмы, что он, Хрущев, хоть и русский, но с Донбасса, из Юзовки, что Украиной много лет руководил. – И как раз в отряде космонавты-украинцы имеются.

– Да и второго можно нерусским, – проговорил еще кто-то, – двое русских в космосе уже побывали, Юра и Герман. А тренируется у нас прекрасный парень Андриян. Так он как раз, я знаю, чуваш!

– Прекрасная идея, товарищи! – проговорил Хрущев, как будто бы не он сам все это придумал, и с женщиной, и с дружбой народов. А ему своих идей не жалко, пусть пользуются, лишь бы делу помогало. – Давайте так и запишем: посылаем на орбиту интернациональный экипаж!

В этом решении, немедленно принятом к исполнению, содержалась изрядная доля ханжества и лукавства. Собравшиеся прекрасно знали, что в многонациональном Советском Союзе имелись нации и народности, которые лишь в исключительнейших случаях допускались к такому совершенно секретному делу, как оборонка и космос. В свое время тот же Королев перед Инстанциями собственной головой ручался, лишь бы оставили в ОКБ‑1 на более-менее руководящих должностях немца Раушенбаха, еврея Чертока, крымского татарина Аппазова. Говорят, лично с Берией объяснялся, лишь бы их не гнать. Обычно ведь на работу в «ящики» представителей подозрительных наций и народностей не брали. А впоследствии громадные проблемы будут у космонавтов Волынова и Елисеева, прежде чем их запустят-таки на орбиту – ибо в первом окажется при ближайшем рассмотрении толика иудейской крови, а во втором – прибалтийской.

Однако Советский Союз славился тем, что напоказ творилось одно (и говорилось с трибун, и писалось в газетах и книгах, и снималось в кино) – а в жизни происходило совсем другое. Считалось: то хорошее, что происходит напоказ и на виду, со временем подтянет, как комсомолка-отличница – неподдающегося хулигана, все остальное грубое пока и неправильное. Поэтому сказано демонстрировать в космосе дружбу народов или равенство полов – будем демонстрировать.

Ну, а для того, чтобы выступать за мир и всеобщее ядерное разоружение, следовало, конечно, наделать как можно больше ракет с атомными боеголовками. Так, плавно, перешли ко второму вопросу повестки.

– Вы ведь знаете, товарищи, – по-прежнему экспрессивно заявил предсовмина, – что янки установили здесь, за морем, в Турции, свои ядерные ракеты? Что же это получается? Пять-шесть минут подлетного времени, и они уже здесь, падают нам на головы! И бомбят наши Кубань, Дон, Донбасс, Крым, Одессу! А мы? Что мы можем противопоставить столь агрессивным планам НАТО? Я понимаю, это вопрос для заседания совета обороны, и он у нас здесь, в Пицунде, состоится завтра, с участием военных и других ответственных товарищей, но я у вас, ракетчиков, спрашиваю: что можно сделать?

На самом деле Никита Сергеевич далеко не прост был в ракетных делах. Сын его Сергей работал в «ящике» у конструктора Челомея, был шефом превозносим и продвигаем, а взамен (говоря современным языком) лоббировал перед папашей интересы своей «фирмы». И рассказывал отцу, конечно, о состоянии и перспективах ракетной техники.

– Так почему бы нам, – хитро оглядев собравшихся, проговорил председатель совмина, – не запустить на орбиту спутник с ядерной бомбой? Пусть он там кружит над нашими недругами, а если вдруг понадобится, атомная ракета посыплется по нашей команде в буквальном смысле им на голову? Сколько тогда подлетное время будет? Больше или меньше тех шести-восьми минут, что американцам лететь из Турции?

– Как раз столько и составит, – кивнул кто-то из конструкторов.

– Вот!

– Сделаем, Никита Сергеевич, обязательно такую ракету сделаем, – деловито пометил в своем блокноте Королев. Он не стал, разумеется, докладывать всесильному сатрапу, что эскизный проект подобной ракеты уже готов. Вскоре ее назовут ГР‑1, или глобальной ракетой.

А неустанный борец за мир во всем мире (как величали в газетах дорогого Никиту Сергеевича) продолжал свои человеконенавистнические построения.

– Я знаю, Сергей Палыч, вы такую ракету проектируете, чтобы на орбиту не пять тонн выводить, как сейчас, а все сорок. Дело хорошее, не спорю. Но почему мы с вами так опасливы, так робки? Что, если создать носитель, который смог бы закидывать на орбиту все семьдесят, а то и восемьдесят тонн? Вы представляете, какая перспектива открывается? Восемьдесят тонн на орбите – это целая космическая станция! Будут в ней летать наши космонавты, а мы оснастим ее ядерными боеголовками. И если вдруг, как говорится, завтра война, они обрушат эти атомные припасы прямо на головы американцам!