Встреча на далеком меридиане - Митчел Уилсон

В своем институте, в своих лабораториях, в окружении своих сотрудников Гончаров был гораздо более уверен в себе и спокоен, чем Гончаров легкомысленный шофер или Гончаров - гость в чужой стране, язык которой, как бы хорошо он его ни знал, все-таки не был для него родным. Теперь Ник понял, что в Кливленде Гончаров - хотя он ничем этого не выдавал испытывал, вероятно, большую робость. Кроме того, он, наверное, ни на секунду не забывал о напряженных отношениях, существующих между его страной и страной, в которой он находился. Теперь Ник по собственному опыту знал это ощущение, хотя, если не считать статьи в "Правде", никто не сказал и не сделал ничего, что могло бы ему быть неприятно. До сих пор он встречал только самое любезное и дружеское внимание и от души надеялся, что все люди, с которыми Гончаров сталкивался в Америке, относились к нему точно так же. Тем не менее ему было теперь мучительно ясно, что человек не может отделить себя от истории своей эпохи, как бы страстно он ни желал, чтобы все сложилось по-иному.

Обходя лаборатории и знакомясь с сотрудниками, Ник видел, что Гончаров до мельчайших деталей знает все работы, ведущиеся в институте. Некоторые эксперименты ставились непосредственно здесь, но главным образом в институте разрабатывались планы экспериментов, проводившихся затем по указанной схеме на горной станции.

Большинство сотрудников были очень молоды, гораздо моложе Гончарова, кроме разве начальника механической мастерской, худого человека с совсем седой головой, с чутким и нервным морщинистым лицом труженика. Гончаров рассказал Нику, что этот инженер вырос в деревне и впервые познакомился со сложными механизмами только во время войны, когда стал летчиком. Ник решил, что ему лет шестьдесят.

- Как он мог стать летчиком? - спросил Ник. - Ведь он тогда уже был слишком стар.

- Стар? - переспросил Гончаров. - Он на год моложе меня. Просто ему на войне пришлось трудно.

Станки в мастерской, за исключением швейцарского винторезного и чешского фрезерного, были советского производства и довольно старые непритязательные, некрасивые и такие массивные, словно запас прочности для них рассчитывал чрезвычайно консервативный человек, а затем его цифры были еще увеличены вдвое. Но детали, как Ник увидел с первого взгляда, обрабатывались превосходно. Большая часть станков работала, что указывало на хорошее планирование. Выключенные станки были смазаны, вычищены, их можно было пустить в ход в любую минуту, - это означало, что культура труда здесь очень высока. Ник мысленно подсчитал число рабочих и количество оборудования, и оказалось, что здесь людей на станок приходится больше, чем в кливлендских мастерских. Либо производительность труда была здесь ниже, либо велась широкая подготовка новых рабочих.

И в мастерской и в лабораториях его то и дело поражали резкие контрасты. Новейшие счетчики, осциллографы, электрические приборы были почти такие же, как у него, но, кроме них, использовалось много приборов, изготовленных лет двадцать пять, а то и тридцать назад. Промежуточных ступеней не имелось совсем. В здании института даже не было скрытой проводки: электрический ток, используемый для освещения и питания экспериментов, настолько новых, что они говорили уже о завтрашнем дне науки, бежал по проводам, подвешенным на огромных фарфоровых изоляторах, к громоздким выключателям, которые устарели уже ко времени Октябрьской революции. Создавалось впечатление, что определенные отрасли электропромышленности сорок лет следовали одним и тем же неизменным шаблонам, а затем все массовое производство одним скачком достигло современного уровня. От дальнейших выводов Ник решил воздержаться. Привычные для него нормы были здесь неприменимы.

Но пока ему еще не показали никаких новых экспериментов. И когда они с Гончаровым на несколько минут остались одни, он спросил:

- Выходя из машины, вы сказали очень странную вещь - что не могли сообщить мне о вашей новой работе из-за меня. Какие у вас основания так говорить?

- В аэропорту, едва я сказал, что у меня есть для вас важные новости, вы заявили, что вам строжайше приказано позвонить в посольство, прежде чем начинать какие бы то ни было разговоры, - холодно и резко ответил Гончаров, как человек, который слишком долго вынуждал себя сдерживаться. Из этих слов и из того, что вы говорили потом, мне пришлось заключить, что вы обязаны были обратиться в посольство за последними политическими или секретными инструкциями. Я не знаю, в чем дело, и ни о чем не спрашиваю. Вы, конечно, прямо так не говорили, но ведь и я не совсем дурак. После этого с моей стороны было бы бестактно заводить разговоры, которые могли поставить вас в неловкое положение.

Ник ничего не понимал.

- Но я же просто звонил одному посольскому служащему по поручению его сестры - он уезжал в отпуск, и она просила передать, что не сможет встретиться с ним там, где они условились, - сказал он наконец растерянно и сердито. - Неужели это можно назвать политической инструкцией? Такой невинный пустяк?

- А когда вы кончили говорить по телефону, я снова коснулся этой темы, - настаивал Гончаров, - и вы сказали, что не можете обсуждать со мной проблемы космических лучей, пока не сориентируетесь. Я понял, что вы подчиняетесь какому-то приказу, хотя это показалось мне очень странным, ведь в космических лучах нет ничего секретного. Мне оставалось только предположить, что со времени нашей последней встречи вы сделали какое-то открытие, которое было засекречено, или что вы вообще заняты работой, о которой даже не намекнули мне. Мы живем в фантастическое время, Реннет, но я считаю, что ради решения нашей проблемы мы все-таки должны попробовать работать вместе, не переступая границ возможного.

- И в этом вся тайна вашей скрытности? - спросил Ник.

- Моей скрытности! - возмутился Гончаров. - А кто с таинственным видом торопился звонить в посольство? И кто порывался рассказать свои новости, пока ему не заткнули рот? Скрытность! - снова вспыхнул Гончаров. - Это мне нравится! Когда мои сотрудники спросили меня, что вы сказали о новом эксперименте, мне пришлось объяснить им, что нам не удалось его обсудить. Когда корреспондент "Правды" спросил меня, что вы сказали...

Дверь отворилась, и Гончарову доложили, что в конференц-зале все уже собрались.

- Нельзя заставлять их ждать, - сказал Гончаров. - Поговорим позднее.

- Хорошо, - ответил Ник. - Давно пора все это выяснить.

Вслед за Гончаровым он вошел в комнату, где стоял стол, покрытый зеленым сукном. Увидев всех сотрудников института вместе, Ник очень удивился. История мировой науки насчитывает лишь пять-шесть видных женщин-физиков. Этому можно найти множество объяснений, но как бы то ни было, факт остается фактом: и теперь, когда женщины получают такое же образование, как мужчины, женский ум, по-прежнему мало восприимчив к физике. На родине Ника даже в самых крупных лабораториях не так уж часто можно встретить женщину-физика, способную к творческой работе. А здесь из двадцати восьми человек, ожидавших его за длинным зеленым столом, шесть были женщины - процент необыкновенно высокий. Когда Ник выразил свое изумление вслух, молоденькие сотрудницы дружно рассмеялись.

- Мы здесь еще не в полном составе, - сказала одна из них по-английски. - К сожалению, не смогла прийти Валя... Валентина Евгеньевна. А то бы вы еще больше удивились!

- Она действительно так талантлива? - спросил Ник у Гончарова.

- О ее способностях как физика пока судить рано, она очень молода. Они имели в виду ее личные качества. - Гончаров улыбнулся, но, казалось, эта тема была ему неприятна, и он внезапно (слишком внезапно, как впоследствии вспомнил Ник) заговорил о другом и повел всех в соседнюю комнату - большой зал со стенками, обшитыми деревом, где на длинном, покрытом накрахмаленной белой скатертью столе уже были расставлены бутылки с минеральной и фруктовой водой и с сухими кавказскими винами, вазы с фруктами, вазочки с конфетами и тарелки с пирожными, а также приборы для всех и рядом с ними синие стеклянные бокалы и рюмки и изящно сложенные бумажные салфетки. На высоких окнах висели белые занавески и шторы из синего плюша, отделанные пушистыми шариками. Со стен, обшитых светлой карельской березой, смотрели портреты Ломоносова, Ньютона, Фарадея, Галилея, Максвелла, Гаусса, Ампера, Менделеева и Эйнштейна.

Гончаров усадил Ника во главе стола и протянул ему папку.

- Тут все сведения о нашем втором эксперименте, - сказал он. - Прибор находится на горной станции, но здесь вы найдете фотографии, чертежи, схемы и сводные таблицы полученных результатов. Пожалуй, целесообразнее всего будет ознакомить вас с этими материалами сейчас. Вечером на досуге вы сможете заняться ими подробнее. А если у вас останутся вопросы, мы обсудим их рано утром перед вашим докладом.

- Да, так будет лучше всего, - согласился Ник. Он был смущен и обезоружен благородством Гончарова, хотя и заметил, что тот все еще держится натянуто. Гончаров быстро встал из-за стола и отодвинул панели, закрывавшие черную доску.