Журнал «Приключения, Фантастика» 1 92 - Игорь Волознев

Я отворил дверь: за ней стоял усатый парень в желтой майке и держал на руках Вадима — младшего Лииного сына. Вадим обвис на его руках, как мокрая тряпка, запрокинув мертвенно белое лицо.

Лия вскрикнула, зажала рукой рот, ее качнуло к стене.

Парень шагнул через порог и сказал тихо:

— Мальчик ваш утонул. Качали ему искусственное, ничего не помогает… Мужики хотели бежать — скорую вызывать, да брат говорит: тут рядом… Звоните.

И понес Вадима в комнату.

Это уже было странно: почему не вызвали скорую на место?

Парень положил Вадима на пол. Рядом Павлик скулит. Они очень разные были: Павлик — черноволосый, плечистый, а Вадим — светлый, щуплый.

Все перед глазами стоит, словно сейчас только случилось.

Павлик всхлипывает:

— Дяденька, дяденька, сделайте ему еще. Он оживет. А Вадим лежит мертвый, в серой майке почему-то, рот разинул.

Парень зыркнул на меня, на Лию — она кинулась к телефону, трясется вся, пальцем в дырки не попадает.

Парень ни слова не возразил, опустился на колени и начал делать Вадиму искусственное дыхание. Только что толку — видно — мертвее не бывает.

А Лия никак не может дозвониться — на грани истерики. Я ее оттолкнул, сам начал набирать — занято!

Павлик на колени встал возле брата, бормочет что-то сквозь слезы, не разобрать ничего. Слышу краем уха только:

— Миленький, миленький оживи…

Миленький взял да ожил. Глаза открыл, рот захлопнул, смотрит в потолок.

И настала тишина, как в немом кино.

Меня холодной волной с макушки до пят окатило. Мертвые не оживают! Да и глаза у него были не живые, хоть и глядели.

Так мне стало жутко, что имей я силы, убежал бы, сломя голову. Но меня словно гвоздями к месту прибило. Стою и повторяю про себя: «Быть не может, быть не может…» И так это необычно и страшно: как собака, чую мертвеца, а разум поверить отказывается.

Лия с Павликом бросились Вадима обнимать, а я не смог себя пересилить. Слава богу, они обо мне и не вспомнили. Зато он вспомнил: глянул на меня своими тусклыми стекляшками, словно кобра и отвернулся.

Лия увела Вадима в детскую, я проводил парня. И сел за стол. Взял ручку, чиркнул какую-то загогулину и застыл над листом. Сидел, разбирался в своих ощущениях. Ну вот, как собака чую! Но Господи, разве можно разумом поверить в такое. При нашей жизни, имея 5 лет института за плечами. Бред! Бред! Поверить в это, значит признать, что мне пора идти сдаваться в «кащенко».

«Бежать отсюда надо», — подумал я, и в этот миг вошла Лия.

— Спят, — шепнула она и прижалась ко мне. Я дернулся.

— Ты что?!

— Перенервничал, — я покосился на ее руки и мне померещился на ладонях неосязаемый, мне одному заметный след мертвечины.

Лия опустилась в кресло, бессильно откинула голову.

— Господи! Господи! — зашептала она. — За что мне такие муки. Ну что, мне его теперь всю жизнь за руку водить. Ведь он теперь уйдет куда- нибудь, а я с ума буду сходить…

— Тебе надо выпить, — сказал я, быстро вставая. — А то начнется истерика. Травмировать детей после такого ни к чему.

Я достал из бара бутылку коньяку и налил полфужера Лие и целый себе.

И с этого дня началась у нас какая-то призрачная жизнь. За день накопится, и совсем уже было решусь уйду завтра, соберу манатки и тихо смоюсь. А за ночь в Лииных объятьях вся решимость растает. Не могу! Не могу-у!

И остаться не могу. Ночью сквозь закрытые двери, в самый безумный момент страсти, чувствую его змеиный взгляд. И что ужасно: под взглядом мертвеца наслаждение мое возрастало! Я вонзался в Лиино тело, насиловал яростно, душил ее в объятьях и все время при этом думал: она мать этого мертвеца, оборотня. А-а! А-а-а! А-А-А!!!..

А чего он выжидает, стал думать я? Я один знаю о нем, значит, выжидание его касается меня. Раз ждет и следит, значит, у меня есть какая-то сила, которую ему пока не одолеть. ПОКА. Потому что уж больно спокоен. Словно знает, стервец, что и когда я сделаю, как подпаду под его власть.

Надо бежать! Бежать. Надо бежать! НЕ МОГУ!..

Прошли дни, неделя. И впечатался навечно в память его образ тех последних дней — мертвенно бледного с тусклыми глазами, всегда в серой майке, в которой его принесли, словно она приросла к телу. А что под ней?

Как только я задал себе этот вопрос, так стал замечать: его фигура меняется. День ото дня, но замечаю это лишь я один. Плоть стекала с плеч, со спины к пояснице, собираясь в жирную рыхлую складку. Дрожала при ходьбе, как студень. Это при его-то худобе! Казалось… нет! так и было на самом деле — он разлагается заживо. Позвоночник его проступал сквозь майку, как обглоданный хребет падали. Но никто не замечал этого, кроме меня.

По ночам я обнюхивал Лию, прежде чем взять ее. Но она пахла обычно — духами, телом.

Как же мне узнать? Как же мне узнать точно?! Если я буду знать точно, я разорву эти сети.

И тогда мне пришла в голову мысль: если Вадим мертвец, значит он не должен дышать! Нужно только подкрасться к нему ночью и послушать.

Паркет тихо поскрипывал под босыми ногами, сердце колотилось в горле, пот струйками тек по бокам от страха, но не было сил более жить в неизвестности. Не убьет же он меня в конце концов. При брате, при матери. Кругом люди, тысячи людей, тысячи квартир. Крикни — сбегутся сразу.

Вадим лежал на левом боку лицом к стене. Луна освещала его тощее плечо, руку, лежавшую поверх одеяла.

Я остановился в двух шагах от постели, прислушался. Не слышно! Очень уж громко сопит Павлик. Еще шаг, ноги отказываются идти.

Склоняюсь над ним. Затаиваю дыхание…

И вдруг его руки капканом сжимаются на моем затылке. Рот оскаливается страшно — зубы, ослепительно белые в лунном свете, неестественно большие, растут на глазах, вытягиваясь кривыми клыками.

Я дико закричал. Вырвался. Одним безумным прыжком проскочил комнату и через мгновенье уже сидел на постели. Лия, часто моргая спросонок, спросила испуганно:

— Что случилось?

— Кошмар, — говорю, — приснился. — А сам слышу тихий злорадный смешок в спину. И соображаю: это он смеялся мне в спину, когда я вырвался из его рук. ГАДЕНЫШ! И тотчас мерзкий смрад бьет мне в лицо. Спазма перехватывает горло. Запах лезет в ноздри, забивает легкие, и я бегу в туалет. Меня рвет.

Умывшись и прополоскав рот, возвращаюсь и без сил падаю на постель.

Павлик заглядывает к нам. В первый миг я напрягаюсь, думая, гаденыш пришел насладиться эффектом. Но нет, у того, что стоит в дверях волосы темные. Лия встает, машет на сына рукой:

— Иди, иди. Ничего интересного. Спать надо. А то завтра вас в школу не добудишься.

Захлопывает дверь и ластится ко мне. Я лежу безучастный, с похолодевшими руками и ногами, только тело дрожит не переставая.