Горы любви - Элен Алекс

– Протест принимается, – сказал судья и сладко зевнул.

Еще почему-то я запомнила выступление своего соседа Фила Хаггарда.

– Я знаю Анну Лассаль больше двадцати лет, – сказал Фил Хаггард, – она не могла так поступить.

– Как вы уже поняли, – сказал обвинитель, – ваши личные размышления по поводу данной ситуации суд учитывать не может, так что, будьте добры, изложите нам какие-нибудь факты по существу. Не было ли у вас, например, когда-нибудь разговоров о ядах или об отравлениях с подсудимой Анной Лассаль?

– Я и так говорю по существу, – твердо сказал Фил, – у Анны всегда была собственная философия в этой жизни. Она считала, что все должно идти так, как идет, и люди в любой ситуации остаются сами собой, а их чувства остаются их чувствами. И как бы далеко ни находились от людей точки приложения их чувств, для полноценной внутренней жизни людей это обстоятельство ничего не меняло.

– Все слишком запутано, – поморщился обвинитель, – будьте добры, поясните, – абсолютно безразличным голосом попросил он.

– Анна столько лет могла любить человека, который не был ежесекундно рядом с ней. Но смысл жизни для нее все равно не был утерян. Ее смысл жизни был именно в том, что в ее жизни была эта любовь. И на большее она не претендовала, потому что, как я уже сказал, она всегда воспринимала эту жизнь такой, как есть. Так почему вы думаете, что для своей племянницы Анна Лассаль смогла бы сделать то, в чем вы ее пытаетесь тут обвинить?

– А может, она как раз вполне могла это сделать именно потому, что за долгие годы в корне усомнилась в жизнеспособности своей философии?

– Анна никогда не могла в этом усомниться, потому что в этом подходе к жизни, к людям и к чувствам всегда была суть этой женщины.

Обвинитель больше не мог это выносить.

– Прошу прощения, – сказал он Филу Хаггарду, – но ваши личные догадки по поводу сути обвиняемой никак не могут быть приняты судом.

Обвинитель и судья понимающе посмотрели друг на друга и одобрительно друг другу кивнули.

* * *

Дальше был вызван давать показания Мэл Рэндон. Проходя мимо меня, он незаметно подмигнул мне, и мне стало гораздо легче.

– Припомните, пожалуйста, были ли у вас с подсудимой когда-нибудь разговоры о ядах или отравлениях? – вежливо попросил его обвинитель.

Мэл Рэндон посмотрел на меня, а я на него.

Я вспомнила, что в самом начале лета что-то говорила ему в этом духе. Это было тогда, когда мы с ним устроили пикник на берегу реки за городом, у Мэла была собрана огромная корзина продуктов, и я спросила, не мог ли в нее кто-нибудь подбросить яду для нас с ним. Я посмотрела на Мэла и поняла, что он тоже об этом вспомнил.

Да мало ли обыкновенный человек в своей жизни может говорить что-либо подобное. Что ж, теперь все эти слова суд будет притягивать за уши к процессу?

– Ну, – повторил обвинитель, – были ли у вас подобные разговоры?

– Нет, – честно соврал Мэл Рэндон, чем вызвал у суда большое разочарование.

Обвинитель развел руками, больше вопросов к данному свидетелю у него не было, да и судья потерял к несговорчивому Мэлу Рэндону весь интерес.

Я нашла глазами Нэнси, скоро должны были вызвать ее. Нэнси сидела где-то там в последних рядах, она была прозрачна как смерть. Она теребила в руках и кусала траурную повязку, висевшую у нее на шее, и к концу процесса, как я заметила, она вообще съела изрядную часть этой повязки.

Когда Нэнси вызвали давать показания, она не смогла встать с места, а тем более выйти и встать перед залом. Обвинитель подошел к ней и подставил свой мужественный локоть, чтобы помочь ей выйти и исполнить во всей этой трагедии отведенную специально для нее роль.

– Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего кроме правды? – спросили у Нэнси.

Нэнси долго думала, но у нее не было никакого выхода, и она утвердительно кивнула головой.

– Нет, – сказали Нэнси, – вы должны произнести ответ вслух.

Мне хотелось закричать, чтобы они отпустили бедную девочку и не мучили еще и ее, но кто бы меня послушал?

– Расскажите, – попросил Нэнси обвинитель, – о чем вы разговаривали со своей тетей, подсудимой Анной Лассаль, накануне известного нам трагического происшествия.

– Обо всем, – сказала Нэнси.

– А можно конкретнее? – спросил обвинитель.

– О многом, – ответила Нэнси конкретнее.

– А еще конкретнее вы ничего не хотите нам сказать? – спросил обвинитель.

Вряд ли Нэнси хотела с ними о чем-нибудь разговаривать. Она молча посмотрела на обвинителя, плохо понимая, о чем собственно идет речь.

– Хорошо, – сказал обвинитель, – тогда я буду задавать вам более конкретные вопросы.

Он подошел поближе к Нэнси, встал к ней почти вплотную, видимо, таким образом он рассчитывал поскорее восстановить ее связь с внешним миром.

– Нам известно, – сказал обвинитель, – что за три дня до гибели вашего мужа вы пришли в дом к вашей тете, подозреваемой Анне Лассаль, с какой-то очень серьезной проблемой. Скажите нам, что это была за проблема?

Я видела, что у Нэнси на лбу выступили капельки холодного пота, и поняла, что она не может произнести ни слова. Тогда я перевела умоляющий взгляд на своего адвоката, но тот уже и сам вскочил.

– Протестую, – заявил мой адвокат, – судя по состоянию свидетельницы, она больше нуждается во врачебном вмешательстве, чем в подобном допросе.

– Протест отклонен, – вяло сказал судья, он взял со стола какую-то бумажку и потряс ей у себя над головой, – у суда имеется врачебное заключение о нормальном здоровье пациентки, тьфу, то есть свидетельницы.

– Я не знаю, что стоит за этими вашими бумажками, – решил нахамить суду мой адвокат, – но мне и невооруженным немедицинским взглядом прекрасно видно, что свидетельница не в состоянии отвечать на вопросы.

– Суд делает вам замечание, – строго сказал судья моему адвокату и ласково посмотрел на обвинителя, как бы говоря, мол, продолжайте дальше, мой любимый, справедливый и хороший.

И умница обвинитель, конечно же, нашел выход из этой ситуации.

– Хорошо, – обратился он к Нэнси, – я буду задавать вам конкретные вопросы, а вы будете отвечать только «да» и «нет», пойдет? – спросил он.

Нэнси безразлично пожала плечами.

– Повторяю, – сказал обвинитель, – ответьте, приходили ли вы к вашей тете, подозреваемой Анне Лассаль, за три дня до гибели вашего мужа?

Нэнси подумала и еле заметно кивнула. Обвинитель корректно подождал, пока Нэнси сама не вспомнит, как она должна отвечать суду.

Через некоторое время Нэнси вспомнила, что ей надо отвечать словами, и еле слышно сказала: